Пролетая над Формозой
- Дамы и господа, говорит капитан воздушного судна. Позвольте сообщить вам краткую информацию о нашем рейсе «Владивосток-Гонконг». Полет проходит на высоте 10 тысяч метров, в настоящее время мы пролетаем над островом Формоза...
Дальше я ничего уже не слышал. Несуразный вариант названия китайского острова сработал, как заклинание, эти звуки словно дернули шнур и обрушили в небе громадный занавес, сразу за моей спиной, разрезали воздушное пространство над Тайванем и мою жизнь на то, что уже прошло и то, что еще впереди. На ад вчера и на новую жизнь, которую я буду лепить своими руками сегодня и завтра. Над Формозой мне стало ясно: я прошел через все, и это все осталось там, за моими плечами, навсегда запечатанное словами капитана. А впереди - Гонконг, Шанхай и, наконец, мой Бангкок.
Беда и раньше не заявлялась ко мне в одиночку, но синхронность всего случившегося этим летом была издевательски, запредельно чудовищна. Два и без того гадких года в итоге громыхнули финальным аккордом: увольнением пинком на бангкокскую улицу, двумя неотложными и неудачными операциями на зубах с жутким медикаментозным отравлением, обнулением всех накоплений на черный день и уходом в глубокий денежный минус, кидаловом делового партнера, ежедневными травмами, потерями, обманами, предательствами, крушениями всех планов, запасных вариантов, и - завершающим штрихом, контрольным выстрелом - вызовом домой, срочным и не подлежащим обсуждению.
Невероятным стечением усилий, обстоятельств, чуда, помощи далеких и близких друзей, а также паскудства Air China, по чьей милости пришлось проторчать в Пекине двое суток в ожидании следующего рейса на Владивосток, я сумел застать маму в те последние несколько часов, когда она еще была в сознании. Обнял и расцеловал ее, такую постаревшую и такую худенькую, плачущую и шепчущую «Ты успел», покормил немножко и уложил спать... Через три часа ее во сне разбил очередной, пятый (и последний) инсульт, а спустя еще двое суток, так и не придя в сознание, мама умерла в реанимации.
Похороны, поминки, ритуальные хождения по нотариальным, собесовским и прочим неотложным людоедским мукам - чего я буду все это мусолить... дни и месяцы вязкого и мутного сна. Потом была продажа моей квартиры, получение денег и обустройство какой-никакой нормальной жизни папе. Именно тогда, готовясь к отъезду и рассматривая новый, девственно чистый паспорт, я умом понял, что все кончилось, можно вздохнуть и распрямиться, но... не вздыхалось и не распрямлялось.
Отпустило над Формозой. Так отпустило, что стюардессы сбегались на помощь рыдающему здоровому мужику, который со стыда прятал зареванное лицо, уткнув нос в иллюминатор, размазывал сопли по рукавам, трясся и все никак не мог остановить слезы, с которыми из него ручьями выливались разбитость, бессилие, оцепенение, боль последних месяцев и лет. Он летел над Формозой, за его спиной уже обрушился гигантский занавес, а впереди его ждали Гонконг, Шанхай и Бангкок, покупка квартиры, учеба, старые и новые друзья, страны и моря, такой знакомый и такой всегда новый мир. Новая жизнь.
Дальше я ничего уже не слышал. Несуразный вариант названия китайского острова сработал, как заклинание, эти звуки словно дернули шнур и обрушили в небе громадный занавес, сразу за моей спиной, разрезали воздушное пространство над Тайванем и мою жизнь на то, что уже прошло и то, что еще впереди. На ад вчера и на новую жизнь, которую я буду лепить своими руками сегодня и завтра. Над Формозой мне стало ясно: я прошел через все, и это все осталось там, за моими плечами, навсегда запечатанное словами капитана. А впереди - Гонконг, Шанхай и, наконец, мой Бангкок.
Беда и раньше не заявлялась ко мне в одиночку, но синхронность всего случившегося этим летом была издевательски, запредельно чудовищна. Два и без того гадких года в итоге громыхнули финальным аккордом: увольнением пинком на бангкокскую улицу, двумя неотложными и неудачными операциями на зубах с жутким медикаментозным отравлением, обнулением всех накоплений на черный день и уходом в глубокий денежный минус, кидаловом делового партнера, ежедневными травмами, потерями, обманами, предательствами, крушениями всех планов, запасных вариантов, и - завершающим штрихом, контрольным выстрелом - вызовом домой, срочным и не подлежащим обсуждению.
Невероятным стечением усилий, обстоятельств, чуда, помощи далеких и близких друзей, а также паскудства Air China, по чьей милости пришлось проторчать в Пекине двое суток в ожидании следующего рейса на Владивосток, я сумел застать маму в те последние несколько часов, когда она еще была в сознании. Обнял и расцеловал ее, такую постаревшую и такую худенькую, плачущую и шепчущую «Ты успел», покормил немножко и уложил спать... Через три часа ее во сне разбил очередной, пятый (и последний) инсульт, а спустя еще двое суток, так и не придя в сознание, мама умерла в реанимации.
Похороны, поминки, ритуальные хождения по нотариальным, собесовским и прочим неотложным людоедским мукам - чего я буду все это мусолить... дни и месяцы вязкого и мутного сна. Потом была продажа моей квартиры, получение денег и обустройство какой-никакой нормальной жизни папе. Именно тогда, готовясь к отъезду и рассматривая новый, девственно чистый паспорт, я умом понял, что все кончилось, можно вздохнуть и распрямиться, но... не вздыхалось и не распрямлялось.
Отпустило над Формозой. Так отпустило, что стюардессы сбегались на помощь рыдающему здоровому мужику, который со стыда прятал зареванное лицо, уткнув нос в иллюминатор, размазывал сопли по рукавам, трясся и все никак не мог остановить слезы, с которыми из него ручьями выливались разбитость, бессилие, оцепенение, боль последних месяцев и лет. Он летел над Формозой, за его спиной уже обрушился гигантский занавес, а впереди его ждали Гонконг, Шанхай и Бангкок, покупка квартиры, учеба, старые и новые друзья, страны и моря, такой знакомый и такой всегда новый мир. Новая жизнь.