Китайцы. Ли Сяо
"Она любит мой нос, а не меня" - Ли Сяо выдохнул свой заочный приговор. "Буду менять её на другую" - ровно, с деланной грустью сокрушается он, а в глазах бесенята пляшут румбу. Итак, Ли Сяо расстаётся с девицей, в своё время потрясшей нас с 
Гринтроллем невозможно редким для китаянки даром молчания. Других даров ей, по моим наблюдениям, ниспослано не было.
Сам же Ли Сяо обласкан небесами сполна, талантов у парня - хоть выбрасывай. Один из них - крепкое чувство добротного, кладбищенского юмора.
Как-то в шаолиньском Лесу Пагод к нам прибилось чьё-то сопливое и не по нынешнему веку продвинутое дитё. Гхм! Дитё признало во мне и Ли Сяо своих родителей. Наши скомканные встречные доводы дитё отклоняло неумолимо и при этом категорически отказывалось поделиться соображениями на предмет того, кто из нас двоих приходится ему мамой.
"А что, у этого ребёнка хороший вкус" - чуть позже острил с набитым ртом Ли Сяо осматривая замечательную старинную пагоду с высеченными по периметру изображениями видеокамеры, лэптопа и ещё чего-то там. А и то. Вкус - материя тонкая.
Ли Сяо в своей студенческой ипостаси многолетней давности - рокер необъезженный, оторва мятежная, неформал пылкий. В туманном Чунцине, где он учился, остался приличный кусок большого сердца нашего героя. Этот кусок, кстати, на следующей неделе заявится в Пекин ("И я тебе её сразу покажу!"). В Чунцине Ли Сяо написал крамольную по тем временам книженцию - то ли о судьбах китайского рока, то ли о том, как нам обустроить провинцию Сычуань. Манифест был издан подпольно, под покровом пряных чунцинских туманов, расхватан такими же романтическими балбесами, как сам автор, и зачитан до полной амортизации всего тиража. Двадцать первому веку не досталось ни одного экземпляра. Ныне Ли Сяо - расслабленный столичный вьюнош, безмятежный мандарин, красиво и лирично подтосковывающий по своему безбашенному прошлому на берегах Янцзы. Это прошлое иногда пробивается то в виде дивной рокерской гривы (к чести вменяемого начальства, оно нашему по большей части богемному персоналу ещё не то с рук спускает), то в виде очередной сколоченной им группы чертей, лабающих своеобразный - как бы его обозвать - хуабэйский рок.
Рычащий пекинский диалект влюбляет в себя именно благодаря таким, как Ли Сяо, пекинцам-носителям. На своём "рабочем" языке - английском - он говорит отрывисто-тормознуто, но приятно академично и очень, очень красиво.
Отсутствие мимики при разговоре и ровный, пристальный взгляд чёрных глаз, может, и приведут кого понеопытнее в замешательство, но только не
Гринтролля или
Пекинессу. Эти двое разговорят удава в зоопарке - и удав станет бодро беседовать с ними, пока не охрипнет. Ли Сяо уходил от нас после ужина в русском ресторане на "Ябаолу" с лёгкой блуждающей улыбкой и маслянистыми зрачками, плохо понимая, кто он, где и кому.
По всему видать, джакузи бурлящего кросскультурья, в которое мы его окунули, пришлось Ли Сяо по душе, вылезать не хочет. Я подсадил его на морковный сок (чёрт дёрнул сморозить, что это любимый напиток российских крестьян) и в разгар рабочего дня соблазняю фаршированными перцами от
Никиты Кошкина.
Пекинесса заботливо посвящает парня в секреты избавления от пристрастия к снотворным пилюлькам, а
Гринтролль, обитающий ныне в варварском забугорье, одарил Ли Сяо коротким и выразительным отзывом на одну из его недавних статей о китайском кино.
Я буду не я, если не воспроизведу отзыв
Гринтролля.
Гринтролль понимает в азиатском кинематографе, и его мнение общественность должна знать.
"Хорошая статья. Особенно понравилось кокетничанье: "Лишь немногие отечественные режиссёры - Чжан Имоу, Чэнь Кайгэ, Цзян Вэнь да несколько других - отвечают этим высоким требованиям" (т. е. способны создавать эпические киноленты мирового уровня). Иными словами: "Ай, да куда нам! У нас апостолов всего-то ничего - Пётр да Павел, Андрей да Матфей... ну, может, еще несколько, handful of others, хе-хе."
Паки и паки реку: с чувством юмора тут всё хорошо. И отзыв
Гринтролля наделал много шума. Ли Сяо стонал, рыдал и просил воды, начальство плакало украдкой, а фраза по сю пору передается здесь из уст в уста.
И последнее. Я почти уговорил Ли Сяо завести себе жж.
Гринтроллем невозможно редким для китаянки даром молчания. Других даров ей, по моим наблюдениям, ниспослано не было.
Сам же Ли Сяо обласкан небесами сполна, талантов у парня - хоть выбрасывай. Один из них - крепкое чувство добротного, кладбищенского юмора.
Как-то в шаолиньском Лесу Пагод к нам прибилось чьё-то сопливое и не по нынешнему веку продвинутое дитё. Гхм! Дитё признало во мне и Ли Сяо своих родителей. Наши скомканные встречные доводы дитё отклоняло неумолимо и при этом категорически отказывалось поделиться соображениями на предмет того, кто из нас двоих приходится ему мамой.
"А что, у этого ребёнка хороший вкус" - чуть позже острил с набитым ртом Ли Сяо осматривая замечательную старинную пагоду с высеченными по периметру изображениями видеокамеры, лэптопа и ещё чего-то там. А и то. Вкус - материя тонкая.
Ли Сяо в своей студенческой ипостаси многолетней давности - рокер необъезженный, оторва мятежная, неформал пылкий. В туманном Чунцине, где он учился, остался приличный кусок большого сердца нашего героя. Этот кусок, кстати, на следующей неделе заявится в Пекин ("И я тебе её сразу покажу!"). В Чунцине Ли Сяо написал крамольную по тем временам книженцию - то ли о судьбах китайского рока, то ли о том, как нам обустроить провинцию Сычуань. Манифест был издан подпольно, под покровом пряных чунцинских туманов, расхватан такими же романтическими балбесами, как сам автор, и зачитан до полной амортизации всего тиража. Двадцать первому веку не досталось ни одного экземпляра. Ныне Ли Сяо - расслабленный столичный вьюнош, безмятежный мандарин, красиво и лирично подтосковывающий по своему безбашенному прошлому на берегах Янцзы. Это прошлое иногда пробивается то в виде дивной рокерской гривы (к чести вменяемого начальства, оно нашему по большей части богемному персоналу ещё не то с рук спускает), то в виде очередной сколоченной им группы чертей, лабающих своеобразный - как бы его обозвать - хуабэйский рок.
Рычащий пекинский диалект влюбляет в себя именно благодаря таким, как Ли Сяо, пекинцам-носителям. На своём "рабочем" языке - английском - он говорит отрывисто-тормознуто, но приятно академично и очень, очень красиво.
Отсутствие мимики при разговоре и ровный, пристальный взгляд чёрных глаз, может, и приведут кого понеопытнее в замешательство, но только не
Гринтролля или
Пекинессу. Эти двое разговорят удава в зоопарке - и удав станет бодро беседовать с ними, пока не охрипнет. Ли Сяо уходил от нас после ужина в русском ресторане на "Ябаолу" с лёгкой блуждающей улыбкой и маслянистыми зрачками, плохо понимая, кто он, где и кому.
По всему видать, джакузи бурлящего кросскультурья, в которое мы его окунули, пришлось Ли Сяо по душе, вылезать не хочет. Я подсадил его на морковный сок (чёрт дёрнул сморозить, что это любимый напиток российских крестьян) и в разгар рабочего дня соблазняю фаршированными перцами от
Никиты Кошкина.
Пекинесса заботливо посвящает парня в секреты избавления от пристрастия к снотворным пилюлькам, а
Гринтролль, обитающий ныне в варварском забугорье, одарил Ли Сяо коротким и выразительным отзывом на одну из его недавних статей о китайском кино.
Я буду не я, если не воспроизведу отзыв
Гринтролля.
Гринтролль понимает в азиатском кинематографе, и его мнение общественность должна знать.
"Хорошая статья. Особенно понравилось кокетничанье: "Лишь немногие отечественные режиссёры - Чжан Имоу, Чэнь Кайгэ, Цзян Вэнь да несколько других - отвечают этим высоким требованиям" (т. е. способны создавать эпические киноленты мирового уровня). Иными словами: "Ай, да куда нам! У нас апостолов всего-то ничего - Пётр да Павел, Андрей да Матфей... ну, может, еще несколько, handful of others, хе-хе."
Паки и паки реку: с чувством юмора тут всё хорошо. И отзыв
Гринтролля наделал много шума. Ли Сяо стонал, рыдал и просил воды, начальство плакало украдкой, а фраза по сю пору передается здесь из уст в уста.
И последнее. Я почти уговорил Ли Сяо завести себе жж.