Чтение
Прочла, наконец, воспоминания поэта Слуцкого. Долго я его мусолила, но одолела.
Не то, чтобы неинтересная книжка была, а какая-то... неприятная, словом. Как бы это по-круглее выразиться: поэт страдал скрытой формой русофобии. В легкой форме. А может, и не в легкой. Вот твержу, твержу русским простофилям (себе, в том числе): не будьте такими наивными, простодушными, чересчур "простыми" - вас оценивают!
Плывет паром через Буг, переправляются на нем санитарки, телеграфистки, ну, женщины войны, одним словом. Им бы в пояс поклониться, но Слуцкий пишет: "Плывет Дунька в Европу". Засел в румынском сортире ошарашенный заграницей боец, написал на стене: "Ваня, думал ли ты, что дойдешь до Европы?", - Слуцкий делает презрительное "фэ", мол, бескультурье какое. И - в мемуар все.
Правду сказать, записки, относящиеся ко времени пребывания его заграницей, весьма информативны.
Надо будет их перечитать.
Разве представлял себе зачумленный строительством светлого будущего русский солдат и офицер всю сложность и многослойность жизни Болгарии, Венгрии, Австрии, Югославии? Нет же. Он приходил и объявлял перепуганным жителям: "Сейчас буржуев с попами у вас перебьем и будем строить коммунизм!" Буквально так. А Слуцкий посмеивался. Он-то все знал о ксендзах, пасторах, владельцах заводиков, ресторанов, пивных, о партиях, крестьянах, имеющих в собственности кое-какой скот и землю. Свел дружбу с одним пастором, который предлагал ему подешевке автограф Гиммлера. В 1945-ом. Пришла бы в голову Ване из сортира такая покупка?)
Сколько ошибок во взаимоотношениях с местным населением тогда было сделано...
Аукнулись они потом.
Конечно, он не мог не написать про изнасилования, как политработнику, знающему языки, ему приходилось участвовать в "разборках" с местными; про разрешенные посылки, в которых солдаты отсылали домой содранную с диванов и кресел горожан обивку. Слуцкий все подмечал. Зоркий был. Особенно его нервировало, что советскую армию встречают в Болгарии и Сербии, как русскую армию, а русских, как единоверцев. Переживал за интернационализм.
Вторая часть воспоминаний посвящена литературе, учебе в двух институтах сразу - автор раскрутил советский минобр на две стипендии, чем гордился. Эта часть показалась мне мало интересной. О дружбе с Заболоцким написано скупо - Заболоцкий был немногословен, мечтал об очках в золотой оправе и был счастлив, когда купил их в заграничной поездке; о лекциях Брика скучно, остальное, ожидаемо: свои - талантливые, умные, остальных - в упор не замечаем. О Твардовском вот еще занятно: "Теркин" Слуцкому не понравился - лубок, сам Твардовский выпытывал у приятелей, не называют ли его в спину поляком, любил выпить, и глаза у него были белые.
Много о Кульчицком - он с ним дружил.
Об Эренбурге.
И все, пожалуй.
Стихов я Слуцкого не читала. К какому-то он там направлению примыкал... даже не вспомню.
В поэзии, по-моему, одно направление.
Надо глянуть глазком. Он пишет, самое лучшее у него - "Лошади в океане". Ни при какой погоде...
Не то, чтобы неинтересная книжка была, а какая-то... неприятная, словом. Как бы это по-круглее выразиться: поэт страдал скрытой формой русофобии. В легкой форме. А может, и не в легкой. Вот твержу, твержу русским простофилям (себе, в том числе): не будьте такими наивными, простодушными, чересчур "простыми" - вас оценивают!
Плывет паром через Буг, переправляются на нем санитарки, телеграфистки, ну, женщины войны, одним словом. Им бы в пояс поклониться, но Слуцкий пишет: "Плывет Дунька в Европу". Засел в румынском сортире ошарашенный заграницей боец, написал на стене: "Ваня, думал ли ты, что дойдешь до Европы?", - Слуцкий делает презрительное "фэ", мол, бескультурье какое. И - в мемуар все.
Правду сказать, записки, относящиеся ко времени пребывания его заграницей, весьма информативны.
Надо будет их перечитать.
Разве представлял себе зачумленный строительством светлого будущего русский солдат и офицер всю сложность и многослойность жизни Болгарии, Венгрии, Австрии, Югославии? Нет же. Он приходил и объявлял перепуганным жителям: "Сейчас буржуев с попами у вас перебьем и будем строить коммунизм!" Буквально так. А Слуцкий посмеивался. Он-то все знал о ксендзах, пасторах, владельцах заводиков, ресторанов, пивных, о партиях, крестьянах, имеющих в собственности кое-какой скот и землю. Свел дружбу с одним пастором, который предлагал ему подешевке автограф Гиммлера. В 1945-ом. Пришла бы в голову Ване из сортира такая покупка?)
Сколько ошибок во взаимоотношениях с местным населением тогда было сделано...
Аукнулись они потом.
Конечно, он не мог не написать про изнасилования, как политработнику, знающему языки, ему приходилось участвовать в "разборках" с местными; про разрешенные посылки, в которых солдаты отсылали домой содранную с диванов и кресел горожан обивку. Слуцкий все подмечал. Зоркий был. Особенно его нервировало, что советскую армию встречают в Болгарии и Сербии, как русскую армию, а русских, как единоверцев. Переживал за интернационализм.
Вторая часть воспоминаний посвящена литературе, учебе в двух институтах сразу - автор раскрутил советский минобр на две стипендии, чем гордился. Эта часть показалась мне мало интересной. О дружбе с Заболоцким написано скупо - Заболоцкий был немногословен, мечтал об очках в золотой оправе и был счастлив, когда купил их в заграничной поездке; о лекциях Брика скучно, остальное, ожидаемо: свои - талантливые, умные, остальных - в упор не замечаем. О Твардовском вот еще занятно: "Теркин" Слуцкому не понравился - лубок, сам Твардовский выпытывал у приятелей, не называют ли его в спину поляком, любил выпить, и глаза у него были белые.
Много о Кульчицком - он с ним дружил.
Об Эренбурге.
И все, пожалуй.
Стихов я Слуцкого не читала. К какому-то он там направлению примыкал... даже не вспомню.
В поэзии, по-моему, одно направление.
Надо глянуть глазком. Он пишет, самое лучшее у него - "Лошади в океане". Ни при какой погоде...