(no subject)
Наверное, во мне много сломал тот день, когда мне делали последнюю операцию. Я оказалась в больнице из-за Мити - мне позвонили во втором часу ночи, сказали, что он просит меня приехать. Не поверите - до вчерашнего дня я ни разу не видела, как он плачет. И плачет он не оттого, что ему страшно, а только потому, что больно. Плачет по-взрослому, тихо, только закусывает платок, как его научил кто-то из врачей. И извиняется за свои слёзы.
Я в тот день сорвалась с места - вызвала такси, уехала к нему. Это тогда он сказал мне, что соскучился по Никите и хочет его перед смертью увидеть. Я не выдержала - когда Митька уснул, сходила за сигаретами. Наверное, от этого и стало плохо.
Для меня тот день был днём абсолютного одиночества. Не так, не тот - когда я пришла в себя. Впервые за долгое время одиночество было не надуманным, а реальным. Когда не не могу позвонить, а когда действительно некому. С Никитой не поговоришь, Максима больше нет, Вы были в отъезде. Вот тогда я и сломалась на идею: одна - значит, одна. И на хер никто не нужен.
Раньше когда было совсем хреново, забирала к себе Дашу - и ничего с собой не сделаю при ней, и отвлечься. После моря наши отношения совсем сломались. Я не пережила её переходный возраст. Все взаимоотношения сводятся сейчас к хлопанью дверьми и крикам. Иногда еле сдерживаюсь, чтобы не обвинить её в том, что у неё есть семья, и в частности, - отец, а у меня - нет.
Всё это напоминает ту, почему-то так хорошо запомнившуюся, фразу из "Интернов": "Ад, который вы по скудоумию своему принимали за рай, продолжается, и вы снова в первом круге". И "Малышка на миллион" со сломанными шейными позвонками.
Эта запись - последняя в потоке этого вечернего бреда. Ухожу к Мите. Буду сидеть с ним до конца. После той ночи я написала близкому человеку, что когда мальчик умрёт, заберусь на крышу, там наглотаюсь таблеток, вскрою вены и сброшусь - чтоб на этот раз наверняка. Хоть и нагадала мне хозяйка на море, что все мои попытки были и будут бесплодными. А если без бреда и пафоса, я правда боюсь сломаться, не пережить смерть Митюни. И не знаю, что должно произойти, происходить, чтобы я смогла с этим справиться.
Я в тот день сорвалась с места - вызвала такси, уехала к нему. Это тогда он сказал мне, что соскучился по Никите и хочет его перед смертью увидеть. Я не выдержала - когда Митька уснул, сходила за сигаретами. Наверное, от этого и стало плохо.
Для меня тот день был днём абсолютного одиночества. Не так, не тот - когда я пришла в себя. Впервые за долгое время одиночество было не надуманным, а реальным. Когда не не могу позвонить, а когда действительно некому. С Никитой не поговоришь, Максима больше нет, Вы были в отъезде. Вот тогда я и сломалась на идею: одна - значит, одна. И на хер никто не нужен.
Раньше когда было совсем хреново, забирала к себе Дашу - и ничего с собой не сделаю при ней, и отвлечься. После моря наши отношения совсем сломались. Я не пережила её переходный возраст. Все взаимоотношения сводятся сейчас к хлопанью дверьми и крикам. Иногда еле сдерживаюсь, чтобы не обвинить её в том, что у неё есть семья, и в частности, - отец, а у меня - нет.
Всё это напоминает ту, почему-то так хорошо запомнившуюся, фразу из "Интернов": "Ад, который вы по скудоумию своему принимали за рай, продолжается, и вы снова в первом круге". И "Малышка на миллион" со сломанными шейными позвонками.
Эта запись - последняя в потоке этого вечернего бреда. Ухожу к Мите. Буду сидеть с ним до конца. После той ночи я написала близкому человеку, что когда мальчик умрёт, заберусь на крышу, там наглотаюсь таблеток, вскрою вены и сброшусь - чтоб на этот раз наверняка. Хоть и нагадала мне хозяйка на море, что все мои попытки были и будут бесплодными. А если без бреда и пафоса, я правда боюсь сломаться, не пережить смерть Митюни. И не знаю, что должно произойти, происходить, чтобы я смогла с этим справиться.