Дымная маска Ругопса (отрывок)
(...)
- Представьте себе, что в будущем произошло немыслимое, - произнёс хозяин квартиры и щёлкнул зажигалкой. - Вы достигли всего. По максимуму. Вы сказали новое слово в искусстве. Ваши выставки проходят по всему миру. Ваши работы стоят миллионы. Лувр, Эрмитаж, Третьяковка, Дрезден, Лондон, Милан, Вашингтон - величайшие гранды жаждут заполучить в свои коллекции хотя бы одно из ваших полотен и конкурируют за право открыть у себя вернисаж ваших новых работ. Крупнейшие университеты приглашают вас читать лекции о современном искусстве. Вы полностью реализовались, как художник. А впереди открываются ещё более невероятные перспективы. Такова ваша реальность.
Он вопросительно посмотрел на меня.
- Представил, - сказал я, преодолевая некоторое внутреннее сопротивление.
- С этого момента живите так, как будто вы побывали в своём светлом будущем и твёрдо знаете: его приход неотвратим, он - всего лишь вопрос времени. Действуйте как тот, кому неведомы сомнения и опасения. Как тот, кто абсолютно уверен - грядущее великолепно. Сказанного вполне достаточно.
В каждом слове этого человека, в каждом движении ощущалось какое-то нездешнее сочетание непринуждённой лёгкости с авторитетной вескостью. Внешностью и повадкой он больше походил на актёра Сошальского, чем на старого армейского дуболома, каковым ему полагалось быть по моему представлению.
Стандартная двухкомнатная хрущёвка генерала Салтыкова не вязалась со статусом её хозяина, но производила впечатление ему подстать. В ней не было обычного для генеральских хоромов блеска, напыщенности. Не чувствовалось и тесноты, хотя комната, в которой мы находились, вмещала, помимо шестерых присутствующих, несколько книжных шкафов, диван с вычурно изогнутыми ножками, пару кожаных кресел-кубиков. Одно из них занимал Салтыков, в другом расположился Орлякин. Боком к окну, выходившему на монастырь, стоял широкий письменный стол, за которым сидел Небылица.
Несмотря на поздний час и открытые настежь окна, в комнате было душно и потолок застилало плотное многослойное облако табачного дыма, по которому, как по миниатюрному морю, бродили волны.
Салтыков неторопливо налил себе в стакан остатки «Посольской». Пустая бутылка осталась на журнальном столике у кресла.
- Славлю Икара! - с этими словами генерал выплеснул содержимое стакана прямо на багровый ковёр, лежавший посреди комнаты.
Ту же самую процедуру повторил Орлякин, а вслед за ним гости, сидевшие на диване. Небылица свою водку выливать не стал и добросовестно, со знанием дела, произвёл то, что в хоккее называют вбрасыванием: одним махом закинул в глотку всю порцию.
Я был здесь явно не в своей тарелке. Происходящее всё больше напоминало сюрреалистическое реалити-шоу. В замешательстве я не знал как быть. Выпить, как Небылица, или вылить, как другие? И дёрнул же меня чёрт пойти сюда на ночь глядя!
- Если общество не возражает, я воздержусь, - сказал я и поставил стакан на край стола.
- А что есть общество? - загадочно блеснув очками, спросил долговязый биолог Орлякин, вставая. - Вы уверены, что в отличие от бездумно повторяющих это слово, располагаете семантическим ключом к его смыслу? Большинство убеждено, что общество - это масса, не более того. Толпа незрелых умов, жмущихся друг к другу в надежде услышать раскат грома, предваряющий удар гигантской плети - такова модель общества по версии девяноста пяти процентов наших с вами современников.
Он поднял руку вверх и достал из клубившегося под потолком дыма зажигалку.
- Презренный социальный мир - его ещё называют цивилизацией, - сказал Орлякин, садясь и закуривая, - нивелировал в людях тончайшие внутренние структуры, ответственные за восприятие божественного. Утрачено то, что было в порядке вещей, например, для обитателей древней Эллады. Нынешние массы можно уподобить бесформенным пьяным амёбам, лениво блуждающим в пределах ареала, очерченного для них рукой мудрого исследователя. Как бы там ни было, того, кто заявляет, что адресует своё творчество обществу, постигнет неминуемое разочарование, ибо общество - это пустота. Вы ведь, надеюсь, не для пустоты работаете, а для вечности?
Он глубоко затянулся и выдохнул одно за другим несколько облачек, которые медленно поднялись вверх и растворились в волнах, скрывавшего потолок хрущёвки, дымного ковра.
- Пока что я делаю картины для выставки, - с вызовом ответил я.
- Очевидно вам не лень тратить драгоценное время на такую безделицу? - поинтересовался биолог и продолжил назидательным тоном. - Запомните: выставляться - недостойно, молодой человек. Достойный должен работать. А выставка - это проявление слабости. Сродни появлению в обществе пьяного, ведущего себя развязно.
- Роман Сергеич, что вы, ей-богу, напали на парня? - вступился за меня гость, сидевший на диване. - Человек у нас впервые, будьте к нему снисходительны и по-христиански добродетельны.
Орлякин сделал в сторону говорившего небрежное движение пальцами, будто хотел стряхнуть с них паутину.
- Рекомендую: наш добродетельный Войцеховский. Если бы он в начале обучения на своём теологическом факультете, куда папаша пристроил его по блату, ознакомился с трактатом блаженного мученика, отца Ругопса, то ему бы и в голову не пришло упоминать здесь о добродетели.
- Безусловно, знаю, безусловно! - воскликнул Войцеховский. - Штудировал, конспектировал и прекрасно знаком с трудами этого выдающегося святого подвижника!
- Весьма похвально, Войцеховский, - холодно произнёс Орлякин. - Ругопс в переводе с латыни - «морщинистая морда». Это название динозавра, останки которого были откопаны в нигерийских песках. Не быть вам капелланом даже в Нигерии.
Салтыков ухмыльнулся и щёлкнул зажигалкой.
(...)
.