(no subject)
Из мемуаров поклонницы начальствующих лиц
Мы посмотрели на Ивана Перфильевича и ощутили приятный трепет, потому что каждый его, конечно, вспомнил. Над соседом моим, мужчиной таким, знаете, всесторонне зеленым, Иван Перфильевич в армии начальствовал, над соседкой слева - эта вся сверкает, как наша дорогая столица на День победы, - он начальствовал в магазине, директором его был. Были три старичка, они в войну на складе работали, которым Иван Перфильевич заведовал, и еще двое, совсем сушеные - у них Иван Перфильевич какой-то чрезвычайной главкомиссией управлял. А самым заслуженным, интересным таким иностранцем цвета дубового гарнитура, Иван Перфильевич руководил на стадии реализации плана по строительству комплекса египетских пирамид.
Мы все вошли, расселись вокруг кресла Ивана Перфильевича, медсестра приподняла ему спинку, и Иван Перфильевич обвел нас голубым взглядом пустого человека. Вообще же был он такой ровный, так удачно скругленный креслом и при этом так естественно из этого кресла произрастающий, что одна экскурсантша, дама очень культурная, шепотом назвала Ивана Перфильевича «пузырем земли».
Призвав к порядку и обсудив регламент, Иван Перфильевич широко, как оперный певец, раскрыл рот и загудел. Многие из нас пытались записывать, но слова просачивались сквозь мозг, как вода сквозь бумагу, и оставались одни только конструкты на «-ция», в которых Иван Перфильевич любовно заменял заграничное «цэ» на мягкое русское «тэ». Конференция, электрификация, делегация, реализация, стагнация, фальсификация, реструктуризация, модернизация, резолюция, ратификация...
Во лбу у Ивана Перфильевича открылась треугольная чакра, и нас озарило чистым голубым светом начальствующей пустоты, нирваны. Каждый из нас ощутил ее вибрации по-своему: мне, например, захотелось спеть хорошую песню «Надежда - мой компас земной», военный мужчина по стойке «смирно» замер и слезы у него в глазах набухают, дубовый иностранец пустился в пляс и совершенно русским, бабьим голосом завизжал: «Накатил! Накатил дух свят!», а культурная дама начала вдруг заявления какие-то в блокноте писать, напишет и оторвет, напишет и оторвет, а там всякое такое: «...неоднократно замечен...», «...открыла на дому притон...», «...примите меры...».
Но это сначала нас так пробрало, с непривычки. А потом все уж успокоились, покачивались на синих волнах нирваны и смотрели друг на друга важно, бездумно и непонимающе, как начальники. И в голове такая холодящая немного пустота начала ощущаться, вроде голода, и захотелось конференций, делегаций, резолюций.
Потом приемный час у Ивана Перфильевича закончился, мы на улицу вышли, стоим, снег идет. И совершенно не знаем, что делать. Нам же такие начальственные бездны открылись, а тут - снег, автобусы, дома по 15 этажей, грязные, одинаковые.
- А знаете, - говорит вдруг культурная дама. - Вот там где-то есть метро Бибирево. Я вспомнила.
Мы обрадовались и побежали за дамой. Как хорошо, когда в группе находится такой вот прирожденный организатор.
Мы посмотрели на Ивана Перфильевича и ощутили приятный трепет, потому что каждый его, конечно, вспомнил. Над соседом моим, мужчиной таким, знаете, всесторонне зеленым, Иван Перфильевич в армии начальствовал, над соседкой слева - эта вся сверкает, как наша дорогая столица на День победы, - он начальствовал в магазине, директором его был. Были три старичка, они в войну на складе работали, которым Иван Перфильевич заведовал, и еще двое, совсем сушеные - у них Иван Перфильевич какой-то чрезвычайной главкомиссией управлял. А самым заслуженным, интересным таким иностранцем цвета дубового гарнитура, Иван Перфильевич руководил на стадии реализации плана по строительству комплекса египетских пирамид.
Мы все вошли, расселись вокруг кресла Ивана Перфильевича, медсестра приподняла ему спинку, и Иван Перфильевич обвел нас голубым взглядом пустого человека. Вообще же был он такой ровный, так удачно скругленный креслом и при этом так естественно из этого кресла произрастающий, что одна экскурсантша, дама очень культурная, шепотом назвала Ивана Перфильевича «пузырем земли».
Призвав к порядку и обсудив регламент, Иван Перфильевич широко, как оперный певец, раскрыл рот и загудел. Многие из нас пытались записывать, но слова просачивались сквозь мозг, как вода сквозь бумагу, и оставались одни только конструкты на «-ция», в которых Иван Перфильевич любовно заменял заграничное «цэ» на мягкое русское «тэ». Конференция, электрификация, делегация, реализация, стагнация, фальсификация, реструктуризация, модернизация, резолюция, ратификация...
Во лбу у Ивана Перфильевича открылась треугольная чакра, и нас озарило чистым голубым светом начальствующей пустоты, нирваны. Каждый из нас ощутил ее вибрации по-своему: мне, например, захотелось спеть хорошую песню «Надежда - мой компас земной», военный мужчина по стойке «смирно» замер и слезы у него в глазах набухают, дубовый иностранец пустился в пляс и совершенно русским, бабьим голосом завизжал: «Накатил! Накатил дух свят!», а культурная дама начала вдруг заявления какие-то в блокноте писать, напишет и оторвет, напишет и оторвет, а там всякое такое: «...неоднократно замечен...», «...открыла на дому притон...», «...примите меры...».
Но это сначала нас так пробрало, с непривычки. А потом все уж успокоились, покачивались на синих волнах нирваны и смотрели друг на друга важно, бездумно и непонимающе, как начальники. И в голове такая холодящая немного пустота начала ощущаться, вроде голода, и захотелось конференций, делегаций, резолюций.
Потом приемный час у Ивана Перфильевича закончился, мы на улицу вышли, стоим, снег идет. И совершенно не знаем, что делать. Нам же такие начальственные бездны открылись, а тут - снег, автобусы, дома по 15 этажей, грязные, одинаковые.
- А знаете, - говорит вдруг культурная дама. - Вот там где-то есть метро Бибирево. Я вспомнила.
Мы обрадовались и побежали за дамой. Как хорошо, когда в группе находится такой вот прирожденный организатор.