ЫЫЫЫ, это прекрасно!
Оригинал взят у rainhard_15 в ЫЫЫЫ, это прекрасно!
Извините, мимо этого пройти просто так не смог. В своё время играть этого деятеля в школьном театре я отказался наотрез, ибо нефиг мой рост этак эксплуатировать. Но вот слэшеры в теме как раз были бы уместны - учитывая, сколько "праативных" было по факту среди шоуменов с Сенатской. (кто такие слэшеры смотреть тут http://rainhard-15.livejournal.com/143610.html) Настолько, что решил я переосмыслить одну песенку нашего бардовья, что шлялось по всем этим местам, включая указанный у авторессы Баргузин. Вот жеж правда, что-то подозрительное у них вышло, не поленитесь послушать, песенка того стоит:
А? Верно? А мужики-то и не знали, во как... В смысле, зрители в зале. Они-то просто решили, что песня по обкурке писалась, да и всё. Наслаждаемся творчеством дальше, смотрим, откуда что взялось.
Оригинал взят у odna_zmeia в "Литературное обозрение", или советская поэзия о декабристах, вып. 2
Сегодняшний выпуск нашего литературного обозрения - тематический. В нем поэты пишут о поэте. Примерно половина от массива советских стихов про декабристов посвящена тому, как повезло декабристам, что в их сторону пару раз посмотрел Пушкин. Возможно, дружба с Пушкиным обеспечила Кюхельбекеру такую бешеную популярность среди советских поэтов. Наверное, во всех стихах «на тему» Кюхельбекеру посвящено явно больше трети. К тому же он поэт, причем отнюдь не гениальный. Видимо, авторы стихов чувствовали с ним родство душ.
В общем, бедному Кюхельбекеру невероятно не повезло. Жизнь у него была тяжелая, стихи о нем почему-то писали исключительно плохие. Ну, хоть с прозой ему повезло - про него есть роман Тынянова, возможно, и вдохновивший часть авторов. Правда, все они по таланту - далеко не Тынянов.
Родство душ, видимо, особенно усугублялось тем фактом, что Кюхельбекер был женат. О его жене мы знаем иронический отзыв Пущина, из которого Дросида Ивановна получается этакое «чудище обло». Поэты, судя по их творчеству, этот отзыв читали. Возможно, они не знают продолжения этой истории, когда Дросида Ивановна, уже вдова, проезжая через Ялуторовск, задержалась там примерно на год и в итоге родила Пущину сына. Да им это и неважно. Главное - «она его не понимала». И родство авторов с поэтом-декабристом становится еще теснее…
Начнем, пожалуй, с Пушкина. В октябре 1827 года, когда Кюхельбекера перевозили из крепости в крепость (в Сибирь он попадет не сразу, а почти через 10 лет) на почтовой станции Залазы где-то под Псковом он случайно встретился с Пушкиным. Этому событию посвящено некоторое количество стихотворений. Например, «Лицейское» П.В. Вегина (книга «Созвездие Отца и Матери», М., 1981.):
Начинается оно так:
Как на станции Залазы
Две жандармские заразы
Разнимали двух друзей,
Обнимающихся пылко…
(Уберите слэшеров от наших голубых экранов!)
…жандармерии плечистой
Не понять слезы пречистой,
А России - не впервой.
Кто посмел прервать обътья?
Кто посмел - тому проклятье
(Да уберите же этих слэшеров!)
Лицеистам - бронзоветь…
А вот финал стихотворения:
Или мы совсем протухли потухли
После Пушкина и Кюхли?
Нас один язык вскормил!
Наши души - не чернильницы.
Пушкин номер был четырнадцатый,
А девятым Кюхля был.
(Это стихи, если кто сомневается)
Вообще товарищ Вегин серьезно относится к своему творчеству. На ту же страницу поместилось стихотворение «Интервью»:
Заграничная разиня
Интервью вела, как бой:
- Вы какой поэт в России?
Я сказал: - Второй.
Первых много, первых - стая,
Но я в стае не летаю
(Лебедь часто нелюдим).
Потому предпочитаю
Быть вторым.
С этими словами П.В. Вегин скромно отступил во второй ряд спрятавшись за Кюхельбекера.
Следующий поэт, высказавшийся на ту же тему - Л.С. Смольников. Стихотворение называется «Последняя встреча» (сборник «Годовые кольца». Л., 1977.) Оно не настолько задорное, как предыдущее. Здесь есть некоторые бытовые чудеса, происходящие после того, как плечистые «жандармские заразы» растащили слэшеров. Например, такие:
О, как долго фельдъегерь, бледнея,
Погонял ошалевших коней…
(Видимо, в спешке ямщика забыли на станции…)
После того, как фельдъегерь, теряя тапки, сбежал со станции, Пушкин остался там.
И один, посредине России,
Пушкин с вымокшей шляпой в руке.
(Напоминаем читателям, что географический центр России находится в Эвенкийском автономном округе Красноярского края…)
И в конце концов Кюхельбекер уехал в Сибирь, где у него началась тяжелая жизнь. Например, такая:
Он здесь жил - невысокий и хрупкий,
(Для справки: Кюхельбекер - один из самых высоких среди декабристов, его рост - где-то под 190 см., точнее 2 аршина и 9 4/8 вершка)
Друг поэта, который Россию воспел.
(Повезло Кюхельбекеру - постоял рядом с Пушкиным, а то бы никто не вспомнил; вот его брат в кругосветном путешествии был - а толку?)
Он заламывал здесь от отчаянья руки
И тихонько седел.
Но река Баргузин от того не седела,
(И на том спасибо!)
Но гольцы оттого не ставали добрей…
(…нет такого слова «ставали» в русском языке, но автору это не мешает).
Далее автор некоторое время размышляет о борьбе за свободу трудового народа в забайкальских степях.
Слово шло по России, задыхаясь в неволе,
И борцов уводили стрелять и пороть.
(Именно в такой последовательности…)
Вот по этой тропе от избы и до поля
Он ходил на рассвете картошку полоть.
(Он - в данном случае Кюхельбекер. Не задалось у него с сельским хозяйством.)
Далее в стихотворении появляется В.И. Ленин, и с борцами, видимо, перестали происходить эти противоестественные события. А Кюхельбекер вздохнул и решил подождать, когда вождь мирового пролетариата появится в этих краях.
(С.Б. Метелица. Думы на Карловом поле. - Из сборника «Сердце в пути». Улан-Удэ, 1973.)
(Далее на соседней странице есть стихотворение о дружбе, начинается оно так:
«Без дружбы мужеству каюк».)
У этого же автора есть еще одно стихотворение о Кюхельбекере, окрашенное местной забайкальской спецификой и размышлениями автора о поэзии и действительности (то есть борьбе за дело трудового народа).
…Неувядших стихов я страницы листаю.
Петухи оголтело ревут.
(Забайкальские петухи так суровы…)
Мир могучий, кондовый, по-байкальскому прочный,
От тебя мне совсем не до сна…
Некоторое время автор, видимо просидел у окна. В начале стихотворения было два часа ночи, а заканчивается оно так:
На поля в этот час трактора выезжали.
Баргузин просыпался меж тем,
(Вряд ли трактора в Баргузине выезжают пахать в два часа ночи!)
…пока век с Кюхельбекером у окошка стояли,
Рассветало совсем.
(Кто-то стоял у окошка? И как-то опять не задалось у автора с русским языка…)
А вот, например, о тяжелой семейной жизни Кюхельбекера.
А.С. Ольхон. «Кюхля в Баргузине», стихотворение аж 1936 года. («Стихотворения и поэмы». Иркутск. 1951.)
Стихотворение длинное, посвящено семейной разборке и мукам творчества. Начинается оно так:
- Дросида Ивановна, ах ты господи боже!
Дроня, Дронюшка!
Не отвечает, молчит, рассердилась жена.
И размолвка теперь на неделю, быть может.
А поэма, казалось, совсем рождена.
Лишь садись да пиши.
А теперь не до Музы!
Почему он однако попался в беду?
Ну, допустим, ребята шалят, карапузы,
Изломали какую-то тыкву в саду.
(…)
(НО КАК? Видел ли автор хоть одну тыкву в дикорастущем состоянии? Как ее можно изломать, даже карапузу?)
Еще несколько строф герой предается депрессии. Например, так:
Пять повешенных. Пушкин на смертной дуэли.
Бой курантов «Коль славен». Седая невеста в гробу.
(ЧЬЯ?!)
Лицеисты, которых при жизни отпели.
(…забористые у Кюхельбекера глюки…)
Герой деприт и предается бесплодным творческим мучениям, потому что поэма не пишется:
Слушай, слушай, как песни в душе зарыдали!
Только слов к этим песням в душе не найти.
Наконец для возвращения творческого вдохновения он идет мириться с женой.
Неуклюже вихляясь,
Забывши о музах,
Он шагает по улице к тестю. Огни зажжены.
Вот почтмейстерский дом.
Там опять голосят карапузы.
(Как однако автор любит детей, вы заметили?)
Теща будет ворчать.
(…и тещу, да).
Он попросил прощенья у взбалмошной, глупой жены.
(Мне одной кажется, что товарищ Ольхон зря женился?...)
Жизни Кюхельбекера на поселении, особенно в Тобольске (хотя он прожил там меньше года) посвящено еще немалое количество стихов. Опустим над ними завесу молчания, процитировав вот это (А. Богучаров. Кюхельбекер в Тобольске // Смена. 1971. № 19). Почему именно это Кюхельбекер, сказать сложно. Почему Тобольск - проще, город в стихотворении хотя бы назван. А вообще оно очень образное.
…Ты лосенок, совенок, теленок,
У тебя преособая мета.
Дальше гибрид лосенка с поросенком, видно, идет в церковь (автор, видимо, не в курсе, что Кюхельбекер - лютеранин, и ему туда, в общем, не надо). Там его встречают юродивые. Видимо, их в Тобольске немало. И говорят ему:
- На-ка пряник, вареник, сластена.
Ночью хочешь - вовсю насладишься.
(Днем не ешь - положи под подушку!)
Шабаш нынче справляет Матрена,
У нее мировые поминки:
Муж вернулся с неближнего света…
(..порвали два баяна, в общем)
Стихотворение вообще-то раза в три побольше того, что мы здесь процитировали, но яснее оно от этого не становится.
Вообще, судя по журнальной подборке автора, тема лосей в его творчестве раскрыта. Например, лоси «тайно приходят» к нему во Внуково, где он живет, чтобы заглянуть в глаза.
В Тобольске Кюхельбекер умер, и похоронен там же. Могила сохранилась до сих пор. (Вообще-то там не одна декабристская могила, а целый участок.)
Тема могилы Кюхельбекера в творчестве советских поэтов раскрыта более чем полностью. На эту тему нам встретилось стихотворений пять или шесть. Цитировать из них особо нечего, но впечатление из них складывается, что в семидесятые годы туда существовал отдельный экскурсионный маршрут.
Но беспокойный дух Кюхельбекера в могиле не задержался…
А иначе как могло произойти такое:
В двенадцать часов по ночам
Из гроба встает Кюхельбекер…
Извините, не совсем так:
На берегах Байкала по ночам,
Когда туман оставит лишь заплатки,
Клянусь, что я не раз его встречал
В какой-то странной траурной крылатке.
Худой и длинный, он шагал сквозь лес,
Сжимая рукоятку пистолета.
(Про сам пистолет, заметьте, ничего не сказано! Но поэт хоть знает про рост Кюхельбекера.)
Седой валун под ноги слепо лез,
Чтоб остудить опального поэта.
Ночная птица вскрикивала «Ой!»
(…я ее даже понимаю!)
Сосна от крика вскидывала веки.
(…а вот сосну - уже не очень…)
И буровик на вышке буровой
Шептал друзьям: «Шагает Кюхельбекер!»
А он на скалы черные всходил,
Смотрел на волны - конница Батыя.
(Согласование, ау!)
Зачем он самодержца не убил?
Зачем, зачем, ответь, ответь, Россия!
(Г. Ураков. // Приметы. Стихи поэтов Черноземья. Воронеж, 1975.)
Здесь мы, пожалуй, прервемся (финал уже не так интересен), но сделаем необходимый комментарий, тоже в стихах:
«Зачем он самодержца не убил?!»
И говорит родимая земля,
Примерно вся, от Волги до Оби:
«Затем, что не в него он и стрелял!».
…потому что целился Кюхельбекер в великого князя Михаила Павловича.
Отдельно можно выделить некое отождествление или сравнение себя с Кюхельбекером, характерное для этого угла реальности: «Я поэт, и он - поэт; в сущности, мы так похожи. Я ведь тоже в чем-то Кюхельбекер…» Вот два примера, мужской и женский взгляд.
Д Чкония. «На полях конспекта» // Литературная учеба. 1980. № 1.
Порой мне кажется,
Что Кюхельбекер был лукавей,
Чем мы привыкли думать.
(…)
Порой мне кажется,
Что не было осечки,
Что Кюхельбекер понимал
Бессмысленность подобного убийства.
Быть может,
Ему важнее было показать
Саму возможность действия,
А также
Вполне нормальную доступность цели…
Ах, Кюхля, Кюхля…
Порой мне кажется,
Что пистолет заряжен не был…
(…да и Кюхельбекера не было… И нас нет, якши унесли…)
Женский взгляд: Н.В. Королева. Мое литературоведение (Озерные вокзалы. Л., 1968.)
Здесь все проще. Автор читает архивные документы, а потом к ней домой приходит… нет, не лорд Нолдор, а поэт и декабрист Кюхельбекер.
Разбираю знак водянистые
И орла двуглавого на свет.
(Для справки: знаки все-таки водяные, а двуглавого орда разбирать не надо, он вполне виден, это оттиск на гербовой бумаге, вполне стандартный.)
И живу духовной этой пищею,
(Кажется, живут все-таки жизнью, а пищей питаются!)
От друзей веселых ухожу,
Декабриста знатного и нищего
В коммунальный дом свой привожу.
(Интересно, есть ли ванная в коммунальной квартире автора, или они в баню ходят, как Оболенский из предыдущей подборки?)
Он окно задергивает шторою
И листает свой посмертный том.
(Литпамятники, что ли?)
Понимает: я не та, которая,
И играет с пасмурным котом.
Нет, про мытье в ванной там ничего нет, в оставшихся трех четверостишиях они беседуют о последних политических новостях: она ему рассказывает про Хиросиму, а он ей - про «Нерчинские лагеря». (То ли у автора такая фига в кармане, то ли она не знает, как это правильно назвать; скорее - второе.)
Есть еще целая поэма про Кюхельбекера - С.А. Васильев «Изба над Тоболом» (Собрание сочинений. Том 2. Поэмы и сатира. М., 1978.) - в которой освещаются все вышеперечисленные темы. В поэме присутствует чудовищная Дросида, отличающая чудовищным размером (особенно обуви) и склонностью храпеть. Присутствуют товарищи -
«Целая партия декабристов,
Бригген, Нарышкин и Большаков,
Как заявил полицейский пристав -
Голая стая бунтовщиков».
(«Как заявил судебный пристав,
Голая стая одних декабристов».
И да, автор, наверное, имел в виду Башмакова…)
А также - «Щепин-Ростовский, розов лицом, но квел»:
Щепин восторженно гостя встретил:
Водку из голбца скорей достал,
Свежей крольчатиною приветил…
(…в морду?)
Также присутствует празднование дня рождения Пушкина. Это кульминация действия. Чтобы пригласить товарищей. Кюхельбекер выбирается в город. Зря:
Тут же прохожие увидали,
Как долговязый седой ходок
(Гусары, молчать! Автор, видимо, не в курсе о многозначности этого слова в русском языке.)
(Длиньше в уезде найдешь едва ли!)
Вздрогнул, наткнулся на водосток.
(…особенности ливневой канализации города Кургана…)
На праздновании происходила обжираловка, объятия-слезы-поцелуи, а также некоторое количество тостов, например, тост Кюхельбекера за Пушкина:
Пушкин живет, заявить позволю,
Очень по-разному в каждом из нас.
(«Мы и паразиты: диалог с читателем». В данном случае - с поэтом.)
Вот я, например, каждый шаг свой мерю,
Каждый свой вздох по его строке.
(«Я себя под Лениным чищу…»)
И так еще примерно около страницы низкопоклонства.
Всю жизнь припадаю к его глаголу,
Никак свою жажду не утолю.
(…)
Я позднею ночью и ранней ранью
Не вижу, где Пушкина есть предел.
Саша! Он зорька любви народной,
( …и буренка…)
И стих его первой величины
Вечной отрадой, звездой путеводной
Мы с вами всегда величать должны.
Далее герой налил себе стакан, выпил его (залпом)
«и озорно,
с веселым лицом, по-гусарски звонко
поцеловал у стакана дно».
(Один наш друг рассказывал, что он может языком достать до дна банки сгущенки… Видимо, Кюхельбекер тоже так мог.)
А дальше начинается слэш. Еще некоторое время он вспоминает о Пушкине молча.
За чехардой верстовых столбов
Неодолимые зримо встали
Юность его и его любовь.
Тракт Царскосельский, сады Лицея
И тот, которого обожал.
Не то, что его позабыть не смея,
А в сердце лелея, как идеал.
(Вполне верю, что ничего дурного автор в виду не имел. Но получилось у него что-то невообразимое.)
Потом Кюхельбекер уже совсем заболевает, в бреду он видит сон, где они обнимаются с Пушкиным, летают по небу с невестой Дуней, потом во сне появляется Николай I
…и по-хомячьи визжит: «В Сибирь!»
(Новое в биологии! Джунгарские- то есть сибирские - хомяки тоже суровы, не хуже забайкальских петухов…)
Дальше герой в конце концов умер.
Кстати, автор собрания сочинений оказался довольно известным (кому-то) поэтом, а заодно - отцом актрисы Екатерины Васильевой. Про него есть статья в Википедии, которая, между прочим, сообщает нам, что у него имеется также неопубликованная антисемитская поэма «Без кого на Руси жить хорошо». Теперь вы, наверное, можете представить себе художественные достоинства этой неопубликованной поэмы…
А мы прощаемся с вами до следующего раза, маразматических стихов еще огромный конверт, как бы не на два выпуска.
Извините, мимо этого пройти просто так не смог. В своё время играть этого деятеля в школьном театре я отказался наотрез, ибо нефиг мой рост этак эксплуатировать. Но вот слэшеры в теме как раз были бы уместны - учитывая, сколько "праативных" было по факту среди шоуменов с Сенатской. (кто такие слэшеры смотреть тут http://rainhard-15.livejournal.com/143610.html) Настолько, что решил я переосмыслить одну песенку нашего бардовья, что шлялось по всем этим местам, включая указанный у авторессы Баргузин. Вот жеж правда, что-то подозрительное у них вышло, не поленитесь послушать, песенка того стоит:
Click to viewА? Верно? А мужики-то и не знали, во как... В смысле, зрители в зале. Они-то просто решили, что песня по обкурке писалась, да и всё. Наслаждаемся творчеством дальше, смотрим, откуда что взялось.
Оригинал взят у odna_zmeia в "Литературное обозрение", или советская поэзия о декабристах, вып. 2
Сегодняшний выпуск нашего литературного обозрения - тематический. В нем поэты пишут о поэте. Примерно половина от массива советских стихов про декабристов посвящена тому, как повезло декабристам, что в их сторону пару раз посмотрел Пушкин. Возможно, дружба с Пушкиным обеспечила Кюхельбекеру такую бешеную популярность среди советских поэтов. Наверное, во всех стихах «на тему» Кюхельбекеру посвящено явно больше трети. К тому же он поэт, причем отнюдь не гениальный. Видимо, авторы стихов чувствовали с ним родство душ.
В общем, бедному Кюхельбекеру невероятно не повезло. Жизнь у него была тяжелая, стихи о нем почему-то писали исключительно плохие. Ну, хоть с прозой ему повезло - про него есть роман Тынянова, возможно, и вдохновивший часть авторов. Правда, все они по таланту - далеко не Тынянов.
Родство душ, видимо, особенно усугублялось тем фактом, что Кюхельбекер был женат. О его жене мы знаем иронический отзыв Пущина, из которого Дросида Ивановна получается этакое «чудище обло». Поэты, судя по их творчеству, этот отзыв читали. Возможно, они не знают продолжения этой истории, когда Дросида Ивановна, уже вдова, проезжая через Ялуторовск, задержалась там примерно на год и в итоге родила Пущину сына. Да им это и неважно. Главное - «она его не понимала». И родство авторов с поэтом-декабристом становится еще теснее…
Начнем, пожалуй, с Пушкина. В октябре 1827 года, когда Кюхельбекера перевозили из крепости в крепость (в Сибирь он попадет не сразу, а почти через 10 лет) на почтовой станции Залазы где-то под Псковом он случайно встретился с Пушкиным. Этому событию посвящено некоторое количество стихотворений. Например, «Лицейское» П.В. Вегина (книга «Созвездие Отца и Матери», М., 1981.):
Начинается оно так:
Как на станции Залазы
Две жандармские заразы
Разнимали двух друзей,
Обнимающихся пылко…
(Уберите слэшеров от наших голубых экранов!)
…жандармерии плечистой
Не понять слезы пречистой,
А России - не впервой.
Кто посмел прервать обътья?
Кто посмел - тому проклятье
(Да уберите же этих слэшеров!)
Лицеистам - бронзоветь…
А вот финал стихотворения:
Или мы совсем протухли потухли
После Пушкина и Кюхли?
Нас один язык вскормил!
Наши души - не чернильницы.
Пушкин номер был четырнадцатый,
А девятым Кюхля был.
(Это стихи, если кто сомневается)
Вообще товарищ Вегин серьезно относится к своему творчеству. На ту же страницу поместилось стихотворение «Интервью»:
Заграничная разиня
Интервью вела, как бой:
- Вы какой поэт в России?
Я сказал: - Второй.
Первых много, первых - стая,
Но я в стае не летаю
(Лебедь часто нелюдим).
Потому предпочитаю
Быть вторым.
С этими словами П.В. Вегин скромно отступил во второй ряд спрятавшись за Кюхельбекера.
Следующий поэт, высказавшийся на ту же тему - Л.С. Смольников. Стихотворение называется «Последняя встреча» (сборник «Годовые кольца». Л., 1977.) Оно не настолько задорное, как предыдущее. Здесь есть некоторые бытовые чудеса, происходящие после того, как плечистые «жандармские заразы» растащили слэшеров. Например, такие:
О, как долго фельдъегерь, бледнея,
Погонял ошалевших коней…
(Видимо, в спешке ямщика забыли на станции…)
После того, как фельдъегерь, теряя тапки, сбежал со станции, Пушкин остался там.
И один, посредине России,
Пушкин с вымокшей шляпой в руке.
(Напоминаем читателям, что географический центр России находится в Эвенкийском автономном округе Красноярского края…)
И в конце концов Кюхельбекер уехал в Сибирь, где у него началась тяжелая жизнь. Например, такая:
Он здесь жил - невысокий и хрупкий,
(Для справки: Кюхельбекер - один из самых высоких среди декабристов, его рост - где-то под 190 см., точнее 2 аршина и 9 4/8 вершка)
Друг поэта, который Россию воспел.
(Повезло Кюхельбекеру - постоял рядом с Пушкиным, а то бы никто не вспомнил; вот его брат в кругосветном путешествии был - а толку?)
Он заламывал здесь от отчаянья руки
И тихонько седел.
Но река Баргузин от того не седела,
(И на том спасибо!)
Но гольцы оттого не ставали добрей…
(…нет такого слова «ставали» в русском языке, но автору это не мешает).
Далее автор некоторое время размышляет о борьбе за свободу трудового народа в забайкальских степях.
Слово шло по России, задыхаясь в неволе,
И борцов уводили стрелять и пороть.
(Именно в такой последовательности…)
Вот по этой тропе от избы и до поля
Он ходил на рассвете картошку полоть.
(Он - в данном случае Кюхельбекер. Не задалось у него с сельским хозяйством.)
Далее в стихотворении появляется В.И. Ленин, и с борцами, видимо, перестали происходить эти противоестественные события. А Кюхельбекер вздохнул и решил подождать, когда вождь мирового пролетариата появится в этих краях.
(С.Б. Метелица. Думы на Карловом поле. - Из сборника «Сердце в пути». Улан-Удэ, 1973.)
(Далее на соседней странице есть стихотворение о дружбе, начинается оно так:
«Без дружбы мужеству каюк».)
У этого же автора есть еще одно стихотворение о Кюхельбекере, окрашенное местной забайкальской спецификой и размышлениями автора о поэзии и действительности (то есть борьбе за дело трудового народа).
…Неувядших стихов я страницы листаю.
Петухи оголтело ревут.
(Забайкальские петухи так суровы…)
Мир могучий, кондовый, по-байкальскому прочный,
От тебя мне совсем не до сна…
Некоторое время автор, видимо просидел у окна. В начале стихотворения было два часа ночи, а заканчивается оно так:
На поля в этот час трактора выезжали.
Баргузин просыпался меж тем,
(Вряд ли трактора в Баргузине выезжают пахать в два часа ночи!)
…пока век с Кюхельбекером у окошка стояли,
Рассветало совсем.
(Кто-то стоял у окошка? И как-то опять не задалось у автора с русским языка…)
А вот, например, о тяжелой семейной жизни Кюхельбекера.
А.С. Ольхон. «Кюхля в Баргузине», стихотворение аж 1936 года. («Стихотворения и поэмы». Иркутск. 1951.)
Стихотворение длинное, посвящено семейной разборке и мукам творчества. Начинается оно так:
- Дросида Ивановна, ах ты господи боже!
Дроня, Дронюшка!
Не отвечает, молчит, рассердилась жена.
И размолвка теперь на неделю, быть может.
А поэма, казалось, совсем рождена.
Лишь садись да пиши.
А теперь не до Музы!
Почему он однако попался в беду?
Ну, допустим, ребята шалят, карапузы,
Изломали какую-то тыкву в саду.
(…)
(НО КАК? Видел ли автор хоть одну тыкву в дикорастущем состоянии? Как ее можно изломать, даже карапузу?)
Еще несколько строф герой предается депрессии. Например, так:
Пять повешенных. Пушкин на смертной дуэли.
Бой курантов «Коль славен». Седая невеста в гробу.
(ЧЬЯ?!)
Лицеисты, которых при жизни отпели.
(…забористые у Кюхельбекера глюки…)
Герой деприт и предается бесплодным творческим мучениям, потому что поэма не пишется:
Слушай, слушай, как песни в душе зарыдали!
Только слов к этим песням в душе не найти.
Наконец для возвращения творческого вдохновения он идет мириться с женой.
Неуклюже вихляясь,
Забывши о музах,
Он шагает по улице к тестю. Огни зажжены.
Вот почтмейстерский дом.
Там опять голосят карапузы.
(Как однако автор любит детей, вы заметили?)
Теща будет ворчать.
(…и тещу, да).
Он попросил прощенья у взбалмошной, глупой жены.
(Мне одной кажется, что товарищ Ольхон зря женился?...)
Жизни Кюхельбекера на поселении, особенно в Тобольске (хотя он прожил там меньше года) посвящено еще немалое количество стихов. Опустим над ними завесу молчания, процитировав вот это (А. Богучаров. Кюхельбекер в Тобольске // Смена. 1971. № 19). Почему именно это Кюхельбекер, сказать сложно. Почему Тобольск - проще, город в стихотворении хотя бы назван. А вообще оно очень образное.
…Ты лосенок, совенок, теленок,
У тебя преособая мета.
Дальше гибрид лосенка с поросенком, видно, идет в церковь (автор, видимо, не в курсе, что Кюхельбекер - лютеранин, и ему туда, в общем, не надо). Там его встречают юродивые. Видимо, их в Тобольске немало. И говорят ему:
- На-ка пряник, вареник, сластена.
Ночью хочешь - вовсю насладишься.
(Днем не ешь - положи под подушку!)
Шабаш нынче справляет Матрена,
У нее мировые поминки:
Муж вернулся с неближнего света…
(..порвали два баяна, в общем)
Стихотворение вообще-то раза в три побольше того, что мы здесь процитировали, но яснее оно от этого не становится.
Вообще, судя по журнальной подборке автора, тема лосей в его творчестве раскрыта. Например, лоси «тайно приходят» к нему во Внуково, где он живет, чтобы заглянуть в глаза.
В Тобольске Кюхельбекер умер, и похоронен там же. Могила сохранилась до сих пор. (Вообще-то там не одна декабристская могила, а целый участок.)
Тема могилы Кюхельбекера в творчестве советских поэтов раскрыта более чем полностью. На эту тему нам встретилось стихотворений пять или шесть. Цитировать из них особо нечего, но впечатление из них складывается, что в семидесятые годы туда существовал отдельный экскурсионный маршрут.
Но беспокойный дух Кюхельбекера в могиле не задержался…
А иначе как могло произойти такое:
В двенадцать часов по ночам
Из гроба встает Кюхельбекер…
Извините, не совсем так:
На берегах Байкала по ночам,
Когда туман оставит лишь заплатки,
Клянусь, что я не раз его встречал
В какой-то странной траурной крылатке.
Худой и длинный, он шагал сквозь лес,
Сжимая рукоятку пистолета.
(Про сам пистолет, заметьте, ничего не сказано! Но поэт хоть знает про рост Кюхельбекера.)
Седой валун под ноги слепо лез,
Чтоб остудить опального поэта.
Ночная птица вскрикивала «Ой!»
(…я ее даже понимаю!)
Сосна от крика вскидывала веки.
(…а вот сосну - уже не очень…)
И буровик на вышке буровой
Шептал друзьям: «Шагает Кюхельбекер!»
А он на скалы черные всходил,
Смотрел на волны - конница Батыя.
(Согласование, ау!)
Зачем он самодержца не убил?
Зачем, зачем, ответь, ответь, Россия!
(Г. Ураков. // Приметы. Стихи поэтов Черноземья. Воронеж, 1975.)
Здесь мы, пожалуй, прервемся (финал уже не так интересен), но сделаем необходимый комментарий, тоже в стихах:
«Зачем он самодержца не убил?!»
И говорит родимая земля,
Примерно вся, от Волги до Оби:
«Затем, что не в него он и стрелял!».
…потому что целился Кюхельбекер в великого князя Михаила Павловича.
Отдельно можно выделить некое отождествление или сравнение себя с Кюхельбекером, характерное для этого угла реальности: «Я поэт, и он - поэт; в сущности, мы так похожи. Я ведь тоже в чем-то Кюхельбекер…» Вот два примера, мужской и женский взгляд.
Д Чкония. «На полях конспекта» // Литературная учеба. 1980. № 1.
Порой мне кажется,
Что Кюхельбекер был лукавей,
Чем мы привыкли думать.
(…)
Порой мне кажется,
Что не было осечки,
Что Кюхельбекер понимал
Бессмысленность подобного убийства.
Быть может,
Ему важнее было показать
Саму возможность действия,
А также
Вполне нормальную доступность цели…
Ах, Кюхля, Кюхля…
Порой мне кажется,
Что пистолет заряжен не был…
(…да и Кюхельбекера не было… И нас нет, якши унесли…)
Женский взгляд: Н.В. Королева. Мое литературоведение (Озерные вокзалы. Л., 1968.)
Здесь все проще. Автор читает архивные документы, а потом к ней домой приходит… нет, не лорд Нолдор, а поэт и декабрист Кюхельбекер.
Разбираю знак водянистые
И орла двуглавого на свет.
(Для справки: знаки все-таки водяные, а двуглавого орда разбирать не надо, он вполне виден, это оттиск на гербовой бумаге, вполне стандартный.)
И живу духовной этой пищею,
(Кажется, живут все-таки жизнью, а пищей питаются!)
От друзей веселых ухожу,
Декабриста знатного и нищего
В коммунальный дом свой привожу.
(Интересно, есть ли ванная в коммунальной квартире автора, или они в баню ходят, как Оболенский из предыдущей подборки?)
Он окно задергивает шторою
И листает свой посмертный том.
(Литпамятники, что ли?)
Понимает: я не та, которая,
И играет с пасмурным котом.
Нет, про мытье в ванной там ничего нет, в оставшихся трех четверостишиях они беседуют о последних политических новостях: она ему рассказывает про Хиросиму, а он ей - про «Нерчинские лагеря». (То ли у автора такая фига в кармане, то ли она не знает, как это правильно назвать; скорее - второе.)
Есть еще целая поэма про Кюхельбекера - С.А. Васильев «Изба над Тоболом» (Собрание сочинений. Том 2. Поэмы и сатира. М., 1978.) - в которой освещаются все вышеперечисленные темы. В поэме присутствует чудовищная Дросида, отличающая чудовищным размером (особенно обуви) и склонностью храпеть. Присутствуют товарищи -
«Целая партия декабристов,
Бригген, Нарышкин и Большаков,
Как заявил полицейский пристав -
Голая стая бунтовщиков».
(«Как заявил судебный пристав,
Голая стая одних декабристов».
И да, автор, наверное, имел в виду Башмакова…)
А также - «Щепин-Ростовский, розов лицом, но квел»:
Щепин восторженно гостя встретил:
Водку из голбца скорей достал,
Свежей крольчатиною приветил…
(…в морду?)
Также присутствует празднование дня рождения Пушкина. Это кульминация действия. Чтобы пригласить товарищей. Кюхельбекер выбирается в город. Зря:
Тут же прохожие увидали,
Как долговязый седой ходок
(Гусары, молчать! Автор, видимо, не в курсе о многозначности этого слова в русском языке.)
(Длиньше в уезде найдешь едва ли!)
Вздрогнул, наткнулся на водосток.
(…особенности ливневой канализации города Кургана…)
На праздновании происходила обжираловка, объятия-слезы-поцелуи, а также некоторое количество тостов, например, тост Кюхельбекера за Пушкина:
Пушкин живет, заявить позволю,
Очень по-разному в каждом из нас.
(«Мы и паразиты: диалог с читателем». В данном случае - с поэтом.)
Вот я, например, каждый шаг свой мерю,
Каждый свой вздох по его строке.
(«Я себя под Лениным чищу…»)
И так еще примерно около страницы низкопоклонства.
Всю жизнь припадаю к его глаголу,
Никак свою жажду не утолю.
(…)
Я позднею ночью и ранней ранью
Не вижу, где Пушкина есть предел.
Саша! Он зорька любви народной,
( …и буренка…)
И стих его первой величины
Вечной отрадой, звездой путеводной
Мы с вами всегда величать должны.
Далее герой налил себе стакан, выпил его (залпом)
«и озорно,
с веселым лицом, по-гусарски звонко
поцеловал у стакана дно».
(Один наш друг рассказывал, что он может языком достать до дна банки сгущенки… Видимо, Кюхельбекер тоже так мог.)
А дальше начинается слэш. Еще некоторое время он вспоминает о Пушкине молча.
За чехардой верстовых столбов
Неодолимые зримо встали
Юность его и его любовь.
Тракт Царскосельский, сады Лицея
И тот, которого обожал.
Не то, что его позабыть не смея,
А в сердце лелея, как идеал.
(Вполне верю, что ничего дурного автор в виду не имел. Но получилось у него что-то невообразимое.)
Потом Кюхельбекер уже совсем заболевает, в бреду он видит сон, где они обнимаются с Пушкиным, летают по небу с невестой Дуней, потом во сне появляется Николай I
…и по-хомячьи визжит: «В Сибирь!»
(Новое в биологии! Джунгарские- то есть сибирские - хомяки тоже суровы, не хуже забайкальских петухов…)
Дальше герой в конце концов умер.
Кстати, автор собрания сочинений оказался довольно известным (кому-то) поэтом, а заодно - отцом актрисы Екатерины Васильевой. Про него есть статья в Википедии, которая, между прочим, сообщает нам, что у него имеется также неопубликованная антисемитская поэма «Без кого на Руси жить хорошо». Теперь вы, наверное, можете представить себе художественные достоинства этой неопубликованной поэмы…
А мы прощаемся с вами до следующего раза, маразматических стихов еще огромный конверт, как бы не на два выпуска.