Воспоминания Мамаевой Елены Александровны о жизни в Симбирске (часть 3)
Восьмой класс, последний в гимназии, пришлось потрудиться особенно много. Возникла мысль не только дать нам закончить гимназию в восемь классов, но открыть дополнительные вечерние занятия, так называемый девятый класс, в котором восполнить то, чем программа женской гимназии отставала от программы мужской гимназии, а по окончании устроить нам экзамен на аттестат зрелости, который давал нам возможность поступить в высшее учебное заведение.
В девятом классе учились только желающие, здесь нам преподавали латинский язык и дополнительную программу по математике и физике.
По окончании дневных занятий в восьмом классе, мы шли домой покушать и отдохнуть, а через два часа возвращались для занятий в девятом классе. Отзанимавшись здесь, все девушки отправлялись домой, а я спешила на урок.
Этот мой последний симбирский урок я вела с большим удовольствием, так как любила мою ученицу, и она отвечала мне тем же. На сей раз это была не лентяйка, не тупица и не купеческая дочка.
Болезненная хрупкая девочка отставала из-за частых пропусков уроков. Ее интеллигентные родители, симпатичная молодая пара, души не чаяли в дочурке, смотрели на меня благодарными глазами, так как я хорошо занималась и успехи были очевидны.
Они были довольны мной и мирились с поздним часом моего прихода. Я же с беспокойством думала о своей обратной дороге домой. Когда гостеприимные двери светлой и уютной квартиры закрывались за мной, я оказывалась на громадной Александровской площади, на другой стороне которой светились окна большой городской больницы.
Час уже поздний, площадь и эта сторона улицы пустынны, плохо освещены, в домах уже гасили огни, а я стремительным шагом двигалась вдоль площади, к зданию городской тюрьмы, замыкавшей площадь с торца.
Меня одинаково страшили и безлюдье, и появление пешехода. Наконец, площадь оставалась позади, я поворачивала направо, и мне оставалось пройти три квартала до Московской улицы и поворота на спуск по ней к дому.
Но и здесь идти было жутко. Вот миновала я площадь с мужским монастырем, затем направо тянется на протяжении целого квартала так называемый "Козий" сад, затем начинается длинная, во весь последний квартал, глухая каменная стена сада лесного ведомства.
Вот и последний поворот к Свияге и спуск к дому, где я почти бегу. Хотя всего около десяти часов вечера, но ложатся рано, кругом тихо, пусто и темно.
Обычно я добиралась благополучно, и лишь однажды, уже близко от дома, от мостика через лоток отделился человек и крупными шагами пошел наперерез мне через дорогу. Испуг придал мне силы, я бросилась бежать, промчалась мимо него, когда он подходил к тротуару, распахнула калитку, одним взмахом влетела на крыльцо и неистово задергала ручку звонка.
Мужчина оказался в просвете калитки, но в этот момент мамаша открыла дверь. В этот период мамаша начала глохнуть и, чтобы не пропустить моего прихода, спала на сундуке под самым колокольчиком звонка.
В конце концов я отказалась от обеда и давала урок промежутке между занятиями в восьмом и девятом классах. Отказаться от урока мне не удалось в виду слез девочки и просьб ее родителей.
Все же мне трудно было справляться с такой большой нагрузкой и перекрывать пешком огромные расстояния по городу. Никаких средств сообщения, кроме извозчиков, в то время не существовало в городе.
Жизнь моя была полна до краев. У меня было большое количество разнообразных интересов и занятий, я не всегда находила себе компанию, мои близкие подруги проводили со мной время, главным образом, в гимназии и иногда в театре.
На каток я всегда ходила одна и каталась со случайной компанией. Гулять на Венец я ходила с другими девочками, но они оставались, а я рано уходила домой.
При выходе с Венца часто меня поджидал Коля Евсеев, который никогда с нами не гулял, но любил меня провожать, вырастая вот так неожиданно передо мной.
- Здравствуйте, Леля! Как Вы поживаете? Можно мне Вас проводить?
Не изъясняясь в своих чувствах, он с исключительной теплотой и простотой приходил и исчезал, находясь на какой-то невидимой орбите рядом.
Летом развлечения более разнообразны. Часто по воскресеньям я собирала по пути девочек, живущих ближе к вокзалу, и мы шли в Киндяковку. Свияга и катанье на лодке сдружили меня с Надей Краевой, которая как-то по-детски сентиментально "обожала" меня.
Мы выбирали с ней самую маленькую лодочку и отправлялись вверх по реке.
Благодаря плотине, Свияга была очень приятной рекой, достаточно широкой, чтобы по ней кататься на лодках, и достаточно глубокой, чтобы купаться и ловить фазанов. Низкие берега покрыты травой, одуванчиками и полевыми цветами.
Главная красота в просторе, переливах красок на небе, прохладном воздухе и общем состоянии тишины. Я очень любила грести и всегда сидела на веслах. Часто я каталась одна.
Удовольствие доставляет само движение, берега Свияга становятся красивыми километра за два - три у Андреевки, где есть цветущий луг у реки, переходящий в заросшую кустами гору.
Там хорошо погулять наезжали целые компании, с детьми, самоварами и закусками Особенно любили мы рукав Свияш, заросший камышом, водяными лилиями и кувшинками. Здесь не всегда можно пользоваться веслами, приходится двигаться, цепляясь и подтягиваясь за камыш. Мы набирали целые охапки желтых кувшинок и белых лилий, но предпочитали сами камыши с их коричневыми бархатными концами-стрелками, такими приятными на ощупь. Они подолгу сохранялись на стенах моей комнаты, пока, пересохнув, начинали опадать мягким пухом.
Любила я также покататься на велосипеде, который мне любезно одалживала Маруся Дивнова.
Я носилась из конца в конец длинной асфальтированной Гончаровской улицы. Ездили компанией далеко за город и вдвоем с Борисов Соколом в Киндяковку.
В лиственном лесу Киндяковки, изрезанном тропинками, попадались просторные светлые поляны, усеянные цветами и темные овражки, где пушистые кроны деревьев образовывали своды над зеленым сумраком и журчащим ручейком.
Мы не спеша ехали друг за другом по тропинкам и почему-то наш путь казался мне бесконечным.
Борис отлично фотографировал, и мы часто много часов проводили в лесу, выбирая наиболее красивые места. Конечно, написали на беседке "Леля и Боря". Так жаль, что все фотографии у меня сгорели.
В тихие летние вечера я раскрывала окно в зале, садилась с ногами на подоконник, мечтала, сочиняла стихи, слушая, как невдалеке шумит Симбирка водопадом из-под моста.
Зимой время от времени мы собираемся у кого-либо из подруг. Весь наш класс живет дружно, но у нас есть еще своя небольшая компания, в которой мы особенно охотно бываем.
Тася Сахова, дочь известного в Симбирске старого доктора, выделяется своей оригинальной внешностью. Высокого роста, с гордой посадкой головы, классическими чертами лица и мальчишеской прической. Она больше походит на юношу и как бы подчеркивает это мужской походкой и несколько мужской, английской одеждой.
Мне ни разу не приходилось видеть ее взволнованной или разгневанной, так же как и безудержно веселой. Всегда сдержанная, немногословная, она любит музыку и сама играет. Глядя на нее, я часто задаю себе вопрос, кем она будет в жизни и как изменит ее когда-нибудь любовь
Вторая, тоже красивая девушка, Маруся Дивнова, чем-то напоминает грузинку. У нее большие черные косы и стройная фигура. Маруся удивительно старательно учится и всегда стремится дойти до корня вопроса. Она хорошо воспитана, скромна и умеет себя вести. Матери у нее нет. Она живет рядом с гимназией вместе с отцом, младшей сестрой и теткой. Возможно, поэтому она такая серьезная.
В день своего рождения она приглашает нас к себе на чашку шоколада. Мы идем к ней гурьбой, но при тете ведем себя образцово. Маруся, как и Тася, очень музыкальна и делает успехи в игре на рояле.
Лена Девина, семья которой занимает отдельный большой дом на Лисиной улице, живет с мамой и братом и имеет отдельную комнату в мезонине, Отец живет внизу.
В квартире большой зал с роялем, и мы танцуем, что называется "шерочка с машерочкой". Здесь весело и мило. Но к Лене я не люблю ходить. Надо попадать только тогда, когда нет дома ее папы, и поэтому мне чудится в доме какая-то настороженная тишина и драма, и я опасаюсь ее неожиданной вспышки.
Мать Лены интеллигентная, пришибленная неудачей семейной жизни, много времени уделяет детям, но нам почти не показывается, предоставлял зал в наше распоряжение. Лена, тихая и мало разговорчивая, в шумной компании больше слушает, чем говорит сама.
Куда проще у Шуры Светловой, отец которой доктор, живет с большой семьей на той же Лисиной улице. Шура - моя соседка по парте, добрая флегматичная девушка, очень замкнутая, молчаливая, лучшая музыкантша в нашем классе.
У нее много братьев, сестер, и наш приход всегда сопровождается шумом, пением и музыкой Танцевать там негде, и мы просто болтаем, слушаем Шурину игру и поем хором.
У Нали Козловской отец тоже доктор. Одну зиму они занимали весь верхний этаж большого дома на Покровской улице, с большой широкой лестницей и просторными комнатами.
Здесь нас встречает приветливая мама, играет нам на рояле, а мы с удовольствием танцуем и поем хором. Наля молчаливая девушка, мечтательная, грустная и очень застенчивая.
В младших классах она была влюблена в Шуриного брата Петю, носила на груди пуговицу от шинели своего кумира, грустила и вздыхала. Казалось, она старается все осмыслить, понять и потому так сосредоточенно думает и мало говорит.
На прощанье я подарила ей свои стихи, посвященные ей:
Грустить не надо.
Пройдут года, и вспомнишь ты
Ту пору юности живой,
Когда дверь жизненной тропы
Еще закрыта пред тобой.
Когда любовь тебе дарит
Свой первый утренний привет,
И нежной дружбы лучший цвет
Еще не топтан, не разбит.
Едва из детства вышла ты,
Но в жизнь еще ты не вошла,
Прекрасной юности цветы
Еще не все ты сорвала.
И если жизнь твоя пройдет
Печально, тихо, день за днем
В труде и горе, средь забот,
Не озаренная огнем,
Ты вспомни юности мечты,
Своих надежд безбрежный рой,
И в них ты силы почерпни,
Встряхни ты гордо головой.
А если в юности своей
Ты будешь лишь грустить, вздыхать,
Откуда ж силы почерпать
Ты будешь в горе худших дней?
Моим самым близким другом всегда была Таня Крюгер. Она живет недалеко от меня, и мы всегда вместе возвращаемся из гимназии. Между нами тесный душевный контакт и взаимопонимание. Мы способны часами разговаривать друг с другом на самые различные темы литературы и жизни и никогда не надоедаем друг другу.
Таня большая умница, мыслит самостоятельно, в ней чувствуется человек сильной воли и незаурядных организаторских способностей. С ней можно спокойно и обстоятельно разобраться в любом вопросе, она никогда не кипятится и всегда рассуждает очень разумно.
Мы охотно собираемся у нее, но не для танцев. Отец ее специалист по лесному хозяйству, имеет большую казенную квартиру, хорошо обставленную солидной и красивой мебелью. Мне очень нравится эта квартира, гостиная, украшенная зимними цветами в больших кадках, светлая уютная столовая с длинным обеденным столом, вокруг которого рассаживается детвора. Танины сестры и братья.
Но особенно хорош кабинет отца, где мы и собираемся. Уютно разместившись на диване и креслах, мы читаем вслух Чехова, разговариваем, а однажды даже занялись спиритизмом, было очень весело подталкивать опрокинутое блюдце, которое несло смежную чепуху.
Обстановка моего дома и наш быт сильно отличаются от обстановки жизни моих подруг. У них есть отцы, занимающие солидное положение, я росту без отца. Моя мать - простая женщина, их матери - интеллигентные дамы.
Мне некуда пригласить моих подруг, и я никого к себе не приглашаю. Так много в |жизни интересного, моя жизнерадостность и бодрость неисчерпаемы.
В Симбирске хороший театр. Имея возможность купить себе билет, я скоро сделалась страстной поклонницей театра.
Время от времени приезжают труппы из других городов на гастроли. Особенным успехом пользуется оперная труппа. Спектакли идут один за другим, а нам в будние дни ходить в театр не полагается Поэтому мы ходим на галерку, где нас никто не видит.
Многие мои подруги разделяют мое увлечение, и на каждый новый спектакль мы ходили дружной группой.
Сюда же ходят гимназисты, так что галерка вся принадлежит молодежи. В Симбирске я пересмотрела, и не один раз, все шедшие в то время оперы и драмы. Как только открывался занавес, остальной мир исчезал, а жизнь на сцене захватывала и потрясала всю мою душу.
От этого периода осталась на всю жизнь большая любовь к театру, но свежесть и острота переживаний неповторимы.
В старших классах меня уже начали интересовать вопросы любви. В литературе много написано о прелестях первой любви в юности. Глубокие чувства первой любви мне испытать не довелось, хотя были увлечения и была дружба.
Вероятно, я сама была первой, хотя и неразделенной любовью Коли Сергина, поселившегося в 1915 году на нашей улице. Они были беженцами.
- Я приехал сюда с матерью и братом. Мы похожи на сухие листья, которые гонит перед собой ветер. Этим ветром для нас явилась война. Когда бои подошли близко к нам, мы забрали с собой, что могли, и двинулись на восток. Мы ехали, останавливались и снова ехали, пока не решили остаться здесь.
Я всегда проходила мимо его дома, а он часто сидел на лавочке у ворот. Обычно он провожал меня, и мы подолгу разговаривали, стоя у моей калитки, обменивались стихами.
Высокого роста, стройный, с мягкими чертами лица и большими, грустными, никогда не улыбающимися глазами, Коля был милым и симпатичным юношей. Его влюбленность была робкой, покорной, застенчивой, а при живости моей натуры, даже скучноватой.
В этот период я как раз занималась и увлекалась тренировкой своей воли, ставила себе задачу и старалась ее выполнить во что бы то ни стало. Коля мне нравился, и я решила проверить свою волю и расстаться с ним.
Тогда стала впервые проявляться та черта всего характера, которая меня иногда и саму тяготит и которую я называю "я раба своих решений". Стоит мне что-нибудь решить, и я не могу отказаться от выполнения и успокаиваюсь только когда приму все меры для достижения цели.
Однажды я на этом чуть не сломала голову. В теплый зимний день, катаясь на лыжах по пологому склону оврага, я задумала съехать по его крутому и неровному склону, где никогда никто не катался.
Дня два я подходила к намеченному месту, мне было страшно и не хотелось съезжать, но я уже не могла успокоиться, пока не съеду, уходила, снова возвращалась и мучилась, ноги сами несли меня сюда. Я должна была выполнить задуманные спуск.
Наконец, я с замиранием сердца, двинулась вниз. Проехав полгоры, я со всего размаха упала, запуталась лыжами и долго пролежала, прежде чем смогла выбраться оттуда и приковылять домой.
Так получилось у меня и с Колей. Я перестала с ним встречаться, стала ходить по другой стороне улицы, избегала его, не отвечала на письма.
Бедный мальчик как-то вечером решился перелезть через глухой забор в переулочек, отделявший наш дом от соседнего, и постучать ко мне в окошко.
- Кто здесь?
- Это я, Коля. Прошу Вас, выйдете ко мне хотя бы на одну минуту!
- Нет, нет, я не буду больше с Вами дружить!
- Но почему, почему? Чем я провинился?
- Я не хочу и все.
- Даже приговоренный к казне знает, за что его казнят, а я не знаю!
- Коля! Простите меня, я не могу полюбить Вас и встречаться с Вами, я так решила и не могу изменить. Я решила расстаться с Вами, прощайте!
Перестал Коля сидеть на лавочке, ходить за мной тенью, писать стихи о любви и письма ко мне. Лишь много лет спустя я спросила мамашу:
- А как Коля Сергин? Он в Ульяновске и как поживает?
- Да, он кончил землемерное училище, женился, но очень поздно, все говорил матери: "Я женюсь, когда найду девушку, похожую на Лелю."
- Значит все же нашел! Он хороший человек, Коля.
В театре на галерке собиралась нас веселая и жизнерадостная толпа. Жесткие скамьи и барьеры, покрашенные в коричневый цвет, серое фойе с низким потолком и маленькими окнами не смущали нас, нам все равно хорошо и весело. Нас устраивает здешняя публика. Гимназисты специально ходят на галерку ради царящего здесь веселья.
Мой приятель и сосед Саня почти всегда ходил со мной в театр, во всяком случае удобно идти вместе из театра. В последнюю Симбирскую зиму Саня в фойе подвел ко мне красивого гимназиста.
- Леля, вот Борис Сокол просит меня познакомить его с тобой.
С этого началось наше взаимное увлечение. Это последний год в гимназии, я много работаю, имею урок, и будние дни исключены для наших встреч. Но в воскресенье мы обязательно видимся, ходим в театр, в кино, гуляем по городу. Много времени, особенно весной, мы проводили на Венце, С Борей нельзя соскучиться.
"Счастливы те, кому в очень холодную грезятся ласки весны".
Я люблю смотреть на его красивое лицо, темные глаза, на завитки его черных волос. Наши прогулки, разговоры веселы, но не особенно содержательны. Ничего похожего на интересные разговоры с моей Таней Крюгер.
С весны начались прогулки на велосипеде, доставляющие нам обоим громадное удовольствие. Оба мы собираемся ехать учиться, но я решила ехать в Нижний Новгород, а он - в Казань.
Февральскую революцию мы встретили с восторгом, хотя мало, я в частности, разбирались в событиях. Общая радость и ликование по поводу свержения царизма захватила и нас. Мы радовались, что царизм похоронен, задумывались о будущем и жили надеждами.
Тася Сахова принесла воззвание временного Правительства "Старый строй рухнул". Мы старались осмыслить политическую обстановку. Нас безмерно радовала, особенно тех, кто собирался учиться дальше, возможность поступить в любое учебное заведение, даже в те, куда раньше не принимали женщин. Этому очень помогал аттестат зрелости.
Вопрос о продолжении образования решал всю мою дальнейшую жизнь.
В том, что я буду учиться дальше, у меня не было ни сомнений, ни колебаний. Без колебаний я выбрала и специальность. Ни преподавательская деятельность, ни медицина не интересовали меня. Больше всего меня привлекала организаторская работа по созиданию нового.
Живость и настойчивость характера, переполнявшая меня энергия, обсуждение вопросов будущего с подругами и знакомыми мальчиками и несколько книг об инженерах-строителях дорог, определили мой жизненный путь. Я загорелась мечтой стать инженером-строителем.
Достижение этого я ставлю несколько ближайших лет моей жизни
Я знаю, что мне некому помочь, что я должна самостоятельно пробиться в жизни, что могу рассчитывать только на свои силы. Единственно, чем я могу воспользоваться, это возможность остановиться не первых порах у кого-нибудь из сестер: у Наташи в Ленинграде или у Насти в Нижнем Новгороде.
Я ясно отдаю себе отчет в том, что последние дни моего пребывания в Симбирске -это и есть последние дни моей юности. Дальше начинается не беззаботная, а суровая жизнь, с которой мне необходимо хорошо справиться.
Весной начались экзамены на аттестат зрелости, который мы сдавали в мужской гимназии. Когда кто-нибудь шел сдавать в класс, толпа подруг и гимназистов толпилась у двери, волновались и подглядывали в щелку.
Волнение перед этими экзаменами потрясало меня до глубины души, но, странное дело, забывалось сразу, как кончался экзамен
Моя золотая медаль открывала мне в жизни широкую дорогу, так по крайней мере считала я сама.
Я подала заявления в два Политехнических института: в Петрограде и в Нижнем Новгороде. Из Нижнего скоро пришел положительный ответ, и это решило мой выбор. Приняли меня без экзаменов. Я так поглощена крутой переменой в своей судьбе, что не могу думать ни о чем другом.
Прощаюсь с Симбирском, с Волгой, Свиягой, прощаюсь с подругами, со всем, что до сих пор составляло содержание моей жизни, и так мне дорого. Прощаюсь с Борисом.
Мы расстаемся без всякой драмы. Нам было хорошо вдвоем, но настоящей дружбы между нами не возникло. Перед отъездом мы провели весь день у нас в саду, сидя на горе или на срубе колодца.
Боря был так мил, что проводил меня на пароходе до Казани и там на пристани мы расстались навсегда.
К этому времени у Бори появилось новое, более серьезное чувство к Нале Козловской, которая, кстати, ехала учиться так же в Казань, как и Боря.
От Бори осталась память о той легкости и красоте, в которых проходили наши встречи. Ничего серьезного, и потому так легка была разлука.
Но его красота и прелесть наших прогулок оставили светлое воспоминание, прелесть лиственных рощ, тропинок под колесом велосипеда, весенних прогулок, прелесть Волги, Венца и заволжских далей.
В августе 1917 года я уехала из родного города. Пароход отошел от пристани и взял направление вверх по течению. Любимый мой город на горе над Волгой стал удаляться и скрылся из глаз.
Взято отсюда http://www.sakharov-center.ru/asfcd/auth/?t=page&num=8367
В девятом классе учились только желающие, здесь нам преподавали латинский язык и дополнительную программу по математике и физике.
По окончании дневных занятий в восьмом классе, мы шли домой покушать и отдохнуть, а через два часа возвращались для занятий в девятом классе. Отзанимавшись здесь, все девушки отправлялись домой, а я спешила на урок.
Этот мой последний симбирский урок я вела с большим удовольствием, так как любила мою ученицу, и она отвечала мне тем же. На сей раз это была не лентяйка, не тупица и не купеческая дочка.
Болезненная хрупкая девочка отставала из-за частых пропусков уроков. Ее интеллигентные родители, симпатичная молодая пара, души не чаяли в дочурке, смотрели на меня благодарными глазами, так как я хорошо занималась и успехи были очевидны.
Они были довольны мной и мирились с поздним часом моего прихода. Я же с беспокойством думала о своей обратной дороге домой. Когда гостеприимные двери светлой и уютной квартиры закрывались за мной, я оказывалась на громадной Александровской площади, на другой стороне которой светились окна большой городской больницы.
Час уже поздний, площадь и эта сторона улицы пустынны, плохо освещены, в домах уже гасили огни, а я стремительным шагом двигалась вдоль площади, к зданию городской тюрьмы, замыкавшей площадь с торца.
Меня одинаково страшили и безлюдье, и появление пешехода. Наконец, площадь оставалась позади, я поворачивала направо, и мне оставалось пройти три квартала до Московской улицы и поворота на спуск по ней к дому.
Но и здесь идти было жутко. Вот миновала я площадь с мужским монастырем, затем направо тянется на протяжении целого квартала так называемый "Козий" сад, затем начинается длинная, во весь последний квартал, глухая каменная стена сада лесного ведомства.
Вот и последний поворот к Свияге и спуск к дому, где я почти бегу. Хотя всего около десяти часов вечера, но ложатся рано, кругом тихо, пусто и темно.
Обычно я добиралась благополучно, и лишь однажды, уже близко от дома, от мостика через лоток отделился человек и крупными шагами пошел наперерез мне через дорогу. Испуг придал мне силы, я бросилась бежать, промчалась мимо него, когда он подходил к тротуару, распахнула калитку, одним взмахом влетела на крыльцо и неистово задергала ручку звонка.
Мужчина оказался в просвете калитки, но в этот момент мамаша открыла дверь. В этот период мамаша начала глохнуть и, чтобы не пропустить моего прихода, спала на сундуке под самым колокольчиком звонка.
В конце концов я отказалась от обеда и давала урок промежутке между занятиями в восьмом и девятом классах. Отказаться от урока мне не удалось в виду слез девочки и просьб ее родителей.
Все же мне трудно было справляться с такой большой нагрузкой и перекрывать пешком огромные расстояния по городу. Никаких средств сообщения, кроме извозчиков, в то время не существовало в городе.
Жизнь моя была полна до краев. У меня было большое количество разнообразных интересов и занятий, я не всегда находила себе компанию, мои близкие подруги проводили со мной время, главным образом, в гимназии и иногда в театре.
На каток я всегда ходила одна и каталась со случайной компанией. Гулять на Венец я ходила с другими девочками, но они оставались, а я рано уходила домой.
При выходе с Венца часто меня поджидал Коля Евсеев, который никогда с нами не гулял, но любил меня провожать, вырастая вот так неожиданно передо мной.
- Здравствуйте, Леля! Как Вы поживаете? Можно мне Вас проводить?
Не изъясняясь в своих чувствах, он с исключительной теплотой и простотой приходил и исчезал, находясь на какой-то невидимой орбите рядом.
Летом развлечения более разнообразны. Часто по воскресеньям я собирала по пути девочек, живущих ближе к вокзалу, и мы шли в Киндяковку. Свияга и катанье на лодке сдружили меня с Надей Краевой, которая как-то по-детски сентиментально "обожала" меня.
Мы выбирали с ней самую маленькую лодочку и отправлялись вверх по реке.
Благодаря плотине, Свияга была очень приятной рекой, достаточно широкой, чтобы по ней кататься на лодках, и достаточно глубокой, чтобы купаться и ловить фазанов. Низкие берега покрыты травой, одуванчиками и полевыми цветами.
Главная красота в просторе, переливах красок на небе, прохладном воздухе и общем состоянии тишины. Я очень любила грести и всегда сидела на веслах. Часто я каталась одна.
Удовольствие доставляет само движение, берега Свияга становятся красивыми километра за два - три у Андреевки, где есть цветущий луг у реки, переходящий в заросшую кустами гору.
Там хорошо погулять наезжали целые компании, с детьми, самоварами и закусками Особенно любили мы рукав Свияш, заросший камышом, водяными лилиями и кувшинками. Здесь не всегда можно пользоваться веслами, приходится двигаться, цепляясь и подтягиваясь за камыш. Мы набирали целые охапки желтых кувшинок и белых лилий, но предпочитали сами камыши с их коричневыми бархатными концами-стрелками, такими приятными на ощупь. Они подолгу сохранялись на стенах моей комнаты, пока, пересохнув, начинали опадать мягким пухом.
Любила я также покататься на велосипеде, который мне любезно одалживала Маруся Дивнова.
Я носилась из конца в конец длинной асфальтированной Гончаровской улицы. Ездили компанией далеко за город и вдвоем с Борисов Соколом в Киндяковку.
В лиственном лесу Киндяковки, изрезанном тропинками, попадались просторные светлые поляны, усеянные цветами и темные овражки, где пушистые кроны деревьев образовывали своды над зеленым сумраком и журчащим ручейком.
Мы не спеша ехали друг за другом по тропинкам и почему-то наш путь казался мне бесконечным.
Борис отлично фотографировал, и мы часто много часов проводили в лесу, выбирая наиболее красивые места. Конечно, написали на беседке "Леля и Боря". Так жаль, что все фотографии у меня сгорели.
В тихие летние вечера я раскрывала окно в зале, садилась с ногами на подоконник, мечтала, сочиняла стихи, слушая, как невдалеке шумит Симбирка водопадом из-под моста.
Зимой время от времени мы собираемся у кого-либо из подруг. Весь наш класс живет дружно, но у нас есть еще своя небольшая компания, в которой мы особенно охотно бываем.
Тася Сахова, дочь известного в Симбирске старого доктора, выделяется своей оригинальной внешностью. Высокого роста, с гордой посадкой головы, классическими чертами лица и мальчишеской прической. Она больше походит на юношу и как бы подчеркивает это мужской походкой и несколько мужской, английской одеждой.
Мне ни разу не приходилось видеть ее взволнованной или разгневанной, так же как и безудержно веселой. Всегда сдержанная, немногословная, она любит музыку и сама играет. Глядя на нее, я часто задаю себе вопрос, кем она будет в жизни и как изменит ее когда-нибудь любовь
Вторая, тоже красивая девушка, Маруся Дивнова, чем-то напоминает грузинку. У нее большие черные косы и стройная фигура. Маруся удивительно старательно учится и всегда стремится дойти до корня вопроса. Она хорошо воспитана, скромна и умеет себя вести. Матери у нее нет. Она живет рядом с гимназией вместе с отцом, младшей сестрой и теткой. Возможно, поэтому она такая серьезная.
В день своего рождения она приглашает нас к себе на чашку шоколада. Мы идем к ней гурьбой, но при тете ведем себя образцово. Маруся, как и Тася, очень музыкальна и делает успехи в игре на рояле.
Лена Девина, семья которой занимает отдельный большой дом на Лисиной улице, живет с мамой и братом и имеет отдельную комнату в мезонине, Отец живет внизу.
В квартире большой зал с роялем, и мы танцуем, что называется "шерочка с машерочкой". Здесь весело и мило. Но к Лене я не люблю ходить. Надо попадать только тогда, когда нет дома ее папы, и поэтому мне чудится в доме какая-то настороженная тишина и драма, и я опасаюсь ее неожиданной вспышки.
Мать Лены интеллигентная, пришибленная неудачей семейной жизни, много времени уделяет детям, но нам почти не показывается, предоставлял зал в наше распоряжение. Лена, тихая и мало разговорчивая, в шумной компании больше слушает, чем говорит сама.
Куда проще у Шуры Светловой, отец которой доктор, живет с большой семьей на той же Лисиной улице. Шура - моя соседка по парте, добрая флегматичная девушка, очень замкнутая, молчаливая, лучшая музыкантша в нашем классе.
У нее много братьев, сестер, и наш приход всегда сопровождается шумом, пением и музыкой Танцевать там негде, и мы просто болтаем, слушаем Шурину игру и поем хором.
У Нали Козловской отец тоже доктор. Одну зиму они занимали весь верхний этаж большого дома на Покровской улице, с большой широкой лестницей и просторными комнатами.
Здесь нас встречает приветливая мама, играет нам на рояле, а мы с удовольствием танцуем и поем хором. Наля молчаливая девушка, мечтательная, грустная и очень застенчивая.
В младших классах она была влюблена в Шуриного брата Петю, носила на груди пуговицу от шинели своего кумира, грустила и вздыхала. Казалось, она старается все осмыслить, понять и потому так сосредоточенно думает и мало говорит.
На прощанье я подарила ей свои стихи, посвященные ей:
Грустить не надо.
Пройдут года, и вспомнишь ты
Ту пору юности живой,
Когда дверь жизненной тропы
Еще закрыта пред тобой.
Когда любовь тебе дарит
Свой первый утренний привет,
И нежной дружбы лучший цвет
Еще не топтан, не разбит.
Едва из детства вышла ты,
Но в жизнь еще ты не вошла,
Прекрасной юности цветы
Еще не все ты сорвала.
И если жизнь твоя пройдет
Печально, тихо, день за днем
В труде и горе, средь забот,
Не озаренная огнем,
Ты вспомни юности мечты,
Своих надежд безбрежный рой,
И в них ты силы почерпни,
Встряхни ты гордо головой.
А если в юности своей
Ты будешь лишь грустить, вздыхать,
Откуда ж силы почерпать
Ты будешь в горе худших дней?
Моим самым близким другом всегда была Таня Крюгер. Она живет недалеко от меня, и мы всегда вместе возвращаемся из гимназии. Между нами тесный душевный контакт и взаимопонимание. Мы способны часами разговаривать друг с другом на самые различные темы литературы и жизни и никогда не надоедаем друг другу.
Таня большая умница, мыслит самостоятельно, в ней чувствуется человек сильной воли и незаурядных организаторских способностей. С ней можно спокойно и обстоятельно разобраться в любом вопросе, она никогда не кипятится и всегда рассуждает очень разумно.
Мы охотно собираемся у нее, но не для танцев. Отец ее специалист по лесному хозяйству, имеет большую казенную квартиру, хорошо обставленную солидной и красивой мебелью. Мне очень нравится эта квартира, гостиная, украшенная зимними цветами в больших кадках, светлая уютная столовая с длинным обеденным столом, вокруг которого рассаживается детвора. Танины сестры и братья.
Но особенно хорош кабинет отца, где мы и собираемся. Уютно разместившись на диване и креслах, мы читаем вслух Чехова, разговариваем, а однажды даже занялись спиритизмом, было очень весело подталкивать опрокинутое блюдце, которое несло смежную чепуху.
Обстановка моего дома и наш быт сильно отличаются от обстановки жизни моих подруг. У них есть отцы, занимающие солидное положение, я росту без отца. Моя мать - простая женщина, их матери - интеллигентные дамы.
Мне некуда пригласить моих подруг, и я никого к себе не приглашаю. Так много в |жизни интересного, моя жизнерадостность и бодрость неисчерпаемы.
В Симбирске хороший театр. Имея возможность купить себе билет, я скоро сделалась страстной поклонницей театра.
Время от времени приезжают труппы из других городов на гастроли. Особенным успехом пользуется оперная труппа. Спектакли идут один за другим, а нам в будние дни ходить в театр не полагается Поэтому мы ходим на галерку, где нас никто не видит.
Многие мои подруги разделяют мое увлечение, и на каждый новый спектакль мы ходили дружной группой.
Сюда же ходят гимназисты, так что галерка вся принадлежит молодежи. В Симбирске я пересмотрела, и не один раз, все шедшие в то время оперы и драмы. Как только открывался занавес, остальной мир исчезал, а жизнь на сцене захватывала и потрясала всю мою душу.
От этого периода осталась на всю жизнь большая любовь к театру, но свежесть и острота переживаний неповторимы.
В старших классах меня уже начали интересовать вопросы любви. В литературе много написано о прелестях первой любви в юности. Глубокие чувства первой любви мне испытать не довелось, хотя были увлечения и была дружба.
Вероятно, я сама была первой, хотя и неразделенной любовью Коли Сергина, поселившегося в 1915 году на нашей улице. Они были беженцами.
- Я приехал сюда с матерью и братом. Мы похожи на сухие листья, которые гонит перед собой ветер. Этим ветром для нас явилась война. Когда бои подошли близко к нам, мы забрали с собой, что могли, и двинулись на восток. Мы ехали, останавливались и снова ехали, пока не решили остаться здесь.
Я всегда проходила мимо его дома, а он часто сидел на лавочке у ворот. Обычно он провожал меня, и мы подолгу разговаривали, стоя у моей калитки, обменивались стихами.
Высокого роста, стройный, с мягкими чертами лица и большими, грустными, никогда не улыбающимися глазами, Коля был милым и симпатичным юношей. Его влюбленность была робкой, покорной, застенчивой, а при живости моей натуры, даже скучноватой.
В этот период я как раз занималась и увлекалась тренировкой своей воли, ставила себе задачу и старалась ее выполнить во что бы то ни стало. Коля мне нравился, и я решила проверить свою волю и расстаться с ним.
Тогда стала впервые проявляться та черта всего характера, которая меня иногда и саму тяготит и которую я называю "я раба своих решений". Стоит мне что-нибудь решить, и я не могу отказаться от выполнения и успокаиваюсь только когда приму все меры для достижения цели.
Однажды я на этом чуть не сломала голову. В теплый зимний день, катаясь на лыжах по пологому склону оврага, я задумала съехать по его крутому и неровному склону, где никогда никто не катался.
Дня два я подходила к намеченному месту, мне было страшно и не хотелось съезжать, но я уже не могла успокоиться, пока не съеду, уходила, снова возвращалась и мучилась, ноги сами несли меня сюда. Я должна была выполнить задуманные спуск.
Наконец, я с замиранием сердца, двинулась вниз. Проехав полгоры, я со всего размаха упала, запуталась лыжами и долго пролежала, прежде чем смогла выбраться оттуда и приковылять домой.
Так получилось у меня и с Колей. Я перестала с ним встречаться, стала ходить по другой стороне улицы, избегала его, не отвечала на письма.
Бедный мальчик как-то вечером решился перелезть через глухой забор в переулочек, отделявший наш дом от соседнего, и постучать ко мне в окошко.
- Кто здесь?
- Это я, Коля. Прошу Вас, выйдете ко мне хотя бы на одну минуту!
- Нет, нет, я не буду больше с Вами дружить!
- Но почему, почему? Чем я провинился?
- Я не хочу и все.
- Даже приговоренный к казне знает, за что его казнят, а я не знаю!
- Коля! Простите меня, я не могу полюбить Вас и встречаться с Вами, я так решила и не могу изменить. Я решила расстаться с Вами, прощайте!
Перестал Коля сидеть на лавочке, ходить за мной тенью, писать стихи о любви и письма ко мне. Лишь много лет спустя я спросила мамашу:
- А как Коля Сергин? Он в Ульяновске и как поживает?
- Да, он кончил землемерное училище, женился, но очень поздно, все говорил матери: "Я женюсь, когда найду девушку, похожую на Лелю."
- Значит все же нашел! Он хороший человек, Коля.
В театре на галерке собиралась нас веселая и жизнерадостная толпа. Жесткие скамьи и барьеры, покрашенные в коричневый цвет, серое фойе с низким потолком и маленькими окнами не смущали нас, нам все равно хорошо и весело. Нас устраивает здешняя публика. Гимназисты специально ходят на галерку ради царящего здесь веселья.
Мой приятель и сосед Саня почти всегда ходил со мной в театр, во всяком случае удобно идти вместе из театра. В последнюю Симбирскую зиму Саня в фойе подвел ко мне красивого гимназиста.
- Леля, вот Борис Сокол просит меня познакомить его с тобой.
С этого началось наше взаимное увлечение. Это последний год в гимназии, я много работаю, имею урок, и будние дни исключены для наших встреч. Но в воскресенье мы обязательно видимся, ходим в театр, в кино, гуляем по городу. Много времени, особенно весной, мы проводили на Венце, С Борей нельзя соскучиться.
"Счастливы те, кому в очень холодную грезятся ласки весны".
Я люблю смотреть на его красивое лицо, темные глаза, на завитки его черных волос. Наши прогулки, разговоры веселы, но не особенно содержательны. Ничего похожего на интересные разговоры с моей Таней Крюгер.
С весны начались прогулки на велосипеде, доставляющие нам обоим громадное удовольствие. Оба мы собираемся ехать учиться, но я решила ехать в Нижний Новгород, а он - в Казань.
Февральскую революцию мы встретили с восторгом, хотя мало, я в частности, разбирались в событиях. Общая радость и ликование по поводу свержения царизма захватила и нас. Мы радовались, что царизм похоронен, задумывались о будущем и жили надеждами.
Тася Сахова принесла воззвание временного Правительства "Старый строй рухнул". Мы старались осмыслить политическую обстановку. Нас безмерно радовала, особенно тех, кто собирался учиться дальше, возможность поступить в любое учебное заведение, даже в те, куда раньше не принимали женщин. Этому очень помогал аттестат зрелости.
Вопрос о продолжении образования решал всю мою дальнейшую жизнь.
В том, что я буду учиться дальше, у меня не было ни сомнений, ни колебаний. Без колебаний я выбрала и специальность. Ни преподавательская деятельность, ни медицина не интересовали меня. Больше всего меня привлекала организаторская работа по созиданию нового.
Живость и настойчивость характера, переполнявшая меня энергия, обсуждение вопросов будущего с подругами и знакомыми мальчиками и несколько книг об инженерах-строителях дорог, определили мой жизненный путь. Я загорелась мечтой стать инженером-строителем.
Достижение этого я ставлю несколько ближайших лет моей жизни
Я знаю, что мне некому помочь, что я должна самостоятельно пробиться в жизни, что могу рассчитывать только на свои силы. Единственно, чем я могу воспользоваться, это возможность остановиться не первых порах у кого-нибудь из сестер: у Наташи в Ленинграде или у Насти в Нижнем Новгороде.
Я ясно отдаю себе отчет в том, что последние дни моего пребывания в Симбирске -это и есть последние дни моей юности. Дальше начинается не беззаботная, а суровая жизнь, с которой мне необходимо хорошо справиться.
Весной начались экзамены на аттестат зрелости, который мы сдавали в мужской гимназии. Когда кто-нибудь шел сдавать в класс, толпа подруг и гимназистов толпилась у двери, волновались и подглядывали в щелку.
Волнение перед этими экзаменами потрясало меня до глубины души, но, странное дело, забывалось сразу, как кончался экзамен
Моя золотая медаль открывала мне в жизни широкую дорогу, так по крайней мере считала я сама.
Я подала заявления в два Политехнических института: в Петрограде и в Нижнем Новгороде. Из Нижнего скоро пришел положительный ответ, и это решило мой выбор. Приняли меня без экзаменов. Я так поглощена крутой переменой в своей судьбе, что не могу думать ни о чем другом.
Прощаюсь с Симбирском, с Волгой, Свиягой, прощаюсь с подругами, со всем, что до сих пор составляло содержание моей жизни, и так мне дорого. Прощаюсь с Борисом.
Мы расстаемся без всякой драмы. Нам было хорошо вдвоем, но настоящей дружбы между нами не возникло. Перед отъездом мы провели весь день у нас в саду, сидя на горе или на срубе колодца.
Боря был так мил, что проводил меня на пароходе до Казани и там на пристани мы расстались навсегда.
К этому времени у Бори появилось новое, более серьезное чувство к Нале Козловской, которая, кстати, ехала учиться так же в Казань, как и Боря.
От Бори осталась память о той легкости и красоте, в которых проходили наши встречи. Ничего серьезного, и потому так легка была разлука.
Но его красота и прелесть наших прогулок оставили светлое воспоминание, прелесть лиственных рощ, тропинок под колесом велосипеда, весенних прогулок, прелесть Волги, Венца и заволжских далей.
В августе 1917 года я уехала из родного города. Пароход отошел от пристани и взял направление вверх по течению. Любимый мой город на горе над Волгой стал удаляться и скрылся из глаз.
Взято отсюда http://www.sakharov-center.ru/asfcd/auth/?t=page&num=8367