Гири
Нодар Думбадзе
ЦЫГАНЕ
Рассказ
В Гурии цыган называют чачанами. В то же время это слово в обиходе
служит синонимом плута, обманщика, хитреца. Поэтому разнесшуюся по нашему
селу в июле 1943 года весть о том, что в Зенобани появились чачаны и
расположились в Лашисгельской прибрежной роще, я воспринял как набат,
возвещающий о нашествии разбойников.
Отправляясь на разведку неприятельского стана, я на всякий случай
вооружился старым дедовским перочинным ножичком и его же кремневкой, из
которой никто не стрелял и при всем желании стрелять не мог, ибо никто ни
разу не удосужился водворить на место курок, оторвавшийся при последнем
выстреле из этого ружья в 1905 году.
Я подкрался к лагерю пришельцев, внимательно присмотрелся к нему и
увидел... моих любимцев - шумливых, веселых, смуглых цыган!
А цыгане в свою очередь так обрадовались появлению в этой глухомани,
в затерянной в горах деревушке мальчика, разговаривавшего на русском
языке, что чуть было тут же не усыновили меня.
Первый день ушел на разбивку лагеря, устройство кузницы, стреножение
коней. А на другое утро, когда мужчины раздули мехи и приступили к ковке
топоров, серпов, кос, щипцов и цепей, женское население табора - цыганские
жены, сестры и дочери, одни - стройные, как стебли камыша, другие -
брюхатые, на последнем месяце, но все одинаково красивые и очаровательные,
подхватив на руки грудных детей, сопровождаемые ватагой полуголых своих
отпрысков, рассеялись по селу. Словно саранча, налетели они на сады и
огороды, и не будь на месте наших гурийских женщин - ядреных как орех,
великих мастериц отстаивать свое добро, - к вечеру на деревьях не осталось
бы даже листьев.
- Босячки! Мошенницы! Чачанки! Хотите сожрать все сразу? Слопать все
за один присест? Оставьте хоть что-нибудь на завтрашний день! -
набросились они на босоногих цыганок. И - странное дело - неуемные, не
привыкшие к повиновению цыганки послушно ретировались с поля боя, отгоняя
от деревьев и грядок распоясавшихся вконец детей.
О цыганах сказано, написано, поставлено и снято так много - к тому же
под заглавием, аналогичным заглавию моего рассказа, - что ждать от меня
чего-то нового не приходится. И все же о том, что произошло в нашем селе
за две недели лета сорок третьего, думаю, стоит рассказать...
В то тяжелое время если не все село, то, по крайней мере, половина
его была в трауре. Известно: в грузинских деревнях люди селятся по
признаку фамильного родства, в них много близких, кровных родственников. И
потому весть о гибели на фронте члена одной семьи несла горе и слезы чуть
ли не пяти-шести другим.
Вот в таком-то облаченном в траур селе и очутились пришедшие цыгане.
И надо отдать им должное: они старались свести к минимуму свое врожденное
веселье, свои шумные танцы и песни, и даже привычное свое стремление -
прибрать к рукам что плохо лежит. Правда, порой то здесь, то там
вспыхивали грузинские проклятия и цыганская ругань, но до острых
конфликтов дело не доходило.
Со мной цыгане сдружились быстро. Более того, узнав, что я сирота,
они всерьез предложили мне перебраться к ним в табор навсегда, - авось-де
станешь когда-нибудь цыганским бароном! Но я предпочел роль «козопаса» у
бабушки и ограничился функциями переводчика между сельскими и цыганскими
женщинами, - разумеется, безвозмездно. Цыганки в свою очередь также
безвозмездно обучали вечерами меня цыганским песням, чечетке и игре на
гитаре.
Мужчины, занимавшиеся в основном торговлей сельскохозяйственной
утварью, в переводчике не нуждались. Как известно, язык обмена и
торговли - это тот международный общепринятый язык, с которого
человечество начало свое существование и которым оно думает закончить его.
- Сынок, приведи-ка мне хорошую чачанку-гадалку, уж я отблагодарю
тебя! Пусть погадает... Давно нет писем от моего Ванойи... - просила меня
соседка, и я приводил к ней «хорошую» цыганку.
- Слышь, веди сюда ту самую, что гадала Аграфене. Напророчила она
добрых вестей... Веди ее ко мне, за мной, знаешь ведь, не пропадет! -
умоляла другая, и я вел к ней «пророчицу».
И если не каждой, то доброй половине жаждущих утешения семей нашего
села цыганки гарантировали возвращение в добром здравии мужей и сыновей,
братьев и отцов, зятьев и нареченных... В сердца многих страждущих вселили
они надежду, у многих плачущих осушили слезы горя и отчаяния, во многих
остывших было очагах раздули, разожгли они огонь... А довольствовались
пустяком - понюшкой табаку, парой яиц, полголовкой сыра, кусочком мчади,
бутылкой «одессы», а то и просто стаканом родниковой воды.
Об одном таком «пророчестве» хочу я поведать вам.
Как-то утром зашла к нам во двор соседка Дзнеладзе и окликнула
бабушку.
- Чего тебе, Нина? - отозвалась бабушка.
- Одолжи, милая, своего мальчика!
- Бери его навсегда, коли сыщешь непутевого! Мне-то толку от него -
что с козла молока! Целый день бездельничает с чачанами, бренчит на
гитаре! А вчера привел сюда пятерых отпетых босяков, сожрали, бродяги,
последнюю луковицу в огороде и последнюю черешню в саду!
- Господи! И ничего не оставили?
- Как же! Оставили горсть вшей!
- Все равно, одолжи мне мальчика!
- Да говорю же тебе: найдешь его - бери на здоровье!
Разговор этот я слышал собственными ушами, так как сидел на ветке и
разыскивал спасшиеся чудом от вчерашнего набега цыганят черешни. Я
спустился с дерева и предстал пред очи соседки.
- В чем дело, бабушка Нина, зачем я тебе понадобился?
- Спаси меня, сыночек! Приведи ко мне самую лучшую чачанку, пусть
погадает... Гриша, мой мальчик дорогой... - Глаза у старушки наполнились
слезами, голос задрожал.
Мог ли я отказать ей?
Я тотчас же повернулся и побежал к табору. Бежал и думал - кого я мог
привести к несчастной женщине, да какой был смысл в гадании, если
«похоронка» и окровавленное письмо домой, извлеченное из пробитого пулей
кармана Гриши, уже два года лежали на полке перед образами у нее в доме...
Два года! На что же она надеется? На чудо? На воскресение из мертвых?.. Но
разве закажешь сердцу матери? Пока она собственными глазами не увидит
мертвого сына, в ней будет теплиться надежда, крошечная надежда в тайнике
старого сердца...
Табор был пуст. Кроме беременной дочери цыганского вожака Николы, все
разбрелись кто куда. Я опустился на колени перед ней и взмолился:
- Оксана, прошу тебя, сходим в село к одной несчастной старушке!
- Да ты что, парень, свихнулся? Еле на ногах стою, сегодня-завтра
рожать собираюсь, куда мне тащиться-то?
- На полчасика, Оксана, дорогая! Жалко старушку!
- А есть что у нее? - спросила Оксана равнодушно.
- Видать, есть, коли приглашает, - ответил я с сомнением, так как
отлично знал, что село наше, как и все другие, в голодные годы войны
влачило жалкое существование.
- «Видать»! А того ты не видишь, что я с трудом дышу?
Цыганка кряхтя встала, накинула шаль и пошла со мной.
Моему появлению бабушка Нина обрадовалась, как небесному знамению, но
при виде Оксаны она забеспокоилась.
- Ты кого ко мне привел, чертова пята! А вдруг она здесь рожать
начнет, где я повитуху сыщу?!
- Не бойся, бабушка, свое дело она знает лучше тебя!
- Что она говорит? - спросила меня Оксана.
- Говорит, что ты еще молода, чтобы уметь гадать, - солгал я.
- Не ее это забота... Скажи-ка ей, пусть принесет таз, воду, горсть
соли, золотое кольцо и три куска сахара.
Я перевел.
- С ума она, что ли, сошла? - запричитала бабушка Нина. - Трех кусков
сахара вместе я три года не видела!
Я опять перевел. Оксана захохотала и смеялась так долго, что еле
потом отдышалась.
Бабушка принесла все, кроме сахара, потом с трудом сняла с пальца
обручальное золотое кольцо и протянула его Оксане.
Цыганка осторожно опустилась на низкий трехногий стульчик перед
камином, налила воду в таз и засыпала туда горсточку соли.
- А как же без сахара? - забеспокоилась бабушка Нина.
- Без сахара нельзя! - заявила Оксана.
- Господи, что же мне делать? - Старушка готова была расплакаться.
Оксана полезла рукой в карман, скрытый в складках ее широкой пестрой
юбки, извлекла три кусочка леденца и бросила их в таз.
- Боже всесильный, ниспошли добра и радостей этой милосердной
женщине! - Бабушка Нина перекрестила Оксану.
- Чего это она? - отодвинулась цыганка.
- Благословляет тебя.
- Вот еще...
Оксана долго мешала воду рукой. Когда соль и леденцы растаяли, она
опустила в таз кольцо.
- Чистое золото? - спросила она.
- Червонное! - ответила с гордостью бабушка Нина.
- Гадать-то про кого?
- Про сына, сына, Гришу моего!
Оксана прищурила глаза и зашептала что-то на родном языке.
- Переведи! - попросила меня старушка.
- Да не понимаю я, она по-своему говорит! - объяснил я.
Долго бормотала Оксана. Вдруг она замолчала, повернулась к бабушке
Нине и заговорила по-русски:
- Вижу... Жив он... Среди чужих людей... Хочет идти домой... Не
пускают его... Ага! В плену он! В плену! Понимаешь?
- Сыночек! - воздела руки старушка. - Лишь бы жить ему...
- На голове у него повязка... Окровавленная повязка... Что это? А, он
был ранен... Да, был ранен, но он жив...
Бабушка Нина с подозрением взглянула на цыганку, потом быстро встала,
подошла к образу, вернулась к нам и протянула Оксане письмо - то самое
неотправленное письмо сына с засохшей кровью.
- А вот это? Как же быть с этим?
Оксана побледнела.
- Ты куда меня привел, болван?! - прошептала она.
Что я мог ответить?
Оксана задумалась. Я и бабушка Нина с нетерпением смотрели на нее.
После долгого молчания цыганка подняла голову:
- Письмо было отправлено с другим человеком... И этот человек убит.
Письмо лежало в кармане у того, у другого человека... Твой сын жив...
Бабушка Нина опустилась перед Оксаной на колени.
- Заклинаю тебя дитем, которого ты ожидаешь...
- Что?
Я перевел.
Оксана обомлела, побледнела, лицо ее окаменело, глаза расширились.
Она прикрыла, словно защищая, живот руками, потом начала медленно
поглаживать его. Губы женщины что-то шептали на непонятном языке. Мне
показалось, что она молится - горячо, самозабвенно, выпрашивая у своего
бога прощение за содеянное тяжкое преступление... Постепенно она отошла,
успокоилась, на зарумянившемся ее лице разлилось чудное умиротворение.
Потом она улыбнулась и сказала:
- Объясни старушке - жив ее сын. И вот ей знамение: у меня начинаются
роды. Родится сын, и я назову его Гришей!
И пока я дрожащим голосом переводил сказанное бабушке Нине, которая
целовала босые ноги цыганки, душераздирающий вопль Оксаны оглушил все
вокруг.
Спустя полчаса во дворе Дзнеладзе собрались весь цыганский табор и
все село Зенобани.
На высоко поднятых руках, словно богоматерь и младенца Христа, унесли
цыгане дочь своего вожака Оксану и сына ее Гришку.
Я был с ними.
До самого утра не прекращались вокруг огромного костра танцы, песни,
звон стаканов с вином, поцелуи, объятия, шум, крик и даже мимолетные
драки.
Однако главное - не это, и даже не то, что бабушка Нина подарила
Оксане свое обручальное кольцо.
Главное произошло потом.
Проснувшись однажды утром, село увидело Лашисгельскую рощу
опустевшей. Оказалось, что цыгане собрались ночью, прихватили с собой одну
козу, двух поросят, одного теленка, десятка два кур, еще кое-что из
домашнего скарба сельчан и... были таковы! Их и след простыл...
Сейчас, в наши дни, упоминание вышеперечисленного добра может вызвать
улыбку у читателя, но в то время это было целое состояние. Какое там!
Из-за поросенка сосед мог перегрызть горло соседу!
Догнать цыган - с их бешеными конями! - никому и в голову не
приходило. К тому же никто не знал, по какой дороге они ушли.
И пока село бушевало...
И пока село суетилось...
И пока село совещалось...
Пришел вечером человек в Зенобани и сообщил: милиция задержала цыган
в Чохатаури, уличила их в краже, и теперь пострадавших зенобчан приглашают
в район.
В Чохатаури двинулась половина села - кто за своим похищенным добром,
а больше из-за любопытства.
Цыгане толпились во дворе милиции. При нашем появлении они смутились,
отвели глаза. Я сгорал от стыда, хотелось плакать и - вы не поверите! -
быть не среди наших сельчан, а с ними, цыганами. «Неужели люди не
понимают, - думал я, - что цыгане вовсе не воры? Просто они так устроены -
пройдут мимо чужой вещи, она сама пристает к ним, как к магниту!» Но
поделиться своими мыслями было не с кем, да и кто бы их принял всерьез?
Спустя час наконец-то вышел на балкон начальник милиции Кикития
Осепайшвили. Облокотился на перила, окинул взглядом собравшихся и спросил:
- Сельчане, узнаете этих людей?
- Как же не узнать, когда они две недели жили у нас в Зенобани! -
ответил за всех наш старейшина, наш мудрец Леварси Бережиани.
- А добро это - ваше? - Кикития показал рукой на угол двора, где был
привязан к ограде похищенный скот и свалены в кучу украденные вещи.
- Это мое!
- Вот это мое!
- Вот мое!
Люди подбежали к принадлежавшим им скоту и вещам.
- Вернитесь обратно, болваны! - крикнул Леварси, и сельчане, словно
ошпаренные, побросали свое добро и отхлынули назад.
- В чем дело, уважаемый Кикития, зачем ты позвал нас? - обратился
Бережиани к начальнику милиции.
- Ты что, оглох, старик? Сказано ведь вам - разберите свое имущество,
а с этими воришками разберусь я!
- Какое такое имущество, уважаемый Кикития?
- Как - какое? Ваше имущество, какое же еще?
- Было оно нашим...
- Слушай, не своди меня с ума! Что значит - было?!
- А то, что мы выменяли его на разные вещи - на цепи, на топоры...
Слышь, Арсен Гудавадзе, где твой поросенок?
- Вот он, с отрубленным ухом! - показал рукой Гудавадзе.
- И на что ты его выменял? Кажись, на цепь и щипцы?
- Точно, Леварси, на цепь и щипцы!
- Поросенка - на щипцы и цепь? Да обалдел ты, что ли? - крикнул
Осепайшвили.
- А это уж дело хозяйское, уважаемый Кикития! - ответил с
достоинством Арсен и отошел в сторону.
- А второй поросенок? Чей он? - спросил Кикития.
- Он бесхозный! - ответил кто-то из толпы.
- Чья коза? - продолжал начальник милиции.
- Откуда мне знать? - выступила вперед бабушка Нина, хотя никто ее и
не спрашивал, и тоже отошла в сторону. Коза с блеянием последовала за ней.
- А почему коза прет к тебе? - усомнился Осепайшвили.
- Коза - она и есть коза, глупое животное, потому и прет! -
отпарировала бабушка Нина.
- Бабы! - обратился Леварси к женщинам. - Помните, за гадание вы
платили чачанкам по курице. Так?
- Точно, Леварси, по курице! А за доброе предсказание - по две! -
ответили хором женщины.
- Значит, ни у кого из вас ничего не пропало? Так какого черта вы
сюда тащились на ночь глядя, а? - спросил смешавшийся Кикития.
- Так мало ли что... Сказали - вызывают в милицию... Мы и подумали, -
может, новость какая неприятная... Война как-никак... - оправдал
односельчан Леварси Бережиани.
- И этот теленок - бесхозный? - предпринял последнюю попытку
начальник милиции.
- Нет, это мой теленок, я подарил его начальнику чачанов, - ответил
Леварси.
- А что - кум он твой, начальник чачанов?
- Почему кум? Дочь его родила у нас в селе и назвала сына именем
Гриши Дзнеладзе... На фронте он... Вот я и подарил теленка. А что, нельзя?
Наблюдавшие эту сцену цыгане изумленно взирали то на нас, то на
начальника милиции. Чувствовали они, что происходит нечто странное,
необычное, но что именно, не могли понять.
- Ладно, - решил наконец Осепайшвили, - разыграли меня, опозорили
перед этими чачанами? Бог с вами! Но не думайте, что подам вам автобус!
Топайте пешком в свой Зенобани! - Он повернулся к нам спиной и обратился к
вожаку цыган Николе: - Езжайте, дорогие, и извините, пожалуйста, за
задержку. Нет у них к вам никаких претензий!
Сельчане и цыгане вместе вышли со двора милиции.
Молча стояли мы друг против друга. Потом из толпы цыган вышел Никола,
приблизился к Леварси Бережиани, приложился к его груди, постоял так с
минуту, затем повернулся, пошел к своей кибитке, вскочил на облучок, и...
табор цыган со свистом, криком, щелканьем кнутов умчался по пыльной
дороге.
Ускакали милые, моему сердцу чачаны - веселые, неунывающие,
неугомонные кузнецы, танцоры, гадалки, скрылись с глаз нечистые на руку,
дорогие мои цыгане. Они унесли с собой крохотный кусочек нашего сельского
добра, а оставили в Лашисгельской роще огромный костер надежды, который до
сих пор горит в моей груди.
Ушли цыгане... А мы - грустные, но беспредельно довольные и
счастливые своим поступком - потянулись домой по нескончаемому
зенобанскому подъему...
Перевод З. Ахвледиани
================================================================
Копии текстов и иллюстраций для некоммерческого использования!!!
OCR & SpellCheck: Vager (vagertxt@inbox.ru), 03.06.2003
================================================================
А н н о т а ц и я р е д а к ц и и: В настоящий сборник Нодара
Думбадзе, грузинского писателя, хорошо известного читателю,
вошли произведения, снискавшие широкую популярность автору:
романы «Белые флаги», «Закон вечности», повесть «Кукарача» и
наиболее значительные рассказы.
================================================================
================================================================
Думбадзе Н. В. Д82. Кукарача. Романы. Повесть. Рассказы.
Сост. А. Руденко-Десняк. - М.: Известия, 1989. - 608 с., ил. -
Приложение к журналу «Дружба народов».
Тираж 270 000 экз. Цена 2 руб. 50 коп. ISBN 5-206-00001-9
Оформление «Библиотеки» Г. Метченко. Редактор Л. Цуранова.
Художественный редактор Э. Канаева. Технический редактор
Е. Медведева. Корректор Е. Пустовойт.
ИБ № 1326
================================================================
ЦЫГАНЕ
Рассказ
В Гурии цыган называют чачанами. В то же время это слово в обиходе
служит синонимом плута, обманщика, хитреца. Поэтому разнесшуюся по нашему
селу в июле 1943 года весть о том, что в Зенобани появились чачаны и
расположились в Лашисгельской прибрежной роще, я воспринял как набат,
возвещающий о нашествии разбойников.
Отправляясь на разведку неприятельского стана, я на всякий случай
вооружился старым дедовским перочинным ножичком и его же кремневкой, из
которой никто не стрелял и при всем желании стрелять не мог, ибо никто ни
разу не удосужился водворить на место курок, оторвавшийся при последнем
выстреле из этого ружья в 1905 году.
Я подкрался к лагерю пришельцев, внимательно присмотрелся к нему и
увидел... моих любимцев - шумливых, веселых, смуглых цыган!
А цыгане в свою очередь так обрадовались появлению в этой глухомани,
в затерянной в горах деревушке мальчика, разговаривавшего на русском
языке, что чуть было тут же не усыновили меня.
Первый день ушел на разбивку лагеря, устройство кузницы, стреножение
коней. А на другое утро, когда мужчины раздули мехи и приступили к ковке
топоров, серпов, кос, щипцов и цепей, женское население табора - цыганские
жены, сестры и дочери, одни - стройные, как стебли камыша, другие -
брюхатые, на последнем месяце, но все одинаково красивые и очаровательные,
подхватив на руки грудных детей, сопровождаемые ватагой полуголых своих
отпрысков, рассеялись по селу. Словно саранча, налетели они на сады и
огороды, и не будь на месте наших гурийских женщин - ядреных как орех,
великих мастериц отстаивать свое добро, - к вечеру на деревьях не осталось
бы даже листьев.
- Босячки! Мошенницы! Чачанки! Хотите сожрать все сразу? Слопать все
за один присест? Оставьте хоть что-нибудь на завтрашний день! -
набросились они на босоногих цыганок. И - странное дело - неуемные, не
привыкшие к повиновению цыганки послушно ретировались с поля боя, отгоняя
от деревьев и грядок распоясавшихся вконец детей.
О цыганах сказано, написано, поставлено и снято так много - к тому же
под заглавием, аналогичным заглавию моего рассказа, - что ждать от меня
чего-то нового не приходится. И все же о том, что произошло в нашем селе
за две недели лета сорок третьего, думаю, стоит рассказать...
В то тяжелое время если не все село, то, по крайней мере, половина
его была в трауре. Известно: в грузинских деревнях люди селятся по
признаку фамильного родства, в них много близких, кровных родственников. И
потому весть о гибели на фронте члена одной семьи несла горе и слезы чуть
ли не пяти-шести другим.
Вот в таком-то облаченном в траур селе и очутились пришедшие цыгане.
И надо отдать им должное: они старались свести к минимуму свое врожденное
веселье, свои шумные танцы и песни, и даже привычное свое стремление -
прибрать к рукам что плохо лежит. Правда, порой то здесь, то там
вспыхивали грузинские проклятия и цыганская ругань, но до острых
конфликтов дело не доходило.
Со мной цыгане сдружились быстро. Более того, узнав, что я сирота,
они всерьез предложили мне перебраться к ним в табор навсегда, - авось-де
станешь когда-нибудь цыганским бароном! Но я предпочел роль «козопаса» у
бабушки и ограничился функциями переводчика между сельскими и цыганскими
женщинами, - разумеется, безвозмездно. Цыганки в свою очередь также
безвозмездно обучали вечерами меня цыганским песням, чечетке и игре на
гитаре.
Мужчины, занимавшиеся в основном торговлей сельскохозяйственной
утварью, в переводчике не нуждались. Как известно, язык обмена и
торговли - это тот международный общепринятый язык, с которого
человечество начало свое существование и которым оно думает закончить его.
- Сынок, приведи-ка мне хорошую чачанку-гадалку, уж я отблагодарю
тебя! Пусть погадает... Давно нет писем от моего Ванойи... - просила меня
соседка, и я приводил к ней «хорошую» цыганку.
- Слышь, веди сюда ту самую, что гадала Аграфене. Напророчила она
добрых вестей... Веди ее ко мне, за мной, знаешь ведь, не пропадет! -
умоляла другая, и я вел к ней «пророчицу».
И если не каждой, то доброй половине жаждущих утешения семей нашего
села цыганки гарантировали возвращение в добром здравии мужей и сыновей,
братьев и отцов, зятьев и нареченных... В сердца многих страждущих вселили
они надежду, у многих плачущих осушили слезы горя и отчаяния, во многих
остывших было очагах раздули, разожгли они огонь... А довольствовались
пустяком - понюшкой табаку, парой яиц, полголовкой сыра, кусочком мчади,
бутылкой «одессы», а то и просто стаканом родниковой воды.
Об одном таком «пророчестве» хочу я поведать вам.
Как-то утром зашла к нам во двор соседка Дзнеладзе и окликнула
бабушку.
- Чего тебе, Нина? - отозвалась бабушка.
- Одолжи, милая, своего мальчика!
- Бери его навсегда, коли сыщешь непутевого! Мне-то толку от него -
что с козла молока! Целый день бездельничает с чачанами, бренчит на
гитаре! А вчера привел сюда пятерых отпетых босяков, сожрали, бродяги,
последнюю луковицу в огороде и последнюю черешню в саду!
- Господи! И ничего не оставили?
- Как же! Оставили горсть вшей!
- Все равно, одолжи мне мальчика!
- Да говорю же тебе: найдешь его - бери на здоровье!
Разговор этот я слышал собственными ушами, так как сидел на ветке и
разыскивал спасшиеся чудом от вчерашнего набега цыганят черешни. Я
спустился с дерева и предстал пред очи соседки.
- В чем дело, бабушка Нина, зачем я тебе понадобился?
- Спаси меня, сыночек! Приведи ко мне самую лучшую чачанку, пусть
погадает... Гриша, мой мальчик дорогой... - Глаза у старушки наполнились
слезами, голос задрожал.
Мог ли я отказать ей?
Я тотчас же повернулся и побежал к табору. Бежал и думал - кого я мог
привести к несчастной женщине, да какой был смысл в гадании, если
«похоронка» и окровавленное письмо домой, извлеченное из пробитого пулей
кармана Гриши, уже два года лежали на полке перед образами у нее в доме...
Два года! На что же она надеется? На чудо? На воскресение из мертвых?.. Но
разве закажешь сердцу матери? Пока она собственными глазами не увидит
мертвого сына, в ней будет теплиться надежда, крошечная надежда в тайнике
старого сердца...
Табор был пуст. Кроме беременной дочери цыганского вожака Николы, все
разбрелись кто куда. Я опустился на колени перед ней и взмолился:
- Оксана, прошу тебя, сходим в село к одной несчастной старушке!
- Да ты что, парень, свихнулся? Еле на ногах стою, сегодня-завтра
рожать собираюсь, куда мне тащиться-то?
- На полчасика, Оксана, дорогая! Жалко старушку!
- А есть что у нее? - спросила Оксана равнодушно.
- Видать, есть, коли приглашает, - ответил я с сомнением, так как
отлично знал, что село наше, как и все другие, в голодные годы войны
влачило жалкое существование.
- «Видать»! А того ты не видишь, что я с трудом дышу?
Цыганка кряхтя встала, накинула шаль и пошла со мной.
Моему появлению бабушка Нина обрадовалась, как небесному знамению, но
при виде Оксаны она забеспокоилась.
- Ты кого ко мне привел, чертова пята! А вдруг она здесь рожать
начнет, где я повитуху сыщу?!
- Не бойся, бабушка, свое дело она знает лучше тебя!
- Что она говорит? - спросила меня Оксана.
- Говорит, что ты еще молода, чтобы уметь гадать, - солгал я.
- Не ее это забота... Скажи-ка ей, пусть принесет таз, воду, горсть
соли, золотое кольцо и три куска сахара.
Я перевел.
- С ума она, что ли, сошла? - запричитала бабушка Нина. - Трех кусков
сахара вместе я три года не видела!
Я опять перевел. Оксана захохотала и смеялась так долго, что еле
потом отдышалась.
Бабушка принесла все, кроме сахара, потом с трудом сняла с пальца
обручальное золотое кольцо и протянула его Оксане.
Цыганка осторожно опустилась на низкий трехногий стульчик перед
камином, налила воду в таз и засыпала туда горсточку соли.
- А как же без сахара? - забеспокоилась бабушка Нина.
- Без сахара нельзя! - заявила Оксана.
- Господи, что же мне делать? - Старушка готова была расплакаться.
Оксана полезла рукой в карман, скрытый в складках ее широкой пестрой
юбки, извлекла три кусочка леденца и бросила их в таз.
- Боже всесильный, ниспошли добра и радостей этой милосердной
женщине! - Бабушка Нина перекрестила Оксану.
- Чего это она? - отодвинулась цыганка.
- Благословляет тебя.
- Вот еще...
Оксана долго мешала воду рукой. Когда соль и леденцы растаяли, она
опустила в таз кольцо.
- Чистое золото? - спросила она.
- Червонное! - ответила с гордостью бабушка Нина.
- Гадать-то про кого?
- Про сына, сына, Гришу моего!
Оксана прищурила глаза и зашептала что-то на родном языке.
- Переведи! - попросила меня старушка.
- Да не понимаю я, она по-своему говорит! - объяснил я.
Долго бормотала Оксана. Вдруг она замолчала, повернулась к бабушке
Нине и заговорила по-русски:
- Вижу... Жив он... Среди чужих людей... Хочет идти домой... Не
пускают его... Ага! В плену он! В плену! Понимаешь?
- Сыночек! - воздела руки старушка. - Лишь бы жить ему...
- На голове у него повязка... Окровавленная повязка... Что это? А, он
был ранен... Да, был ранен, но он жив...
Бабушка Нина с подозрением взглянула на цыганку, потом быстро встала,
подошла к образу, вернулась к нам и протянула Оксане письмо - то самое
неотправленное письмо сына с засохшей кровью.
- А вот это? Как же быть с этим?
Оксана побледнела.
- Ты куда меня привел, болван?! - прошептала она.
Что я мог ответить?
Оксана задумалась. Я и бабушка Нина с нетерпением смотрели на нее.
После долгого молчания цыганка подняла голову:
- Письмо было отправлено с другим человеком... И этот человек убит.
Письмо лежало в кармане у того, у другого человека... Твой сын жив...
Бабушка Нина опустилась перед Оксаной на колени.
- Заклинаю тебя дитем, которого ты ожидаешь...
- Что?
Я перевел.
Оксана обомлела, побледнела, лицо ее окаменело, глаза расширились.
Она прикрыла, словно защищая, живот руками, потом начала медленно
поглаживать его. Губы женщины что-то шептали на непонятном языке. Мне
показалось, что она молится - горячо, самозабвенно, выпрашивая у своего
бога прощение за содеянное тяжкое преступление... Постепенно она отошла,
успокоилась, на зарумянившемся ее лице разлилось чудное умиротворение.
Потом она улыбнулась и сказала:
- Объясни старушке - жив ее сын. И вот ей знамение: у меня начинаются
роды. Родится сын, и я назову его Гришей!
И пока я дрожащим голосом переводил сказанное бабушке Нине, которая
целовала босые ноги цыганки, душераздирающий вопль Оксаны оглушил все
вокруг.
Спустя полчаса во дворе Дзнеладзе собрались весь цыганский табор и
все село Зенобани.
На высоко поднятых руках, словно богоматерь и младенца Христа, унесли
цыгане дочь своего вожака Оксану и сына ее Гришку.
Я был с ними.
До самого утра не прекращались вокруг огромного костра танцы, песни,
звон стаканов с вином, поцелуи, объятия, шум, крик и даже мимолетные
драки.
Однако главное - не это, и даже не то, что бабушка Нина подарила
Оксане свое обручальное кольцо.
Главное произошло потом.
Проснувшись однажды утром, село увидело Лашисгельскую рощу
опустевшей. Оказалось, что цыгане собрались ночью, прихватили с собой одну
козу, двух поросят, одного теленка, десятка два кур, еще кое-что из
домашнего скарба сельчан и... были таковы! Их и след простыл...
Сейчас, в наши дни, упоминание вышеперечисленного добра может вызвать
улыбку у читателя, но в то время это было целое состояние. Какое там!
Из-за поросенка сосед мог перегрызть горло соседу!
Догнать цыган - с их бешеными конями! - никому и в голову не
приходило. К тому же никто не знал, по какой дороге они ушли.
И пока село бушевало...
И пока село суетилось...
И пока село совещалось...
Пришел вечером человек в Зенобани и сообщил: милиция задержала цыган
в Чохатаури, уличила их в краже, и теперь пострадавших зенобчан приглашают
в район.
В Чохатаури двинулась половина села - кто за своим похищенным добром,
а больше из-за любопытства.
Цыгане толпились во дворе милиции. При нашем появлении они смутились,
отвели глаза. Я сгорал от стыда, хотелось плакать и - вы не поверите! -
быть не среди наших сельчан, а с ними, цыганами. «Неужели люди не
понимают, - думал я, - что цыгане вовсе не воры? Просто они так устроены -
пройдут мимо чужой вещи, она сама пристает к ним, как к магниту!» Но
поделиться своими мыслями было не с кем, да и кто бы их принял всерьез?
Спустя час наконец-то вышел на балкон начальник милиции Кикития
Осепайшвили. Облокотился на перила, окинул взглядом собравшихся и спросил:
- Сельчане, узнаете этих людей?
- Как же не узнать, когда они две недели жили у нас в Зенобани! -
ответил за всех наш старейшина, наш мудрец Леварси Бережиани.
- А добро это - ваше? - Кикития показал рукой на угол двора, где был
привязан к ограде похищенный скот и свалены в кучу украденные вещи.
- Это мое!
- Вот это мое!
- Вот мое!
Люди подбежали к принадлежавшим им скоту и вещам.
- Вернитесь обратно, болваны! - крикнул Леварси, и сельчане, словно
ошпаренные, побросали свое добро и отхлынули назад.
- В чем дело, уважаемый Кикития, зачем ты позвал нас? - обратился
Бережиани к начальнику милиции.
- Ты что, оглох, старик? Сказано ведь вам - разберите свое имущество,
а с этими воришками разберусь я!
- Какое такое имущество, уважаемый Кикития?
- Как - какое? Ваше имущество, какое же еще?
- Было оно нашим...
- Слушай, не своди меня с ума! Что значит - было?!
- А то, что мы выменяли его на разные вещи - на цепи, на топоры...
Слышь, Арсен Гудавадзе, где твой поросенок?
- Вот он, с отрубленным ухом! - показал рукой Гудавадзе.
- И на что ты его выменял? Кажись, на цепь и щипцы?
- Точно, Леварси, на цепь и щипцы!
- Поросенка - на щипцы и цепь? Да обалдел ты, что ли? - крикнул
Осепайшвили.
- А это уж дело хозяйское, уважаемый Кикития! - ответил с
достоинством Арсен и отошел в сторону.
- А второй поросенок? Чей он? - спросил Кикития.
- Он бесхозный! - ответил кто-то из толпы.
- Чья коза? - продолжал начальник милиции.
- Откуда мне знать? - выступила вперед бабушка Нина, хотя никто ее и
не спрашивал, и тоже отошла в сторону. Коза с блеянием последовала за ней.
- А почему коза прет к тебе? - усомнился Осепайшвили.
- Коза - она и есть коза, глупое животное, потому и прет! -
отпарировала бабушка Нина.
- Бабы! - обратился Леварси к женщинам. - Помните, за гадание вы
платили чачанкам по курице. Так?
- Точно, Леварси, по курице! А за доброе предсказание - по две! -
ответили хором женщины.
- Значит, ни у кого из вас ничего не пропало? Так какого черта вы
сюда тащились на ночь глядя, а? - спросил смешавшийся Кикития.
- Так мало ли что... Сказали - вызывают в милицию... Мы и подумали, -
может, новость какая неприятная... Война как-никак... - оправдал
односельчан Леварси Бережиани.
- И этот теленок - бесхозный? - предпринял последнюю попытку
начальник милиции.
- Нет, это мой теленок, я подарил его начальнику чачанов, - ответил
Леварси.
- А что - кум он твой, начальник чачанов?
- Почему кум? Дочь его родила у нас в селе и назвала сына именем
Гриши Дзнеладзе... На фронте он... Вот я и подарил теленка. А что, нельзя?
Наблюдавшие эту сцену цыгане изумленно взирали то на нас, то на
начальника милиции. Чувствовали они, что происходит нечто странное,
необычное, но что именно, не могли понять.
- Ладно, - решил наконец Осепайшвили, - разыграли меня, опозорили
перед этими чачанами? Бог с вами! Но не думайте, что подам вам автобус!
Топайте пешком в свой Зенобани! - Он повернулся к нам спиной и обратился к
вожаку цыган Николе: - Езжайте, дорогие, и извините, пожалуйста, за
задержку. Нет у них к вам никаких претензий!
Сельчане и цыгане вместе вышли со двора милиции.
Молча стояли мы друг против друга. Потом из толпы цыган вышел Никола,
приблизился к Леварси Бережиани, приложился к его груди, постоял так с
минуту, затем повернулся, пошел к своей кибитке, вскочил на облучок, и...
табор цыган со свистом, криком, щелканьем кнутов умчался по пыльной
дороге.
Ускакали милые, моему сердцу чачаны - веселые, неунывающие,
неугомонные кузнецы, танцоры, гадалки, скрылись с глаз нечистые на руку,
дорогие мои цыгане. Они унесли с собой крохотный кусочек нашего сельского
добра, а оставили в Лашисгельской роще огромный костер надежды, который до
сих пор горит в моей груди.
Ушли цыгане... А мы - грустные, но беспредельно довольные и
счастливые своим поступком - потянулись домой по нескончаемому
зенобанскому подъему...
Перевод З. Ахвледиани
================================================================
Копии текстов и иллюстраций для некоммерческого использования!!!
OCR & SpellCheck: Vager (vagertxt@inbox.ru), 03.06.2003
================================================================
А н н о т а ц и я р е д а к ц и и: В настоящий сборник Нодара
Думбадзе, грузинского писателя, хорошо известного читателю,
вошли произведения, снискавшие широкую популярность автору:
романы «Белые флаги», «Закон вечности», повесть «Кукарача» и
наиболее значительные рассказы.
================================================================
================================================================
Думбадзе Н. В. Д82. Кукарача. Романы. Повесть. Рассказы.
Сост. А. Руденко-Десняк. - М.: Известия, 1989. - 608 с., ил. -
Приложение к журналу «Дружба народов».
Тираж 270 000 экз. Цена 2 руб. 50 коп. ISBN 5-206-00001-9
Оформление «Библиотеки» Г. Метченко. Редактор Л. Цуранова.
Художественный редактор Э. Канаева. Технический редактор
Е. Медведева. Корректор Е. Пустовойт.
ИБ № 1326
================================================================