Самарин Александр Дмитриевич. Часть 3 (отставка от должности обер-прокурора Святейшего Синода)
Первая часть
Вторая часть
Ситуация осложнилась в августе 1915 г., когда Государь решил принять на себя должность верховного главнокомандующего, отправив предыдущего - великого князя Николая Николаевича на Кавказ. Николай II отныне будет нести ответстсвенность за все происходящее внутри страны и на фронте, это государь считал своим долгом.
Решение государя вызовет горячие споры в кабинете министров в начале августа, когда министр Поливанов, расскажет остальным министрам об этом решении государя. На первом заседании министров по этому вопросу министр внутренних дел князь Щербатов скажет: «Не может быть сомнения в том, что решение Государя будет истолковано, как результат влияния пресловутого Распутина. Революционная и антиправительственная агитация не пропустят удобного случая. Об этом влиянии идут толки в Государственной Думе, и я боюсь, как бы отсюда не возник какой-нибудь скандал. Не надо забывать, что Великий Князь (Николай Николаевич) пользуется благорасположением среди думцев за свое отношение к общественным организациям и представителям».
Самарина на этом заседании не было, но когда несколько дней спустя он появился, то как раз таки поддался этим сомнениям. Ситуация с Распутиным к этому времени настолько накалилась, что даже вернейшие люди монархии, такие как Самарин видели влияние Распутина в этом назначении. И яро противодействовали ему:
«Когда Его Величество предложил мне пост обер-прокурора Св. Синода, я согласился лишь после того, как Государь лично сказал мне, что все россказни придуманы врагами Престола. Но сейчас слухи настолько упорны, что я напомню о нашей тогдашней беседе, и если положение действительно изменилось, буду просить об увольнении меня от должности. Готов до последней капли крови служить моему законному Царю».
Согласно записям А.Н. Яхонтова А.Д. говорил: «Все происходящее убеждает, что перемена грозит тяжелыми последствиями для всей страны. Надо упросить Государя Императора, чтобы отменил. Если Совет министров не согласится, сочту нравственным долгом лично протестовать. На слова Самарина: “Государя люблю, но люблю и Россию. Если Государь идет во вред России, то мы не можем с Ним идти”. Председатель Совета министров И.Л. Горемыкин, ответил: “Эти понятия неразделимы”.
На заседании 18.08.1915 г. о Рескрипте Государя по случаю вступления в командование Армией, Самарин заявил: “Не могу дать санкцию свою на акт, губящий Россию и монархию”.
«Опять нервничают. Поливанов во время беседы больше молчит с видом оппозиционным. У Самарина вид грустный, встревоженный.
«Надо протестовать, просить, умолять, настаивать, словом, исчерпать все доступные нам способы, - говорит Самарин и прибавляет: - Народ давно уже со времени Ходынки и Японской войны считает Государя Царем неудачливым, несчастливым. Наоборот, популярность Великого Князя прочна, и он является лозунгом, вокруг которого объединяются последние надежды. И вдруг смена Главнокомандующего. Какое безотрадное впечатление и в обществе, и в народных массах, и в войсках».
16 августа, Самарин вновь настаивает на том, чтобы Совет министров in corpore обратился к Государю с мольбой от отказе от мысли принять на Себя командование войсками. «За последнее время, говорил Самарин, - усиленно возобновились толки о скрытых влияниях, которые будто бы сыграли решающую роль в вопросе о командовании. Я откровенно спрошу Государя об этом и имею на это право».
Резолюция Московской городской думы 18 августа о нежелательности смещения вел. кн. Николая Николаевича с поста Верховного главнокомандующего и ее намерение направить депутацию к императору усилили горячие обсуждения. Горемыкин и Щербатов настаивали на недопустимости подобных резолюций. Горемыкин указывал, что оппозиция используют ситуацию в собственных политических целях. Самарин, напротив, считал, что депутацию далеко не радикальной думы нельзя не принять, поскольку это может подорвать доверие к власти. «Вся страна объединилась (нет ни левых, ни правых, а все)», - полагал он.
Итогом работы министров явилось письмо, ключевую роль, в написании которого ведущую роль сыграл А.Д. Самарин, его рукой оно и написано:
«Всемилостивейший Государь, не поставьте нам в вину наше смелое и откровенное обращение к Вам. Поступить так нас обязывает верноподданнический долг, любовь к Вам и к Родине и тревожное сознание грозного значения совершающихся ныне событий. Вчера на заседании совета министров под личным Вашим председательством мы повергли перед Вами единодушную просьбу о том, чтобы Великий Князь Николай Николаевич не был отстранен от участия в верховном командовании армией. Но мы опасаемся, что Вашему Величеству не угодно было склониться на мольбу нашу и, смеем думать, - всей верной Вам, России. Государь, еще раз осмеливаемся высказать Вам что принятие такого решения грозит, по нашему крайнему разумению, России, Вам и Династии Вашей тяжелыми последствиями. На том же заседании воочию сказалось коренное разногласие между председателем совета министров и нами в оценке происходящих внутри России событий и в установлении образа действий правительства. Такое положение во всякое время недопустимо, а в настоящие дни - гибельно. Находясь в таких условиях, мы теряем веру в возможность с сознанием пользы служить Вам и Родине. П. Харитонов, А. Кривошеий, С. Сазонов, П. Барк, кн. Н. Щербатов, А. Самарин, гр. П. Игнатьев, кн. Вс. Шаховской".
Но Государь все таки принял это не простое решение. Записи в дневнике отражают всю тягость решения Николая II:
«Подписал рескрипт и приказ по армии о принятии мною верховного главнокомандования со вчерашнего числа. Господи, помоги и вразуми меня!»
«Начинается новая чистая страница, и что на ней будет написано, Бог Всемогущий ведает! Я подписал мой первый приказ и прибавил несколько слов довольно-таки дрожащей рукой!»
Приказ по Армии и Флоту.
23-го августа 1915 года.
Сего числа Я принял на Себя предводительствование всеми сухопутными и морскими вооруженными силами, находящимися на театре военных действий.
С твердой верой в милость Божию и с неколебимой уверенностью в конечной победе будем исполнять наш святой долг защиты Родины до конца и не посрамим Земли Русской.
НИКОЛАЙ»
Отношение к этому решению и правда было неоднозначным, но не таким губительным, как считали министры. В действительности смену главнокомандующего Россия приняла скорее благосклонно. Войскам же в принципе не сильно важно было кто является главнокомандующим, т.к. они все равно считали своей главой императора, вне зависимости от того кто формально числился главнокомандующим.
«Я уехал сюда и сменил Н., вопреки их советам (министров); люди приняли этот шаг как нечто естественное и поняли его, как мы. Доказательство - куча телеграмм, которые я получаю со всех сторон - в самых трогательных выражениях. Все это мне ясно доказывает одно, что министры, постоянно живя в городе, ужасно мало знают о том, что происходит по всей стране. Здесь я могу судить правильно об истинном настроении среди разных классов народа: все должно быть сделано, чтобы довести войну до победного конца, и никаких сомнений на этот счет не высказывается. Это мне официально говорили все депутации, которые я принимал на днях, и так повсюду по всей России. Единственное исключение составляют Петроград и Москва - две крошечные точки на карте нашего Отечества!» - написал Государь в письме к супруге.
Что касается роли императрицы и Распутина, которых так опасались министры, в этом вопросе, то они и правда поддерживали царя в этом решении. Царица писала мужу в августе 1915 года: «Те, которые боятся и не могут понять твоих поступков, убедятся позднее в твоей мудрости. Это начало славы твоего царствования. Он это сказал и я глубоко этому верю».
«Наш Друг вовремя раскрыл их карты и спас тебя тем, что убедил прогнать Н. и принять на себя командование». «Он убедил тебя и нас в безусловной необходимости этой перемены ради тебя, нас и России».
Но сам Николай пишет в письмах, что принял это решение самостоятельно: «Я так хорошо помню, что, когда я стоял против большого образа Спасителя наверху в большой церкви, какой-то внутренний голос, казалось, убеждал меня прийти к определенному решению и немедленно написать о моем решении Ник. (Николаю Николаевичу) независимо от того, что мне говорил наш Друг».
Результатом этого августовского противостояния министров и Государя явилось усугубление смуты и разлада среди элиты, данная ситуация явно приближала революцию. Проблема была в том, что императорская чета в своем противостоянии и отдалении от министров и широких общественных кругов, вступала в конфронтацию с монархической частью общества, т.е. со своей основной массой сторонников, шла в сторону непримиримости. Очень четко устоялось губительное взаимное недоверие, влекущее за собой скорую революцию. Каждый из участников этого разлада считал свои действия благоприятными для страны, но в тоже время каждый тянул в разные стороны, и не выходило так нужного единения в это тяжелое для страны время. В такой ситуации кризис был неминуем.
Это письмо безусловно подточило доверие Императора к Александру Дмитриевичу. Вероятно это явится одной из причин скоро увольнения Самарина от должности. Непосредственное увольнение Александра Дмитриевич произойдет во время его конфронтации с тобольским епископом Варнавой, который прежде разрешения Cвященного Cинода прославил Иоанна Тобольского, дело с прославлением еще ранее шло в сторону прославления и было практически решено, но формальных бумаг еще не было, дело подзависло. Тогда, епископ Варнава, весьма близкий Г. Распутину и возвысившийся при его участии, обратился с поздравительной телеграммой к императору Николаю, по случаю принятия им должности верховного главнокомандующего, а заодно задал в телеграмме вопрос о прославлении Иоанна напрямую, обойдя замедлившийся Синод, император ответил: "Пропеть величание можно, прославить нельзя". Ответ с точки зрения церковной - не корректен совершенно. Это могло трактоваться двояко. И епископ Варнава 27 августа поздним вечером при многочисленном собрании народа совершил молебен у раки Иоанна, но пел тропари святителю Иоанну Златоусту с припевом «Святителю, отче Иоанне, моли Бога о нас» и только на отпусте явно помянул Иоанна Тобольского. По такой же схеме в последующие дни началось регулярное служение молебнов.
Еп. Варнава (Накропин)
Надгробие Иоанна Тобольского в Софийском соборе Тобольска.
Известие о случившемся дошло до Синода, Варнаву вызвали в Петроград. На допросе перед членами Синода и прежде всего перед А.Д. Самариным вёл себя резко, заявил, что «он совершил канонизацию по указанию свыше», и, несмотря на требование не покидать столицу, вернулся в Тобольск. Синод принял решение признать совершённое Варнавой прославление Иоанна недействительным и уведомить об этом тобольского архиерея и его паству. Однако данное решение Синода не было утверждено императором, он дал поручение зимней сессии Синода пересмотреть это решение, причем, просил проявить снисходительность к епископу Варнаве.
Негатив со стороны Императрицы по отношению к А.Д. Самарины в переписке в это время усиливается:
«С(амарин). горячо хвалил Феофана и Гермогена, и желает поместить последнего на место В(арнавы). - Вот видишь всю их грязную игру! - Несколько времени тому назад я тебя просила сменить губернатора. Он шпионит за ними, следит за каждым шагом В. в Покровском за поведением нашего Друга и телеграммами, которые Он отправляет. Это дело рук Джунковского и С(амарина)., подстрекаемых Н(иколаем Николаевичем). и черными женщинами.....надо дать Синоду хороший урок и строгий реприманд за его поведение. - Поэтому скорее убери Самарина. - Каждый день, что он остается, он приносит вред. Старик того же мнения. Это не женская глупость. Потому-то я так ужасно и плакала, когда узнала, что тебя заставили в ставке его назначить, и я написала тебе о своем отчаянии, зная, что Н. предложил его потому, что он враг Гр. и мой, а, следовательно, и твой. В разговоре с митрополитом Владимиром (они его тоже свели с ума) В. сказал, что С(амарин). сломит себе шею своим поведением и что он еще не обер-прокурор, на что Владимир возразил: “ведь государь не мальчик и должен знать, что он делает”, и будто ты долго упрашивал С(амарины). принять этот пост (я сказала Горемыкину, что это неверно). Что ж, пусть они увидят и почувствуют, что ты не мальчик, и что всякий, оскорбляющий и преследующий людей, которых ты уважаешь, оскорбляет этим тебя! Они не смеют привлекать епископа к ответственности за то, что он знает Гр. Я не могу повторить тебе всех слов, которыми они называли нашего Друга. - Извини меня, что опять тебе надоедаю, но я хочу убедить тебя, что ты должен скорее сменить С(амарина). Я буду страдать, если он останется, и эта мысль не будет покидать меня».
«Статьи о Варнаве в газетах неправильны. Он твердо и ясно отвечал на все вопросы и показал твою телеграмму про величание. - В прошлом году Синод имел все документы относительно чудес, и Саблер все же не хотел допустить величания этим летом. Они должны считаться с твоей волей и приказанием - дай им это почувствовать. Варнава. умоляет тебя поторопиться с увольнением Самарина, так как он и Синод затевают новые гадости, и он, бедный, должен туда опять явиться для пытки».
«Нужно избавиться от дальнейших безобразий и грязи, как теперь в Синоде под предводительством этого так называемого “джентльмена” Самарина, - я прихожу в ярость и умоляю тебя поторопиться. Он не смеет относиться к твоим словам, как к copy, - никто из министров не смеет поступать, как они это делают, после того, как ты так с ними говорил. Я тебе говорила, что С(амарин) глупый нахал. Вспомни, как он дерзко держался со мной в Петергофе прошлым летом в деле об эвакуации, его сравнение Петербурга с Москвой и т.д. Он не имел права так говорить со своей императрицей, как он это делал. Если бы он желал мне добра, он употребил бы все усилия, чтобы сделать по моему желанию; он бы направлял меня и помогал мне, и дело было бы великое и популярное. Но я чувствовала антагонизм, как у друга С. И. Вот причина, почему его тебе предложили, - вовсе не из-за блага церкви. Я таким типам неудобна, потому что энергична и стою за своих друзей, кто бы они ни были».
Императрица столь категорична во многом по причине поддежки епископа Варнавы Гр. Распутиным и поддержки именно такого прославления Иоанна Тобольского, от их лица приходят телеграммы:
«Вставку государю инператору владыко просит Ивану Максимовичу пропеть величанье своеручно благим намереньям руководит Бог Григорий Новый».
«Величание пропето. Народ ликовал, плакал. Владыко Синод известил. Его требуют немедленно туда с делом. Вы скажите мной поведено. Теперь идем молиться Покрову, с нами Бог, Покров над всей православной армией. Рука твоя служит благодатью.
Епископ Варнава, Григорий Новый».
С одной стороны еп. Варнаву понять можно, начало прославления Иоанна Тобольского было положено еще в 1900 году когда один из самых главных впоследствии распутинских недругов Тобольский епископ Антоний (Каржавин) повелел вместо мраморного надгробия соорудить над гробом святителя серебряную раку с позолоченной сенью.
«Как было бы радостно, если бы мы, почитатели Святителя Иоанна, в предстоящий торжественный день смогли бы воспеть Святителю не „вечную память“, а „величаем тя, Святителю отче Иоанне…» - говорил в 1912 году протоиерей Тобольского кафедрального собора Дмитрий Смирнов.
Варнава пытался самочинно, но из лучших побуждений исправить промедление, тем более что в 1915 году исполнилось 200 лет со дня преставления митрополита Иоанна и прославить его в этот год представлялось совершенно логичным. Именно так впоследствии рассуждал и сам Государь, когда в ответ на доклад членов Синода о неправомерных действиях Варнавы высказался в том смысле, что «действия епископа Варнавы, имея значение местного прославления, примеры коего дает русская церковная история, не нарушают предначертанного Синодом порядка всероссийского церковного прославления приснопамятного святителя Иоанна Максимовича. Твердо верю, что Синод в горячей ревности еп. Варнавы о скорейшем прославлении чтимого его паствою святителя почерпнет оправдание его действиям в настоящей страдной для Родины године и ради мира церковного покроет их прощением и любовью».
Но с другой стороны Варнава нарушил порядок установленный Синодом, и в данной ситуации Синод во главе с А.Д. Самариным действовал вполне законными и верными методами. Другой вопрос что тут сплелось множество факторов и пресловутый распутинский след, безусловно вредил всей этой ситуации. Вновь нарушалось общее доверие, так же как в ситуации с назначением верховного главнокомандующего. Епископ же после допросов, считая себя оскорбленным процедурой писал государю письма:
«…7 числа я предстал как преступник перед этими синодскими бейлисами кровопийцами родной государь это было сплошное глумление циничный смех и особенно злобствовали Ярославский Аганфагел и Финляндский Сергий подойдут к оберу и вполголоса говорят, но так что мне слышно пора спросить как Григория руку целовал, а тот говорит это на следующий раз. Это была пытка надо мной, я не выдержал и так их отчитал оберу сказал, что Вы не судебный следователь и не обер еще за чем же Вы так меня хотите с толку сбить и глумитесь надо мной ведь я епископ православной церкви, а он обер добавляет и дружу с Распутиным тут все эти архиереи прыснули со смеху».
«…они хотели вызв меня по пов дружбы с Гр Еф и на сем Сам(арин) хотел создать себе славу, но, верно, еще не покинул Господь. Ваше Величество, до чего дошло дело: Митрополит Владимир выразился, что царь глупую телегр послал, этому челов 50 было свидетелей. Пора, Родной, показать им власть Царскую. Думу не побоял разогнать, и утихли все, а этим одного да другого махнуть».
«Митрополит Иоанн Максимович прославил себя чудесами. Напрасно отцы наши препятствуют, засиделись. Твое намерение Господь благословил. Твое слово для всех мир и благоволение а рука Твоя гром и молния покроит вся», - обращался Распутин к Государю позднее, а возмущенная всем происходящим Царица слала в Ставку свои письма и телеграммы с целью оказать влияние на императора:
«Этот маленький человечек вел себя с замечательной энергией, защищая нас и нашего Друга, и резко отвечал на все их вопросы. Хотя митрополит очень недоволен С(амариным), все же он во время этого расспроса был слаб и - увы! - молчал. Они хотят выгнать Варнаву и поставить Гермогена на его место - видал ли ты когда-нибудь такую наглость! <…> С. Финлянд. и Никон (этот злодей с Афона) в течение трех часов нападали на В(арнаву) по поводу нашего Друга. Сам. поехал в Москву на 3 дня, - наверное, чтобы повидать Гермогена. Посылаю тебе газетную вырезку о том, что ему разрешено, по приказанию Н., провести 2 дня в Москве у Вост., - с каких пор он имеет право вмешиваться в эти вопросы, зная, что по твоему приказанию Гермоген был наказан? - Как они смеют идти против твоего разрешения насчет величания? До чего они дошли! <…>»
«Забастовка Синода в такое время ужасно непатриотична и нелояльна. Почему они во все это вмешиваются. Пусть они теперь поплатятся за это и узнают, кто их повелитель!»
«Сегодня я видела бедного Варнаву! Милый мой, это отвратительно, как С(амарин). обращается с ним, сначала в гостинице, а затем в Синоде. Это прямо неслыханный допрос, и он так гадко отзывается о Григ, и назвал Его самыми ужасными словами <…>. Как преступны его слова насчет величания - что ты не имеешь права разрешать такой вещи, на что В. благоразумно ему ответил, что ты главный покровитель церкви, а С(амарин). дерзко возразил, что ты ее раб. - Как безгранично нахально и более чем неприлично, развалившись в кресле, скрестив ноги: расспрашивал он епископа про нашего Друга! <…> Дружок, ты должен быть тверд и заявить Синоду категорически, что ты настаиваешь на исполнении твоего приказания и величание должно продолжаться! <…> …прошу тебя не допусти, чтобы прогнали В. - Он великолепно постоял за нас и Гр. и доказал им, что они намеренно действуют в этом против нас».
«…скорее убери Самарина… Они не смеют привлекать епископа к ответственности за то, что он знает Гр. <…> В. умоляет тебя поторопиться с увольнением Самарина, так как он и Синод затевают новые гадости, и он, бедный, должен туда опять явиться для пытки».
«В. В., - писал Варнава Государю, - мне келейно показали вопросы лист на 9 - так волосы дыбом встают, сплошь все вопросы про отношения к другу зачем то, да на каком основании это вот что было замыслено на этом хотели создать скандал и славу самостийно так, что бедный святитель Иоанн Максимович петое ему величание было встречено удушливыми газами злобы злобных синодских анархистов его не пощадили религиозное чувство народа попрали, чтобы травить царя и царицу…»
«Про меня он сказал Суслику, что я глупая баба, а про А. такие отвратительные вещи, которые он даже не может повторить»; «Ты должен действовать метлой и вымести всю грязь, накопившуюся в Синоде. Весь этот шум из-за В. только для того, чтобы трепать имя нашего Друга в Думе», - писала Царица.
Вот такие телеграммы и письма получал государь. Сказать кто прав, кто виноват в этой ситуации весьма трудно. Вероятно, оба лагеря действовали из своих личных предубеждений, Синод - против Распутина, идя путем верным - стандартной процедурой опроса епископа, пытаясь разобраться в ситуации. Императрица с Варнавой и Распутиным шли против Самарина, утверждая всесильность государя в том числе и вопросах духовных, утверждая, что его решение сильнее и важнее вынесенного решения Синода. В даннной ситуации не столь явна и ярка была роль самих виновников всей этой перепалки, Александр Дмитриевич ни в коем случае не тот кем рисует его императрица, но и Распутин для государя не является бесспорным авторитетом при принятии решений. Это очевидно уже по тому, что на все письма Александры Федоровны, он ни разу не упоминает Григория. Но на саму императрицу Распутин влиял кардинально, в ее миропонимании он занял очень важное место, через нее Распутин все же воздействовал на государя, потому как не может жена не влиять на мужа совершенно. Так что тем или иным образом воздействие на Николая II все же имели место быть.
Итогом этой борьбы с Варнавой явилось увольнение Самарина, он был отправлен в отставку.
«Самарина уволить; нельзя служить человеку, так настроенному против императрицы и ее друга» - М.К. Лемке в своих воспоминаниях утверждает, что это было написано императором на блокноте Горемыкину.
«Самарин уволен, а Святейший Синод командировал в Тобольск архиепископа Тихона (будущего Патриарха), который обследовал мощи Святителя и канонизация Св. Иоанна была совершена по всем правилам Церкви и без ущерба для престижа Верховной власти. Такое разрешение этого церковного дела, уже после увольнения Самарина, ясно показало, насколько был неправ Самарин, придав этому религиозному делу политический сплетнический характер момента», - писал о развязке этой истории Спиридович, но дневниковые записи современников передают невероятный драматизм и напряжение тогдашней атмосферы.
Праздничный молебен перед Софийско-Успенским собором Тобольска в честь открытия мощей Иоанна Тобольского
«27 сентября. В газетах опубликовано об увольнении мин<истра> вн<утренних> дел кн<язя> Щербатова и обер-прок<урора> Св<ятейшего> Синода Самарина. Мин<истром> вн<утренних> дел назначен Хвостов, чл<ен> Гос<ударственной> Думы. Вторая должность не замещена. Об этих переменах уже давно говорили, как о первом предвестнике ответственного перед палатами министерства. Хотя оба министра, и в особенности Самарин, были облечены доверием народа, но что-то случилось. Самарину не повезло в деле еп<ископа> Варнавы. Вероятно, Гришка заступился за Варнаву и выжил Самарина», - записал в дневнике Великий Князь Андрей Владимирович.
Гораздо эмоциональнее отреагировал на это Лев Александрович Тихомиров:
«Самарин прогнан <…> ходят слухи, что не только Самарин уволен, но что будет целое передвижение высшей иерархии: Владимира в Киев, Флавиана в Москву, Макария в Петербург. Дальнейшие слухи гласят, будто впоследствии пророчат Варнаву в Петербургские митрополиты, и что Григорий Распутин уже развелся с женой, чтобы принять монашество и получить дальнейшую иерархическую карьеру. Легко понять, как подрывают все эти события и слухи авторитет Государя Императора. Как всегда, враги Церкви пользуются всем для подрыва Его… <…> Кредит Государя подрывается страшно. А Он - поддерживая этих Распутиных и Варнав - отталкивает от себя даже и дворянство, и духовенство <…> Не знаю, чем кончится война, но после нее революция кажется совершенно неизбежной. Дело идет быстрыми шагами к тому, что преданными Династии остаются только личные заинтересованные люди, но эти продажные лица сделаются первыми изменниками в случае наступления грозного часа <…> страшно жалко Государя. Но жалко и Россию, и Церковь, которые страдают от этой драмы», - записал он в дневнике 5 октября 1915 года.
«Последние два дня я провел в Москве. После бодрящей, здоровой атмосферы фронта я попал в отравленную сплетнями и интригами атмосферу тыла. Казалось все и вся было настроено против правительства. Очень враждебно относились к Царице. Казалось вся интеллигентная Москва негодовала за увольнение Самарина. Самарина любило все Московское дворянство, уважало купечество и знала вся Москва с лучшей стороны. К нему особенно хорошо относилась Вел. Кн. Елизавета Федоровна. И если в Петербурге увольнение Самарина задело политические и общественные круги, то у нас это шло от разума, в Москве же недовольство шло от сердца. Казалось, будто увольнение Самарина обидело самую Москву, ее самое. И тем горячей бранили наш Петербург, бюрократию, правительство и все это сгущалось в одном чувстве недоброжелательства к Царице - Александре Федоровне. Казалось Царица, Вырубова и Распутин самые ненавистные для Москвы люди. Настроение недовольства переходило и на Государя. Самарина чествовали банкетами. Резкие речи произносились против «темных сил». От официальных чествований Самарин отказался»- Писал Спиридович А.И.
«Глубоко-религиозный и консервативный в лучшем смысле этого слова, Александр Дмитриевич Самарин отличался необычайной стойкостью своих продуманных и твердо усвоенных убеждений. В открытом исповедании их, несмотря ни на что, он видел цель и правду своей жизни и службы. Вот отчего так трудно ему было нести свой крест на высоком посту обер-прокурора Синода в тяжелые времена разных темных влияний на царя. Из-за небезызвестного Варнавы Самарину пришлось уйти со службы с сознанием страшного грядущего», - пишет Наумов
П. Н. Милюков, писал: «назначение Самарина оказалось неудачным для власти, потому что Самарин, человек правых убеждений, был слишком честен и непреклонен в своих религиозных убеждениях и мешал извилистой и нечистой церковной политике, корни которой через Распутина восходили к императрице».
По поводу деятельности Самарина Наумов писал : «...Самарин был, видимо, мучеником при всех докладах, когда он выступал по поводу защиты церкви от тех, которые, по его мнению, совершенно непригодны в смысле несения пастырских обязанностей. Это была главным образом ставка на Варнаву. Самарин не предполагал уходить; в тот день, когда он был у государя с обычным докладом и никакого разговора по поводу его ухода не возбуждалось, в этот же день государь передал письмо Горемыкину, чтобы он передал его Самарину об его увольнении. Следовательно, Самарин ушел главным образом из-за борьбы с распутинскими силами».
Трагическую для России коллизию увидел в этом сюжете и Николай Бердяев, который подвел под столкновение Самарина с Распутиным целую философскую основу. В октябре 1915 года он опубликовал статью «Темное вино». Распутин в ней не называется по имени, но Распутиным здесь все пронизано и дан зловещий облик человека, выражающего, по Бердяеву, стихийное, иррациональное начало русской жизни. В отличие от множества газетчиков и партийных публицистов Бердяев дал в своей статье философское осмысление личности Распутина, поднимающееся над бытовыми скандалами.
Так завершился краткий, но весьма насыщенный этап жизни Александра Дмитриевича. За те недолгие месяцы, что он возглавлял Синод, о нем сложились, как видно, противоречивые мнения, отраженные в воспоминаниях современников. Но многие эти оценки навеяны духом эпохи, общей атмосферой недоверия и взаимного разлада общества. Все таки зная всю жизнь и весь путь А.Д. Самарина, нельзя говорить о каком-то отсутствии у него чести, сплетничестве, науськиванию, насмешкам, интригам и прочим мерзостям приписываемых ему. Он стремился исполнять свой долг максимально эффективно, отдавая этому делу всю свою энергию и силы, вероятно, что на этом пути он поддался веяниям времени и сам попал в некоторый общий разлад с государем, но при этом все служение Александра Дмитриевича укладывается в его цитату: «Русскому царю, нужна служба сознательных людей, а не рабское исполнение приказаний», вероятно стремясь к лучшему он несколько отошел в сторону, увлекшись пресечением влияния Распутина, на царскую чету, рассматривая поступки государя во многом сквозь эту призму. В этом контексте наложились сразу две ситуации в краткий срок, результатом которых явилась отставка Александра Дмитриевича, одна - с верховным главнокомандующим, вторая - с делом епископа Варнавы. И в том и в другом деле А.Д. Самарин действовал из лучших побуждений в соответствии с нормами закона светского и церковного. Не в характере Александра Дмитриевича Самарина было участвовать в каких-либо интригах, все его решения и поступки были честны и открыты, он говорил и действовал в согласии со своей совестью, это видно и по разговору с Николаем II о своем назначения обер-прокурором, и в дальнейших делах на этой должности.
UPD:
попались протоколы допросов архиепископа Варнавы 19 и 21 сентября 1918 г. в отделе по борьбе с контрреволюцией. Весьма угнетающи. Варнава был готов сдать всех кого только мог и готов был безоговорочно сотрудничать с большевиками:
"Советскую власть я признаю выше и лучше всякой другой, какая была до сих пор, и готов за нее умереть. А если собор или патриарх задумают отлучить меня от церкви, я не буду обращать на это внимание, потому что я готов порвать со всеми для простого народа и для Советской власти. В ответ на отлучение от церкви собором я призову всех священников и архиереев, стоящих за простой народ, восстановить церковь без тех, кто сейчас самовольно и незаконно засел в собор и хочет решать дела церкви.
Тогда будет настоящая церковь, стоящая за простой народ, со священниками и архиереями, признавшими Советскую власть и большевиков. Только таких архиереев я буду назначать. Здесь я призову архиепископа Владимира, который отлучен собором, и вместе с ним поставлю новых епископов для того, чтобы бороться за Советскую власть."
об обиде на А.Д. Самарина он не забыл...
"...слыхал не раз, что собирают средства в фонд восстановления России или другой фонд подобного названия. Действовал в этом направлении Восторгов. Слыхал также, что действовал также и Самарин, но он действовал особо, он устраивал какую-то организацию. Сам я подробно не знаю, но обо всем этом подробно может рассказать священник Неофит Любимов, который теперь сидит в Бутырках. Я думаю, что он расскажет все, потому что он обижен Самариным. Он говорил мне, что Самарин втравил его в панихиду по Николае Романове, а сам затем оставил его и скрылся из Москвы. К сожалению, я не знаю, кто именно участвовал в белогвардейской организации или в других организациях, идущих против советской власти, но я берусь узнать, если мне дадут возможность вести деятельность на свободе, и все, что я узнаю, сообщу Чрезвычайной комиссии. И не только я один, но и все кто не пойдет за собором, а за церковь, стоящую за большевистскую власть. Думаю, что может много рассказать сидящий в Бутырках Борис Владимирович Назаревский."
Вторая часть
Ситуация осложнилась в августе 1915 г., когда Государь решил принять на себя должность верховного главнокомандующего, отправив предыдущего - великого князя Николая Николаевича на Кавказ. Николай II отныне будет нести ответстсвенность за все происходящее внутри страны и на фронте, это государь считал своим долгом.
Решение государя вызовет горячие споры в кабинете министров в начале августа, когда министр Поливанов, расскажет остальным министрам об этом решении государя. На первом заседании министров по этому вопросу министр внутренних дел князь Щербатов скажет: «Не может быть сомнения в том, что решение Государя будет истолковано, как результат влияния пресловутого Распутина. Революционная и антиправительственная агитация не пропустят удобного случая. Об этом влиянии идут толки в Государственной Думе, и я боюсь, как бы отсюда не возник какой-нибудь скандал. Не надо забывать, что Великий Князь (Николай Николаевич) пользуется благорасположением среди думцев за свое отношение к общественным организациям и представителям».
Самарина на этом заседании не было, но когда несколько дней спустя он появился, то как раз таки поддался этим сомнениям. Ситуация с Распутиным к этому времени настолько накалилась, что даже вернейшие люди монархии, такие как Самарин видели влияние Распутина в этом назначении. И яро противодействовали ему:
«Когда Его Величество предложил мне пост обер-прокурора Св. Синода, я согласился лишь после того, как Государь лично сказал мне, что все россказни придуманы врагами Престола. Но сейчас слухи настолько упорны, что я напомню о нашей тогдашней беседе, и если положение действительно изменилось, буду просить об увольнении меня от должности. Готов до последней капли крови служить моему законному Царю».
Согласно записям А.Н. Яхонтова А.Д. говорил: «Все происходящее убеждает, что перемена грозит тяжелыми последствиями для всей страны. Надо упросить Государя Императора, чтобы отменил. Если Совет министров не согласится, сочту нравственным долгом лично протестовать. На слова Самарина: “Государя люблю, но люблю и Россию. Если Государь идет во вред России, то мы не можем с Ним идти”. Председатель Совета министров И.Л. Горемыкин, ответил: “Эти понятия неразделимы”.
На заседании 18.08.1915 г. о Рескрипте Государя по случаю вступления в командование Армией, Самарин заявил: “Не могу дать санкцию свою на акт, губящий Россию и монархию”.
«Опять нервничают. Поливанов во время беседы больше молчит с видом оппозиционным. У Самарина вид грустный, встревоженный.
«Надо протестовать, просить, умолять, настаивать, словом, исчерпать все доступные нам способы, - говорит Самарин и прибавляет: - Народ давно уже со времени Ходынки и Японской войны считает Государя Царем неудачливым, несчастливым. Наоборот, популярность Великого Князя прочна, и он является лозунгом, вокруг которого объединяются последние надежды. И вдруг смена Главнокомандующего. Какое безотрадное впечатление и в обществе, и в народных массах, и в войсках».
16 августа, Самарин вновь настаивает на том, чтобы Совет министров in corpore обратился к Государю с мольбой от отказе от мысли принять на Себя командование войсками. «За последнее время, говорил Самарин, - усиленно возобновились толки о скрытых влияниях, которые будто бы сыграли решающую роль в вопросе о командовании. Я откровенно спрошу Государя об этом и имею на это право».
Резолюция Московской городской думы 18 августа о нежелательности смещения вел. кн. Николая Николаевича с поста Верховного главнокомандующего и ее намерение направить депутацию к императору усилили горячие обсуждения. Горемыкин и Щербатов настаивали на недопустимости подобных резолюций. Горемыкин указывал, что оппозиция используют ситуацию в собственных политических целях. Самарин, напротив, считал, что депутацию далеко не радикальной думы нельзя не принять, поскольку это может подорвать доверие к власти. «Вся страна объединилась (нет ни левых, ни правых, а все)», - полагал он.
Итогом работы министров явилось письмо, ключевую роль, в написании которого ведущую роль сыграл А.Д. Самарин, его рукой оно и написано:
«Всемилостивейший Государь, не поставьте нам в вину наше смелое и откровенное обращение к Вам. Поступить так нас обязывает верноподданнический долг, любовь к Вам и к Родине и тревожное сознание грозного значения совершающихся ныне событий. Вчера на заседании совета министров под личным Вашим председательством мы повергли перед Вами единодушную просьбу о том, чтобы Великий Князь Николай Николаевич не был отстранен от участия в верховном командовании армией. Но мы опасаемся, что Вашему Величеству не угодно было склониться на мольбу нашу и, смеем думать, - всей верной Вам, России. Государь, еще раз осмеливаемся высказать Вам что принятие такого решения грозит, по нашему крайнему разумению, России, Вам и Династии Вашей тяжелыми последствиями. На том же заседании воочию сказалось коренное разногласие между председателем совета министров и нами в оценке происходящих внутри России событий и в установлении образа действий правительства. Такое положение во всякое время недопустимо, а в настоящие дни - гибельно. Находясь в таких условиях, мы теряем веру в возможность с сознанием пользы служить Вам и Родине. П. Харитонов, А. Кривошеий, С. Сазонов, П. Барк, кн. Н. Щербатов, А. Самарин, гр. П. Игнатьев, кн. Вс. Шаховской".
Но Государь все таки принял это не простое решение. Записи в дневнике отражают всю тягость решения Николая II:
«Подписал рескрипт и приказ по армии о принятии мною верховного главнокомандования со вчерашнего числа. Господи, помоги и вразуми меня!»
«Начинается новая чистая страница, и что на ней будет написано, Бог Всемогущий ведает! Я подписал мой первый приказ и прибавил несколько слов довольно-таки дрожащей рукой!»
Приказ по Армии и Флоту.
23-го августа 1915 года.
Сего числа Я принял на Себя предводительствование всеми сухопутными и морскими вооруженными силами, находящимися на театре военных действий.
С твердой верой в милость Божию и с неколебимой уверенностью в конечной победе будем исполнять наш святой долг защиты Родины до конца и не посрамим Земли Русской.
НИКОЛАЙ»
Отношение к этому решению и правда было неоднозначным, но не таким губительным, как считали министры. В действительности смену главнокомандующего Россия приняла скорее благосклонно. Войскам же в принципе не сильно важно было кто является главнокомандующим, т.к. они все равно считали своей главой императора, вне зависимости от того кто формально числился главнокомандующим.
«Я уехал сюда и сменил Н., вопреки их советам (министров); люди приняли этот шаг как нечто естественное и поняли его, как мы. Доказательство - куча телеграмм, которые я получаю со всех сторон - в самых трогательных выражениях. Все это мне ясно доказывает одно, что министры, постоянно живя в городе, ужасно мало знают о том, что происходит по всей стране. Здесь я могу судить правильно об истинном настроении среди разных классов народа: все должно быть сделано, чтобы довести войну до победного конца, и никаких сомнений на этот счет не высказывается. Это мне официально говорили все депутации, которые я принимал на днях, и так повсюду по всей России. Единственное исключение составляют Петроград и Москва - две крошечные точки на карте нашего Отечества!» - написал Государь в письме к супруге.
Что касается роли императрицы и Распутина, которых так опасались министры, в этом вопросе, то они и правда поддерживали царя в этом решении. Царица писала мужу в августе 1915 года: «Те, которые боятся и не могут понять твоих поступков, убедятся позднее в твоей мудрости. Это начало славы твоего царствования. Он это сказал и я глубоко этому верю».
«Наш Друг вовремя раскрыл их карты и спас тебя тем, что убедил прогнать Н. и принять на себя командование». «Он убедил тебя и нас в безусловной необходимости этой перемены ради тебя, нас и России».
Но сам Николай пишет в письмах, что принял это решение самостоятельно: «Я так хорошо помню, что, когда я стоял против большого образа Спасителя наверху в большой церкви, какой-то внутренний голос, казалось, убеждал меня прийти к определенному решению и немедленно написать о моем решении Ник. (Николаю Николаевичу) независимо от того, что мне говорил наш Друг».
Результатом этого августовского противостояния министров и Государя явилось усугубление смуты и разлада среди элиты, данная ситуация явно приближала революцию. Проблема была в том, что императорская чета в своем противостоянии и отдалении от министров и широких общественных кругов, вступала в конфронтацию с монархической частью общества, т.е. со своей основной массой сторонников, шла в сторону непримиримости. Очень четко устоялось губительное взаимное недоверие, влекущее за собой скорую революцию. Каждый из участников этого разлада считал свои действия благоприятными для страны, но в тоже время каждый тянул в разные стороны, и не выходило так нужного единения в это тяжелое для страны время. В такой ситуации кризис был неминуем.
Это письмо безусловно подточило доверие Императора к Александру Дмитриевичу. Вероятно это явится одной из причин скоро увольнения Самарина от должности. Непосредственное увольнение Александра Дмитриевич произойдет во время его конфронтации с тобольским епископом Варнавой, который прежде разрешения Cвященного Cинода прославил Иоанна Тобольского, дело с прославлением еще ранее шло в сторону прославления и было практически решено, но формальных бумаг еще не было, дело подзависло. Тогда, епископ Варнава, весьма близкий Г. Распутину и возвысившийся при его участии, обратился с поздравительной телеграммой к императору Николаю, по случаю принятия им должности верховного главнокомандующего, а заодно задал в телеграмме вопрос о прославлении Иоанна напрямую, обойдя замедлившийся Синод, император ответил: "Пропеть величание можно, прославить нельзя". Ответ с точки зрения церковной - не корректен совершенно. Это могло трактоваться двояко. И епископ Варнава 27 августа поздним вечером при многочисленном собрании народа совершил молебен у раки Иоанна, но пел тропари святителю Иоанну Златоусту с припевом «Святителю, отче Иоанне, моли Бога о нас» и только на отпусте явно помянул Иоанна Тобольского. По такой же схеме в последующие дни началось регулярное служение молебнов.
Еп. Варнава (Накропин)
Надгробие Иоанна Тобольского в Софийском соборе Тобольска.
Известие о случившемся дошло до Синода, Варнаву вызвали в Петроград. На допросе перед членами Синода и прежде всего перед А.Д. Самариным вёл себя резко, заявил, что «он совершил канонизацию по указанию свыше», и, несмотря на требование не покидать столицу, вернулся в Тобольск. Синод принял решение признать совершённое Варнавой прославление Иоанна недействительным и уведомить об этом тобольского архиерея и его паству. Однако данное решение Синода не было утверждено императором, он дал поручение зимней сессии Синода пересмотреть это решение, причем, просил проявить снисходительность к епископу Варнаве.
Негатив со стороны Императрицы по отношению к А.Д. Самарины в переписке в это время усиливается:
«С(амарин). горячо хвалил Феофана и Гермогена, и желает поместить последнего на место В(арнавы). - Вот видишь всю их грязную игру! - Несколько времени тому назад я тебя просила сменить губернатора. Он шпионит за ними, следит за каждым шагом В. в Покровском за поведением нашего Друга и телеграммами, которые Он отправляет. Это дело рук Джунковского и С(амарина)., подстрекаемых Н(иколаем Николаевичем). и черными женщинами.....надо дать Синоду хороший урок и строгий реприманд за его поведение. - Поэтому скорее убери Самарина. - Каждый день, что он остается, он приносит вред. Старик того же мнения. Это не женская глупость. Потому-то я так ужасно и плакала, когда узнала, что тебя заставили в ставке его назначить, и я написала тебе о своем отчаянии, зная, что Н. предложил его потому, что он враг Гр. и мой, а, следовательно, и твой. В разговоре с митрополитом Владимиром (они его тоже свели с ума) В. сказал, что С(амарин). сломит себе шею своим поведением и что он еще не обер-прокурор, на что Владимир возразил: “ведь государь не мальчик и должен знать, что он делает”, и будто ты долго упрашивал С(амарины). принять этот пост (я сказала Горемыкину, что это неверно). Что ж, пусть они увидят и почувствуют, что ты не мальчик, и что всякий, оскорбляющий и преследующий людей, которых ты уважаешь, оскорбляет этим тебя! Они не смеют привлекать епископа к ответственности за то, что он знает Гр. Я не могу повторить тебе всех слов, которыми они называли нашего Друга. - Извини меня, что опять тебе надоедаю, но я хочу убедить тебя, что ты должен скорее сменить С(амарина). Я буду страдать, если он останется, и эта мысль не будет покидать меня».
«Статьи о Варнаве в газетах неправильны. Он твердо и ясно отвечал на все вопросы и показал твою телеграмму про величание. - В прошлом году Синод имел все документы относительно чудес, и Саблер все же не хотел допустить величания этим летом. Они должны считаться с твоей волей и приказанием - дай им это почувствовать. Варнава. умоляет тебя поторопиться с увольнением Самарина, так как он и Синод затевают новые гадости, и он, бедный, должен туда опять явиться для пытки».
«Нужно избавиться от дальнейших безобразий и грязи, как теперь в Синоде под предводительством этого так называемого “джентльмена” Самарина, - я прихожу в ярость и умоляю тебя поторопиться. Он не смеет относиться к твоим словам, как к copy, - никто из министров не смеет поступать, как они это делают, после того, как ты так с ними говорил. Я тебе говорила, что С(амарин) глупый нахал. Вспомни, как он дерзко держался со мной в Петергофе прошлым летом в деле об эвакуации, его сравнение Петербурга с Москвой и т.д. Он не имел права так говорить со своей императрицей, как он это делал. Если бы он желал мне добра, он употребил бы все усилия, чтобы сделать по моему желанию; он бы направлял меня и помогал мне, и дело было бы великое и популярное. Но я чувствовала антагонизм, как у друга С. И. Вот причина, почему его тебе предложили, - вовсе не из-за блага церкви. Я таким типам неудобна, потому что энергична и стою за своих друзей, кто бы они ни были».
Императрица столь категорична во многом по причине поддежки епископа Варнавы Гр. Распутиным и поддержки именно такого прославления Иоанна Тобольского, от их лица приходят телеграммы:
«Вставку государю инператору владыко просит Ивану Максимовичу пропеть величанье своеручно благим намереньям руководит Бог Григорий Новый».
«Величание пропето. Народ ликовал, плакал. Владыко Синод известил. Его требуют немедленно туда с делом. Вы скажите мной поведено. Теперь идем молиться Покрову, с нами Бог, Покров над всей православной армией. Рука твоя служит благодатью.
Епископ Варнава, Григорий Новый».
С одной стороны еп. Варнаву понять можно, начало прославления Иоанна Тобольского было положено еще в 1900 году когда один из самых главных впоследствии распутинских недругов Тобольский епископ Антоний (Каржавин) повелел вместо мраморного надгробия соорудить над гробом святителя серебряную раку с позолоченной сенью.
«Как было бы радостно, если бы мы, почитатели Святителя Иоанна, в предстоящий торжественный день смогли бы воспеть Святителю не „вечную память“, а „величаем тя, Святителю отче Иоанне…» - говорил в 1912 году протоиерей Тобольского кафедрального собора Дмитрий Смирнов.
Варнава пытался самочинно, но из лучших побуждений исправить промедление, тем более что в 1915 году исполнилось 200 лет со дня преставления митрополита Иоанна и прославить его в этот год представлялось совершенно логичным. Именно так впоследствии рассуждал и сам Государь, когда в ответ на доклад членов Синода о неправомерных действиях Варнавы высказался в том смысле, что «действия епископа Варнавы, имея значение местного прославления, примеры коего дает русская церковная история, не нарушают предначертанного Синодом порядка всероссийского церковного прославления приснопамятного святителя Иоанна Максимовича. Твердо верю, что Синод в горячей ревности еп. Варнавы о скорейшем прославлении чтимого его паствою святителя почерпнет оправдание его действиям в настоящей страдной для Родины године и ради мира церковного покроет их прощением и любовью».
Но с другой стороны Варнава нарушил порядок установленный Синодом, и в данной ситуации Синод во главе с А.Д. Самариным действовал вполне законными и верными методами. Другой вопрос что тут сплелось множество факторов и пресловутый распутинский след, безусловно вредил всей этой ситуации. Вновь нарушалось общее доверие, так же как в ситуации с назначением верховного главнокомандующего. Епископ же после допросов, считая себя оскорбленным процедурой писал государю письма:
«…7 числа я предстал как преступник перед этими синодскими бейлисами кровопийцами родной государь это было сплошное глумление циничный смех и особенно злобствовали Ярославский Аганфагел и Финляндский Сергий подойдут к оберу и вполголоса говорят, но так что мне слышно пора спросить как Григория руку целовал, а тот говорит это на следующий раз. Это была пытка надо мной, я не выдержал и так их отчитал оберу сказал, что Вы не судебный следователь и не обер еще за чем же Вы так меня хотите с толку сбить и глумитесь надо мной ведь я епископ православной церкви, а он обер добавляет и дружу с Распутиным тут все эти архиереи прыснули со смеху».
«…они хотели вызв меня по пов дружбы с Гр Еф и на сем Сам(арин) хотел создать себе славу, но, верно, еще не покинул Господь. Ваше Величество, до чего дошло дело: Митрополит Владимир выразился, что царь глупую телегр послал, этому челов 50 было свидетелей. Пора, Родной, показать им власть Царскую. Думу не побоял разогнать, и утихли все, а этим одного да другого махнуть».
«Митрополит Иоанн Максимович прославил себя чудесами. Напрасно отцы наши препятствуют, засиделись. Твое намерение Господь благословил. Твое слово для всех мир и благоволение а рука Твоя гром и молния покроит вся», - обращался Распутин к Государю позднее, а возмущенная всем происходящим Царица слала в Ставку свои письма и телеграммы с целью оказать влияние на императора:
«Этот маленький человечек вел себя с замечательной энергией, защищая нас и нашего Друга, и резко отвечал на все их вопросы. Хотя митрополит очень недоволен С(амариным), все же он во время этого расспроса был слаб и - увы! - молчал. Они хотят выгнать Варнаву и поставить Гермогена на его место - видал ли ты когда-нибудь такую наглость! <…> С. Финлянд. и Никон (этот злодей с Афона) в течение трех часов нападали на В(арнаву) по поводу нашего Друга. Сам. поехал в Москву на 3 дня, - наверное, чтобы повидать Гермогена. Посылаю тебе газетную вырезку о том, что ему разрешено, по приказанию Н., провести 2 дня в Москве у Вост., - с каких пор он имеет право вмешиваться в эти вопросы, зная, что по твоему приказанию Гермоген был наказан? - Как они смеют идти против твоего разрешения насчет величания? До чего они дошли! <…>»
«Забастовка Синода в такое время ужасно непатриотична и нелояльна. Почему они во все это вмешиваются. Пусть они теперь поплатятся за это и узнают, кто их повелитель!»
«Сегодня я видела бедного Варнаву! Милый мой, это отвратительно, как С(амарин). обращается с ним, сначала в гостинице, а затем в Синоде. Это прямо неслыханный допрос, и он так гадко отзывается о Григ, и назвал Его самыми ужасными словами <…>. Как преступны его слова насчет величания - что ты не имеешь права разрешать такой вещи, на что В. благоразумно ему ответил, что ты главный покровитель церкви, а С(амарин). дерзко возразил, что ты ее раб. - Как безгранично нахально и более чем неприлично, развалившись в кресле, скрестив ноги: расспрашивал он епископа про нашего Друга! <…> Дружок, ты должен быть тверд и заявить Синоду категорически, что ты настаиваешь на исполнении твоего приказания и величание должно продолжаться! <…> …прошу тебя не допусти, чтобы прогнали В. - Он великолепно постоял за нас и Гр. и доказал им, что они намеренно действуют в этом против нас».
«…скорее убери Самарина… Они не смеют привлекать епископа к ответственности за то, что он знает Гр. <…> В. умоляет тебя поторопиться с увольнением Самарина, так как он и Синод затевают новые гадости, и он, бедный, должен туда опять явиться для пытки».
«В. В., - писал Варнава Государю, - мне келейно показали вопросы лист на 9 - так волосы дыбом встают, сплошь все вопросы про отношения к другу зачем то, да на каком основании это вот что было замыслено на этом хотели создать скандал и славу самостийно так, что бедный святитель Иоанн Максимович петое ему величание было встречено удушливыми газами злобы злобных синодских анархистов его не пощадили религиозное чувство народа попрали, чтобы травить царя и царицу…»
«Про меня он сказал Суслику, что я глупая баба, а про А. такие отвратительные вещи, которые он даже не может повторить»; «Ты должен действовать метлой и вымести всю грязь, накопившуюся в Синоде. Весь этот шум из-за В. только для того, чтобы трепать имя нашего Друга в Думе», - писала Царица.
Вот такие телеграммы и письма получал государь. Сказать кто прав, кто виноват в этой ситуации весьма трудно. Вероятно, оба лагеря действовали из своих личных предубеждений, Синод - против Распутина, идя путем верным - стандартной процедурой опроса епископа, пытаясь разобраться в ситуации. Императрица с Варнавой и Распутиным шли против Самарина, утверждая всесильность государя в том числе и вопросах духовных, утверждая, что его решение сильнее и важнее вынесенного решения Синода. В даннной ситуации не столь явна и ярка была роль самих виновников всей этой перепалки, Александр Дмитриевич ни в коем случае не тот кем рисует его императрица, но и Распутин для государя не является бесспорным авторитетом при принятии решений. Это очевидно уже по тому, что на все письма Александры Федоровны, он ни разу не упоминает Григория. Но на саму императрицу Распутин влиял кардинально, в ее миропонимании он занял очень важное место, через нее Распутин все же воздействовал на государя, потому как не может жена не влиять на мужа совершенно. Так что тем или иным образом воздействие на Николая II все же имели место быть.
Итогом этой борьбы с Варнавой явилось увольнение Самарина, он был отправлен в отставку.
«Самарина уволить; нельзя служить человеку, так настроенному против императрицы и ее друга» - М.К. Лемке в своих воспоминаниях утверждает, что это было написано императором на блокноте Горемыкину.
«Самарин уволен, а Святейший Синод командировал в Тобольск архиепископа Тихона (будущего Патриарха), который обследовал мощи Святителя и канонизация Св. Иоанна была совершена по всем правилам Церкви и без ущерба для престижа Верховной власти. Такое разрешение этого церковного дела, уже после увольнения Самарина, ясно показало, насколько был неправ Самарин, придав этому религиозному делу политический сплетнический характер момента», - писал о развязке этой истории Спиридович, но дневниковые записи современников передают невероятный драматизм и напряжение тогдашней атмосферы.
Праздничный молебен перед Софийско-Успенским собором Тобольска в честь открытия мощей Иоанна Тобольского
«27 сентября. В газетах опубликовано об увольнении мин<истра> вн<утренних> дел кн<язя> Щербатова и обер-прок<урора> Св<ятейшего> Синода Самарина. Мин<истром> вн<утренних> дел назначен Хвостов, чл<ен> Гос<ударственной> Думы. Вторая должность не замещена. Об этих переменах уже давно говорили, как о первом предвестнике ответственного перед палатами министерства. Хотя оба министра, и в особенности Самарин, были облечены доверием народа, но что-то случилось. Самарину не повезло в деле еп<ископа> Варнавы. Вероятно, Гришка заступился за Варнаву и выжил Самарина», - записал в дневнике Великий Князь Андрей Владимирович.
Гораздо эмоциональнее отреагировал на это Лев Александрович Тихомиров:
«Самарин прогнан <…> ходят слухи, что не только Самарин уволен, но что будет целое передвижение высшей иерархии: Владимира в Киев, Флавиана в Москву, Макария в Петербург. Дальнейшие слухи гласят, будто впоследствии пророчат Варнаву в Петербургские митрополиты, и что Григорий Распутин уже развелся с женой, чтобы принять монашество и получить дальнейшую иерархическую карьеру. Легко понять, как подрывают все эти события и слухи авторитет Государя Императора. Как всегда, враги Церкви пользуются всем для подрыва Его… <…> Кредит Государя подрывается страшно. А Он - поддерживая этих Распутиных и Варнав - отталкивает от себя даже и дворянство, и духовенство <…> Не знаю, чем кончится война, но после нее революция кажется совершенно неизбежной. Дело идет быстрыми шагами к тому, что преданными Династии остаются только личные заинтересованные люди, но эти продажные лица сделаются первыми изменниками в случае наступления грозного часа <…> страшно жалко Государя. Но жалко и Россию, и Церковь, которые страдают от этой драмы», - записал он в дневнике 5 октября 1915 года.
«Последние два дня я провел в Москве. После бодрящей, здоровой атмосферы фронта я попал в отравленную сплетнями и интригами атмосферу тыла. Казалось все и вся было настроено против правительства. Очень враждебно относились к Царице. Казалось вся интеллигентная Москва негодовала за увольнение Самарина. Самарина любило все Московское дворянство, уважало купечество и знала вся Москва с лучшей стороны. К нему особенно хорошо относилась Вел. Кн. Елизавета Федоровна. И если в Петербурге увольнение Самарина задело политические и общественные круги, то у нас это шло от разума, в Москве же недовольство шло от сердца. Казалось, будто увольнение Самарина обидело самую Москву, ее самое. И тем горячей бранили наш Петербург, бюрократию, правительство и все это сгущалось в одном чувстве недоброжелательства к Царице - Александре Федоровне. Казалось Царица, Вырубова и Распутин самые ненавистные для Москвы люди. Настроение недовольства переходило и на Государя. Самарина чествовали банкетами. Резкие речи произносились против «темных сил». От официальных чествований Самарин отказался»- Писал Спиридович А.И.
«Глубоко-религиозный и консервативный в лучшем смысле этого слова, Александр Дмитриевич Самарин отличался необычайной стойкостью своих продуманных и твердо усвоенных убеждений. В открытом исповедании их, несмотря ни на что, он видел цель и правду своей жизни и службы. Вот отчего так трудно ему было нести свой крест на высоком посту обер-прокурора Синода в тяжелые времена разных темных влияний на царя. Из-за небезызвестного Варнавы Самарину пришлось уйти со службы с сознанием страшного грядущего», - пишет Наумов
П. Н. Милюков, писал: «назначение Самарина оказалось неудачным для власти, потому что Самарин, человек правых убеждений, был слишком честен и непреклонен в своих религиозных убеждениях и мешал извилистой и нечистой церковной политике, корни которой через Распутина восходили к императрице».
По поводу деятельности Самарина Наумов писал : «...Самарин был, видимо, мучеником при всех докладах, когда он выступал по поводу защиты церкви от тех, которые, по его мнению, совершенно непригодны в смысле несения пастырских обязанностей. Это была главным образом ставка на Варнаву. Самарин не предполагал уходить; в тот день, когда он был у государя с обычным докладом и никакого разговора по поводу его ухода не возбуждалось, в этот же день государь передал письмо Горемыкину, чтобы он передал его Самарину об его увольнении. Следовательно, Самарин ушел главным образом из-за борьбы с распутинскими силами».
Трагическую для России коллизию увидел в этом сюжете и Николай Бердяев, который подвел под столкновение Самарина с Распутиным целую философскую основу. В октябре 1915 года он опубликовал статью «Темное вино». Распутин в ней не называется по имени, но Распутиным здесь все пронизано и дан зловещий облик человека, выражающего, по Бердяеву, стихийное, иррациональное начало русской жизни. В отличие от множества газетчиков и партийных публицистов Бердяев дал в своей статье философское осмысление личности Распутина, поднимающееся над бытовыми скандалами.
Так завершился краткий, но весьма насыщенный этап жизни Александра Дмитриевича. За те недолгие месяцы, что он возглавлял Синод, о нем сложились, как видно, противоречивые мнения, отраженные в воспоминаниях современников. Но многие эти оценки навеяны духом эпохи, общей атмосферой недоверия и взаимного разлада общества. Все таки зная всю жизнь и весь путь А.Д. Самарина, нельзя говорить о каком-то отсутствии у него чести, сплетничестве, науськиванию, насмешкам, интригам и прочим мерзостям приписываемых ему. Он стремился исполнять свой долг максимально эффективно, отдавая этому делу всю свою энергию и силы, вероятно, что на этом пути он поддался веяниям времени и сам попал в некоторый общий разлад с государем, но при этом все служение Александра Дмитриевича укладывается в его цитату: «Русскому царю, нужна служба сознательных людей, а не рабское исполнение приказаний», вероятно стремясь к лучшему он несколько отошел в сторону, увлекшись пресечением влияния Распутина, на царскую чету, рассматривая поступки государя во многом сквозь эту призму. В этом контексте наложились сразу две ситуации в краткий срок, результатом которых явилась отставка Александра Дмитриевича, одна - с верховным главнокомандующим, вторая - с делом епископа Варнавы. И в том и в другом деле А.Д. Самарин действовал из лучших побуждений в соответствии с нормами закона светского и церковного. Не в характере Александра Дмитриевича Самарина было участвовать в каких-либо интригах, все его решения и поступки были честны и открыты, он говорил и действовал в согласии со своей совестью, это видно и по разговору с Николаем II о своем назначения обер-прокурором, и в дальнейших делах на этой должности.
UPD:
попались протоколы допросов архиепископа Варнавы 19 и 21 сентября 1918 г. в отделе по борьбе с контрреволюцией. Весьма угнетающи. Варнава был готов сдать всех кого только мог и готов был безоговорочно сотрудничать с большевиками:
"Советскую власть я признаю выше и лучше всякой другой, какая была до сих пор, и готов за нее умереть. А если собор или патриарх задумают отлучить меня от церкви, я не буду обращать на это внимание, потому что я готов порвать со всеми для простого народа и для Советской власти. В ответ на отлучение от церкви собором я призову всех священников и архиереев, стоящих за простой народ, восстановить церковь без тех, кто сейчас самовольно и незаконно засел в собор и хочет решать дела церкви.
Тогда будет настоящая церковь, стоящая за простой народ, со священниками и архиереями, признавшими Советскую власть и большевиков. Только таких архиереев я буду назначать. Здесь я призову архиепископа Владимира, который отлучен собором, и вместе с ним поставлю новых епископов для того, чтобы бороться за Советскую власть."
об обиде на А.Д. Самарина он не забыл...
"...слыхал не раз, что собирают средства в фонд восстановления России или другой фонд подобного названия. Действовал в этом направлении Восторгов. Слыхал также, что действовал также и Самарин, но он действовал особо, он устраивал какую-то организацию. Сам я подробно не знаю, но обо всем этом подробно может рассказать священник Неофит Любимов, который теперь сидит в Бутырках. Я думаю, что он расскажет все, потому что он обижен Самариным. Он говорил мне, что Самарин втравил его в панихиду по Николае Романове, а сам затем оставил его и скрылся из Москвы. К сожалению, я не знаю, кто именно участвовал в белогвардейской организации или в других организациях, идущих против советской власти, но я берусь узнать, если мне дадут возможность вести деятельность на свободе, и все, что я узнаю, сообщу Чрезвычайной комиссии. И не только я один, но и все кто не пойдет за собором, а за церковь, стоящую за большевистскую власть. Думаю, что может много рассказать сидящий в Бутырках Борис Владимирович Назаревский."