Поездато: "Кондуктор"
Для любящих конкретику скажу, что действие происходит в революционном Петрограде. Возможен процент неточностей, ибо все сочинил мой несчастный мозг без какого-то воздействия на него и советов не слушал, так что строго не ворчите. Сюжет пересекается с другими произведениями, всю вселенную которых я обобщил как "Солдаты". Первоначально там происходило действие только непосредственно самих "Солдат" (позже название дополнил "тихим подвигом"), но позже под нее я подогнал "Террориста", которого еще не дописал, оттуда же растут ноги у "Академии". А вообще в этом полу-постапокалиптическом мире можно много тем рассмотреть, сочных и ярких.
- Товарищи пассажиры, поезд превращается, превращается в ТРАМВАЙ! - Федька рубанул с плеча по втулке.
Сцепной механизм неохотно заскрипел и выпустил из своих объятий тележку с углем, а заодно и все следовавшие за ним вагоны. Попутно он зажевал шашку, отчего та согнулась, со скрипом, буквой «Г».
- Гля, кочерга, кочерга! - Федька, не теряя оптимизма, задорно метнулся к засову топки и пошарудил в ней новоявленным инструментом. Убедившись в бестолковости затеи, он, чертыхаясь, кинул в топку шашку, за ней полетели и ножны, и ремень к ним.
- Иван Батькович, а ты чего такой хмурый стоишь?
Федька вновь обратил внимание на стоящего у окна мужчину. Он сильно отличался от него. На нем была не грязная мятая темно-зеленая шинель, а ровная светло-серая и приталенная, сапоги его не сбитые и дырявые, а блестящие, словно новые, длинные серебристые волосы его не имели ничего общего с сальными кудрями Федора, на нем не было пыльной буденовки, зато он был в ярко-черных перчатках. На поясе имелось нечто среднее, между кобурой и ножнами, оттуда торчала богато украшенная чеканкой и резьбой рукоять.
- Думаю, - ответил он.
- Думать лучше, явно, закуривая.
- Поддерживаю.
Федька захлопал по карманам. Тот, кто представился Иваном, вытащил из внутреннего кармана шинели серебряный портсигар, нажал на него и извлек из оттуда длинную и тонкую белую сигарету, перевернул другим концом, поднес к сигарете и снова нажал на него. Кончик ее немедленно почернел, а затем и покраснел.
В это время красноармеец вытащил откуда-то из-за шиворота деревянную табакерку, взял щепотку табака, оторвал от лежавшей на верстаке газеты небольшой кусок, насыпал туда его, тщательно свернул в трубочку, послюнявив краешек, смял особым образом один конец самокрутки и сунул ее себе в зубы.
- Вот диавол, кремень не взял! Огоньку не будет, Иван? - он, обнажив гниловатые редкие зубы, подошел к попутчику. Тот выставил руку с портсигаром и клацнул им.
- Товарищ, а пламени-то не последовало! Халтуришь!
«Иван», переведя хмурый взгляд на него, провел портсигаром возле его папиросы, отчего та загорелась ярким пламенем. Солдат отскочил назад, опешив.
- А ты откуда такой, Иван экипированный? Не шпиён аглицкий случаем, а?
- Нет, я русский солдат. Из будущего, правда.
- А как сюда-то попал?
- Мне уже надоело тебе объяснять!
- А ну, отвечай! Или комиссару тебя сдам!
- Ладно, давай попробую попроще объясниться. Допустим в штабе имеется САМОГОН. На столе стоит прямо. Командирский. А там нет никого. И ты его выпить захотел. Смотри. Если ты напьёшься сам и заснешь прямо в штабе, то тебя, с перегаром, найдут, и по законам военного времени надают по шапке. Так?
- Ну, положим…
- А это тебе не гоже. Верно? Верно. А теперь допустим ты сказал кому-то будто слух есть, что в штабу самогонка стоит, тайком оттуда пол бутылки слил себе во флягу, пошел в кабак и там с товарищами распил ее. Если кто-то и запалит пропажу, то все спихнут на пьяниц. Кто им поверит, что бутылка только наполовину была пустая? А с тебя взятки гладки, ты в кабаке был, никто ж не спросит, чьё ты там пил, правильно?
- Правильно! - обрадовался Федька, живо представив, как он распивает халявную жидкость, один или не совсем один.
- Так вот у нас та же самая авантюра, что ли, только вместо самогона - детальки дорогие для… механизмов. И мы не в разных местах с товарищами, а в разное время пошли… Чтоб верней!
- А, ну так даже я понял!
Тем временем, паровоз, прыгая и качаясь, тихо катил по безлюдной сумеречной улице. На дворе стояла осень, и деревья давно сбросили листья в грязь и лужи мостовых, для раннего вечера было уже темно, но нигде в окнах не горел свет.
Федька перекрыл вентиль, и локомотив с гулом и шуршанием остановился у столба. На остановке стояло две женщины, рядом с одной стояла девочка в плюшевом пальто, у другой на руках сидел пудель.
- Заходите-проходите, пассажиры, сегодня проезд бесплатный! -
- Федор, никто не сядет в кабину паровоза, я же говорил… - солдат в сером пренебрежительно стряхнул пепел с сигареты.
Удивленные взгляды с остановки проводили скрипящий, дергающийся и искрящий неподходящими колесами паровоз, сворачивавший по трамвайным рельсам за угол квартала.
- Мамонька, это же не наш трамвайчик был?
- Нет, Дашенька, это дяди на паровозике поехали по делам, - женщина в норковой шубе посмотрелась в зеркальце и, поправив шляпу, убрала его в сумочку.
Вторая женщина, перекрестившись три раза, бормоча «беса прислужники», «сатаны самого отродия, чего вытевают», «еретики, проклятие на нас грешных», развернулась, натянула шаль на голову шаль и пошла пешком.
Через пару минут запас хода был исчерпан, и локомотив встал посреди улицы с одно-двухэтажными покосившимися от старости домами.
Солдаты слезли с поезда, и Федька направился к ближайшему дому. Желтый коммунальный дом имел окна и двери первого этажа ниже уровня земли, в одно из них, грязное и пыльное, постучал ногтем красноармеец.
- Открывай дверь, петроградец! Революция пришла! - крикнул он в окно и подмигнул попутчику.
Через некоторое время дверь открыла пожилая женщина.
- Батюшки-светы, чего вы так поздно, ребятки? Ой, да вы солдаты… Голодные, поди? Заходите, голубчики, погрейтесь хоть, может поди чего найду вам…
Герои спустились в квартирку на цокольном этаже. Потолок был низкий, практически везде обвалившийся, стены с желтыми обоями свидетельствовали о том, что некогда там жил богатый господин с семьей, но затем покинул дом.
Обстановка внутри была следующая: печь делила квартиру на две одинаковые по размеру комнаты, в одной стоял стол и лавка, другая была заставлена кроватями с лоскутными пестрыми покрывалами.
- Все, ангелочки, в кроватки! Садитесь, сынки, сейчас, работу закончу, я вам чайку устрою. Садитесь, вон, сымайте пальто. Сейчас я… - старушка не без труда вытащила из печи котелок с кипятком и залила его в деревянный таз с бельем.
Повалил пар, комната наполнилась сырым противным запахом грязных вещей. Дети, мальчик постарше, и девочка, лет четырех от роду, стояли в дверном проёме и наблюдали за чужими людьми.
- Что вы стоите, окаянные? Идем Боженьке помолимся за мамочку и папочку… - сказала она, и, водрузив пустой котелок на стол прямо перед гостями, вытерла руки о подол и отправилась в другую комнату.
Пока она занималась укладыванием детей, солдат в сером подошел к привлекшему его внимание портрету Маркса на стене. Он аккуратно поддел картину и заглянул на обратную сторону рамки - и точно, там красовался царь Николай II, усатый и в орденах. Солдат ухмыльнулся и вернулся на свое место.
- Ох, ребятки, чего пожаловали? Не допрашивать, вижу. Спать вам негде, да? Ну ничего, у нас переночуете. Я, вот, старуха, Александра Тимофеевна, из Беларуси, а то внучатки мои, ненаглядные. Бросили их родители, бросили, уехали в Москву, а меня, старую, сюда перевезли, чтоб я за детьми смотрела. Работы с меня никакой, не та уже, я прачкою устроилась, стираю - профессор сверху живет с женой больной, студенты живут, в соседнем доме две семьи… Так и выживаем, - она налила в страшного вида чайник воды с ведра и сунула его в печь. - Профессор сверху живет, а у него на квартире - пятеро студентов. Худые, як черваки. И спят, что селедка в бочке - впятером на двух кроватях. Так они и ходят косяком - везде вместе. А в другой квартире Картошкин живет, студент толстый, и щеки у него румяные, как у девицы, в тулупе ходит, тот откуда-то еды много берет, и мяса, так они с ним не дружат, гордые.
Монолог старухи прервал стук в дверь. Не успела она вновь вытереть руки, как в квартиру ввалилась толпа людей. Во главе стоял плотненький мужичок в дырявом драном пальто, но в очках. Рядом шла, опустив голову, девушка в полушубке, за ними толпились несколько бабок в грязных фуфайках. Когда все вошли и последняя закрыла за собой дверь, они запели:
- Отдавали молоду! Отдавали молоду!
Мужчина махнул рукой и они резко замолчали.
- Господин солдат! Возьми в жены девицу красну! Красивая! Здоровая! С приданым! На все годная!
Он приподнял голову девушки за подбородок. На вид ей было лет шестнадцать, но лицо ее было заплаканным, глаза покрасневшими, под ними - наспех припудренные мешки, взгляд ее был крайне печальным и безнадежным.
Федька повел бровью и заглянул в сундучок, который держала одна из бабок - в нем лежала старая темная икона, пышные бусы, длинные плетеные серьги и некрасивый перстень.
Сват, видя, что на красоту никто не купился, перешел давить на жалость:
- Солдат, возьми девицу, нет у нас еды ее кормить! Она тебе и постирает, и приготовит, и зимой согреет, и деток нарожает! Сами не едим, ее кормим!
- Идить, сваты, идить отселе! Устали они, не до девицы им, не видишь что ли, старик? - вступилась за гостей старушка. - Идить, не сорите!
Проводив их взглядом, Тимофеевна присела рядом с ними на лавке, предаваясь воспоминаниям:
- Эх, я в ее годах все успевала - и братьев с сестрами нянчить, и еду родителям готовить, и коров доить, а ночью еще и на сеновал бегала, эх…
Тут из печки донеслось шипение, и старушка, всплеснув руками, полезла доставать лопнувший чайник.
- Сейчас я вам перины вынесу, кто-то пусть на лавке спит, а кто-то - на столе!
С утра, ровно в четыре, серый солдат растолкал красноармейца.
- Вставай, пошли.
На улице была еще ночь. Значительно похолодало. Луны не было. На перекрестках дорогу освещали тусклые газовые фонари.
- Федор, шашку ты погнул, а оружие-то у тебя осталось?
- Есть наган отцовский! И два патрона к нему! Сейчас, покажу… - Федька засуетился и полез куда-то за шиворот.
- Не надо, верю… Стой! Смотри!
Прямо на них двигался патруль из четырех солдат с винтовками, у одного было знамя, впереди идущий нес керосиновый фонарь.
- Реввоенпатруль… Мы попали. Начнем бежать - застрелят. Если не убежим, то потребуют документы, а их у нас нет, значит нас схватят и за решетку. А тебя застрелить могут. За вид странный. Все, молись. Пропали.
- Не ной, сейчас что-нибудь придумаем… - солдат аккуратно провернул барабан в загадочном оружии.
Патруль приближался. Еще немного, и можно было бы разглядеть, сколько у кого шрамов на лице.
- Стой, а то стрелять будем! Патруль! Приготовьте документы!
Не дожидаясь, пока солдаты снимут с плеча винтовки, «Иван» обеими руками резким движением выдернул из кобуры устрашающего вида револьвер, под дулом которого красовалось длинное и прямое, как штык, лезвие. Два оглушительных выстрела прогремели в ночи. Пули, пробивая тело, а то и два, насквозь, отскакивали от брусчатки, выбрасывая снопы искр. Залаяли собаки. Когда к ним вернулся слух, они услышали тихий хриплый стон раненого.
Стремглав они бросились наутек.
Уже светало, когда они добрались до того места, где вчера встретились - на лесопилке, к которой подходила узкоколейка.
- Ваня, а скажи хоть напоследок свое настоящее имя?
- Джафар. Но это тоже не настоящее имя. Настоящего у меня нет. Потому что родителей не было. Вот так. Вот… На, держи портсигар на память. Спасибо, что выручил. Без тебя бы я один пропал.
Федька крутил в руках забавный подарок.
- Все, иди, революционер, оставь одного, меня скоро заберут назад… Прощай.
Джафар сел на рельсу, оперся на стоящий радом вагон, достал револьвер из кобуры и начал чистить его шомполом. Федька развернулся, и, ковыляя от усталости, побрел в сторону города, продолжая рассматривать занимательную редкую вещицу.
- Товарищи пассажиры, поезд превращается, превращается в ТРАМВАЙ! - Федька рубанул с плеча по втулке.
Сцепной механизм неохотно заскрипел и выпустил из своих объятий тележку с углем, а заодно и все следовавшие за ним вагоны. Попутно он зажевал шашку, отчего та согнулась, со скрипом, буквой «Г».
- Гля, кочерга, кочерга! - Федька, не теряя оптимизма, задорно метнулся к засову топки и пошарудил в ней новоявленным инструментом. Убедившись в бестолковости затеи, он, чертыхаясь, кинул в топку шашку, за ней полетели и ножны, и ремень к ним.
- Иван Батькович, а ты чего такой хмурый стоишь?
Федька вновь обратил внимание на стоящего у окна мужчину. Он сильно отличался от него. На нем была не грязная мятая темно-зеленая шинель, а ровная светло-серая и приталенная, сапоги его не сбитые и дырявые, а блестящие, словно новые, длинные серебристые волосы его не имели ничего общего с сальными кудрями Федора, на нем не было пыльной буденовки, зато он был в ярко-черных перчатках. На поясе имелось нечто среднее, между кобурой и ножнами, оттуда торчала богато украшенная чеканкой и резьбой рукоять.
- Думаю, - ответил он.
- Думать лучше, явно, закуривая.
- Поддерживаю.
Федька захлопал по карманам. Тот, кто представился Иваном, вытащил из внутреннего кармана шинели серебряный портсигар, нажал на него и извлек из оттуда длинную и тонкую белую сигарету, перевернул другим концом, поднес к сигарете и снова нажал на него. Кончик ее немедленно почернел, а затем и покраснел.
В это время красноармеец вытащил откуда-то из-за шиворота деревянную табакерку, взял щепотку табака, оторвал от лежавшей на верстаке газеты небольшой кусок, насыпал туда его, тщательно свернул в трубочку, послюнявив краешек, смял особым образом один конец самокрутки и сунул ее себе в зубы.
- Вот диавол, кремень не взял! Огоньку не будет, Иван? - он, обнажив гниловатые редкие зубы, подошел к попутчику. Тот выставил руку с портсигаром и клацнул им.
- Товарищ, а пламени-то не последовало! Халтуришь!
«Иван», переведя хмурый взгляд на него, провел портсигаром возле его папиросы, отчего та загорелась ярким пламенем. Солдат отскочил назад, опешив.
- А ты откуда такой, Иван экипированный? Не шпиён аглицкий случаем, а?
- Нет, я русский солдат. Из будущего, правда.
- А как сюда-то попал?
- Мне уже надоело тебе объяснять!
- А ну, отвечай! Или комиссару тебя сдам!
- Ладно, давай попробую попроще объясниться. Допустим в штабе имеется САМОГОН. На столе стоит прямо. Командирский. А там нет никого. И ты его выпить захотел. Смотри. Если ты напьёшься сам и заснешь прямо в штабе, то тебя, с перегаром, найдут, и по законам военного времени надают по шапке. Так?
- Ну, положим…
- А это тебе не гоже. Верно? Верно. А теперь допустим ты сказал кому-то будто слух есть, что в штабу самогонка стоит, тайком оттуда пол бутылки слил себе во флягу, пошел в кабак и там с товарищами распил ее. Если кто-то и запалит пропажу, то все спихнут на пьяниц. Кто им поверит, что бутылка только наполовину была пустая? А с тебя взятки гладки, ты в кабаке был, никто ж не спросит, чьё ты там пил, правильно?
- Правильно! - обрадовался Федька, живо представив, как он распивает халявную жидкость, один или не совсем один.
- Так вот у нас та же самая авантюра, что ли, только вместо самогона - детальки дорогие для… механизмов. И мы не в разных местах с товарищами, а в разное время пошли… Чтоб верней!
- А, ну так даже я понял!
Тем временем, паровоз, прыгая и качаясь, тихо катил по безлюдной сумеречной улице. На дворе стояла осень, и деревья давно сбросили листья в грязь и лужи мостовых, для раннего вечера было уже темно, но нигде в окнах не горел свет.
Федька перекрыл вентиль, и локомотив с гулом и шуршанием остановился у столба. На остановке стояло две женщины, рядом с одной стояла девочка в плюшевом пальто, у другой на руках сидел пудель.
- Заходите-проходите, пассажиры, сегодня проезд бесплатный! -
- Федор, никто не сядет в кабину паровоза, я же говорил… - солдат в сером пренебрежительно стряхнул пепел с сигареты.
Удивленные взгляды с остановки проводили скрипящий, дергающийся и искрящий неподходящими колесами паровоз, сворачивавший по трамвайным рельсам за угол квартала.
- Мамонька, это же не наш трамвайчик был?
- Нет, Дашенька, это дяди на паровозике поехали по делам, - женщина в норковой шубе посмотрелась в зеркальце и, поправив шляпу, убрала его в сумочку.
Вторая женщина, перекрестившись три раза, бормоча «беса прислужники», «сатаны самого отродия, чего вытевают», «еретики, проклятие на нас грешных», развернулась, натянула шаль на голову шаль и пошла пешком.
Через пару минут запас хода был исчерпан, и локомотив встал посреди улицы с одно-двухэтажными покосившимися от старости домами.
Солдаты слезли с поезда, и Федька направился к ближайшему дому. Желтый коммунальный дом имел окна и двери первого этажа ниже уровня земли, в одно из них, грязное и пыльное, постучал ногтем красноармеец.
- Открывай дверь, петроградец! Революция пришла! - крикнул он в окно и подмигнул попутчику.
Через некоторое время дверь открыла пожилая женщина.
- Батюшки-светы, чего вы так поздно, ребятки? Ой, да вы солдаты… Голодные, поди? Заходите, голубчики, погрейтесь хоть, может поди чего найду вам…
Герои спустились в квартирку на цокольном этаже. Потолок был низкий, практически везде обвалившийся, стены с желтыми обоями свидетельствовали о том, что некогда там жил богатый господин с семьей, но затем покинул дом.
Обстановка внутри была следующая: печь делила квартиру на две одинаковые по размеру комнаты, в одной стоял стол и лавка, другая была заставлена кроватями с лоскутными пестрыми покрывалами.
- Все, ангелочки, в кроватки! Садитесь, сынки, сейчас, работу закончу, я вам чайку устрою. Садитесь, вон, сымайте пальто. Сейчас я… - старушка не без труда вытащила из печи котелок с кипятком и залила его в деревянный таз с бельем.
Повалил пар, комната наполнилась сырым противным запахом грязных вещей. Дети, мальчик постарше, и девочка, лет четырех от роду, стояли в дверном проёме и наблюдали за чужими людьми.
- Что вы стоите, окаянные? Идем Боженьке помолимся за мамочку и папочку… - сказала она, и, водрузив пустой котелок на стол прямо перед гостями, вытерла руки о подол и отправилась в другую комнату.
Пока она занималась укладыванием детей, солдат в сером подошел к привлекшему его внимание портрету Маркса на стене. Он аккуратно поддел картину и заглянул на обратную сторону рамки - и точно, там красовался царь Николай II, усатый и в орденах. Солдат ухмыльнулся и вернулся на свое место.
- Ох, ребятки, чего пожаловали? Не допрашивать, вижу. Спать вам негде, да? Ну ничего, у нас переночуете. Я, вот, старуха, Александра Тимофеевна, из Беларуси, а то внучатки мои, ненаглядные. Бросили их родители, бросили, уехали в Москву, а меня, старую, сюда перевезли, чтоб я за детьми смотрела. Работы с меня никакой, не та уже, я прачкою устроилась, стираю - профессор сверху живет с женой больной, студенты живут, в соседнем доме две семьи… Так и выживаем, - она налила в страшного вида чайник воды с ведра и сунула его в печь. - Профессор сверху живет, а у него на квартире - пятеро студентов. Худые, як черваки. И спят, что селедка в бочке - впятером на двух кроватях. Так они и ходят косяком - везде вместе. А в другой квартире Картошкин живет, студент толстый, и щеки у него румяные, как у девицы, в тулупе ходит, тот откуда-то еды много берет, и мяса, так они с ним не дружат, гордые.
Монолог старухи прервал стук в дверь. Не успела она вновь вытереть руки, как в квартиру ввалилась толпа людей. Во главе стоял плотненький мужичок в дырявом драном пальто, но в очках. Рядом шла, опустив голову, девушка в полушубке, за ними толпились несколько бабок в грязных фуфайках. Когда все вошли и последняя закрыла за собой дверь, они запели:
- Отдавали молоду! Отдавали молоду!
Мужчина махнул рукой и они резко замолчали.
- Господин солдат! Возьми в жены девицу красну! Красивая! Здоровая! С приданым! На все годная!
Он приподнял голову девушки за подбородок. На вид ей было лет шестнадцать, но лицо ее было заплаканным, глаза покрасневшими, под ними - наспех припудренные мешки, взгляд ее был крайне печальным и безнадежным.
Федька повел бровью и заглянул в сундучок, который держала одна из бабок - в нем лежала старая темная икона, пышные бусы, длинные плетеные серьги и некрасивый перстень.
Сват, видя, что на красоту никто не купился, перешел давить на жалость:
- Солдат, возьми девицу, нет у нас еды ее кормить! Она тебе и постирает, и приготовит, и зимой согреет, и деток нарожает! Сами не едим, ее кормим!
- Идить, сваты, идить отселе! Устали они, не до девицы им, не видишь что ли, старик? - вступилась за гостей старушка. - Идить, не сорите!
Проводив их взглядом, Тимофеевна присела рядом с ними на лавке, предаваясь воспоминаниям:
- Эх, я в ее годах все успевала - и братьев с сестрами нянчить, и еду родителям готовить, и коров доить, а ночью еще и на сеновал бегала, эх…
Тут из печки донеслось шипение, и старушка, всплеснув руками, полезла доставать лопнувший чайник.
- Сейчас я вам перины вынесу, кто-то пусть на лавке спит, а кто-то - на столе!
С утра, ровно в четыре, серый солдат растолкал красноармейца.
- Вставай, пошли.
На улице была еще ночь. Значительно похолодало. Луны не было. На перекрестках дорогу освещали тусклые газовые фонари.
- Федор, шашку ты погнул, а оружие-то у тебя осталось?
- Есть наган отцовский! И два патрона к нему! Сейчас, покажу… - Федька засуетился и полез куда-то за шиворот.
- Не надо, верю… Стой! Смотри!
Прямо на них двигался патруль из четырех солдат с винтовками, у одного было знамя, впереди идущий нес керосиновый фонарь.
- Реввоенпатруль… Мы попали. Начнем бежать - застрелят. Если не убежим, то потребуют документы, а их у нас нет, значит нас схватят и за решетку. А тебя застрелить могут. За вид странный. Все, молись. Пропали.
- Не ной, сейчас что-нибудь придумаем… - солдат аккуратно провернул барабан в загадочном оружии.
Патруль приближался. Еще немного, и можно было бы разглядеть, сколько у кого шрамов на лице.
- Стой, а то стрелять будем! Патруль! Приготовьте документы!
Не дожидаясь, пока солдаты снимут с плеча винтовки, «Иван» обеими руками резким движением выдернул из кобуры устрашающего вида револьвер, под дулом которого красовалось длинное и прямое, как штык, лезвие. Два оглушительных выстрела прогремели в ночи. Пули, пробивая тело, а то и два, насквозь, отскакивали от брусчатки, выбрасывая снопы искр. Залаяли собаки. Когда к ним вернулся слух, они услышали тихий хриплый стон раненого.
Стремглав они бросились наутек.
Уже светало, когда они добрались до того места, где вчера встретились - на лесопилке, к которой подходила узкоколейка.
- Ваня, а скажи хоть напоследок свое настоящее имя?
- Джафар. Но это тоже не настоящее имя. Настоящего у меня нет. Потому что родителей не было. Вот так. Вот… На, держи портсигар на память. Спасибо, что выручил. Без тебя бы я один пропал.
Федька крутил в руках забавный подарок.
- Все, иди, революционер, оставь одного, меня скоро заберут назад… Прощай.
Джафар сел на рельсу, оперся на стоящий радом вагон, достал револьвер из кобуры и начал чистить его шомполом. Федька развернулся, и, ковыляя от усталости, побрел в сторону города, продолжая рассматривать занимательную редкую вещицу.