Ностальгия по 1990-м?
Оригинал взят у zina_korzina в Ностальгия по 1990-м?
Особенно угнетала вонища в школе. Конкретнее - то, как пахли учащиеся. Вместе со свободой от коммунистической пропаганды и пионерии в школы пришла свобода самовыражения - первым делом отказались от школьной формы, видимо, на корню удушавшей творческие порывы юных душ. Зато все стали ходить в спортивных костюмах - причем особым шиком считалось в день, когда есть физра, попотев в зале, не переодевать спортивную форму, а ходить в ней дальше: удобно, модно, не нужно таскать с собой сменную одежду. Кажется, некоторые не стирали свои "спортивки" неделями. Учитывая, что класса с 7 подростки и без того начинают пахнуть довольно специфически, атмосфера в классе была удушающая. К слову, родители мои при скуднейшем бюджете ухитрились справить мне гимназическую форму в духе английской школы - пиджак и клетчатую юбочку, а к ней две блузки - каждая из них надевалась строго 1 раз и затем стиралась в обязательном порядке. Наверное, я была единственной ученицей школы в форме и без потного шлейфа.
Еще один врезавшийся в память момент, сочетавший в себе и грязищу, и вонищу - это резко возросшее количество тупомордых бритоголовых мужиков в кожанках, выгуливающих на детских площадках таких же тупомордых и ублюдочных собак. Каждая вторая - ротвейлер или доберман, причем бракованный, и потому невменяемый, как и его хозяин. Это уже позже я узнала, что породистые и воспитанные ротвейлеры - просто душки, обожают детей (вовсе и не в качестве корма) и вообще образец дружелюбного валенка для дома-для семьи. А тогда дворы заполонили агрессивные твари, часто выгуливаемые не то, что без намордника - без поводка. Я в тот период тоже выгуливала во дворе - младшую сестру, и самым страшным кошмаром была встреча с вот такими вот уродами - двуногим и четвероногим. После нескольких нападений, сестра стала бояться даже пуделей, больших собак боится до сих пор. В ответ на просьбу надеть на тварь намордник, нам предлагали надеть намордник на ребенка, на себя, либо просто угрожали физической расправой. Меня, воспитанную еще на советских нормах морали и этикета, с их тимуровско-христианскими мотивами, больше всего ранило тогда именно вот это наглое доминирование "по праву сильного". Другой кошмар, связанный с собаками - это та клоака, которую они устраивали в детских песочницах. Пардон, но для меня 90-е пахнут еще и этим самым, да, собачьми фекалиями, размазанными по детским площадкам, по асфальту, по газонам. Думаю, кто хоть раз тогда отмывал ручки ребенка после игр в песочнице, вряд ли ностальгирует по тому "духу свободы", который этот процесс сопровождал. Хотя самое сильное впечатление произвела на меня другая картина, увиденная на Смоленском братском кладбище: собака увлеченно разрывает братскую могилу, а ее хозяйка с неземного спокойствия выражением лица смотрит в голубые дали, ожидая пока питомец наиграется... За 10 лет до этого, в "проклятом" и безбожном "совке" могло ли кому-нибудь прийти в голову выгуливать собак на могилах блокадников?
Голода не помню, видимо, нас это не затронуло. Хотя отчетливо помню, что напряг с деньгами был. Покупка какой-нибудь вещи или обуви была целым событием, к которому тщательно готовились, копили деньги. Помню, как мама плакала, когда пропала какая-то мелочь - это были последние деньги на молоко. А еще была дилемма: куда употребить последнюю ложку сахара? Отцу в чай, как единственному кормильцу, или нам с сестрой, как младшим, в овсянку?
"Разборок", ясен пень, тоже не помню, поскольку семья моя к "блатной" и "пацанской" среде не принадлежала. А вот что помню - это всеобщий ажиотаж по поводу маньяка-педофила, разгуливавшего по нашему Васильевскому острову году в 1993-1995 примерно. Помню мрачную вырезку из газеты на тему "что должен знать ваш ребенок" с антиманьячными правилами поведения, которую мама заставила меня вызубрить и повесила над моим столом. Особенно врезалась в память фраза: "Если в лифт с ребенком зашел кто-то еще, то сделать уже ничего нельзя". От этого "кто-то еще" и "сделать уже ничего нельзя", мороз по коже шел. Поэтому страх все-таки был - страх перед сбрендившими от социально-политических потрясений психопатами, тоже, по сути, жертвами эпохи.
А еще именно в 90-е сформировалось мое отрицательное отношение к религиозным организациям: благодаря мертвецки-улыбчивым иеговистам и прочей шушере, толкущейся у метро и пихающей библии прохожим, часто вкупе с благословенным "сникерсом" - видимо, чтобы пища духовная дополнялась материальным приветом из "цивилизованного мира". До сих пор черная книжка с крестом на обложке является для меня симоволом чего-то недоброго, неправильного, чужеродного - как чужеродна была эта многократно воспетая в 2000-х "улыбка вежливости" под пустыми и индифферентными глазами иеговистки-иностранки, всучившей таки моей маме один экземпляр. Не знаю, откуда взялось тогда во мне, в неполные 10 лет, это осознание: они смотрят на нас, как на недочеловеков, на биомассу, как на больное животное. Над которым ставят эксперимент.
Вот, как запомнились мне 90-е - как время грязного, смердящего эксперимента: можно ли взять человека, воспитанного на великой литературе, в том числе и советской, на великой исторической памяти, взять гражданина наихристианнейшего по своей сути (не путать с раннесоветским искренним атеизмом) государства и приучить его бултыхаться в грязище в потном спортивном костюме, жадно пытаясь дотянуться до мифического "западного мира", но хватая вместо мечты то "сникерс", то гамбургер, то кассету с порнушкой.
- Сейчас возник такой социальный феномен, как ностальгия по 1990-м. Её испытывает поколение молодых людей, рождённых на излёте советской истории, а потому вступивших в 1990-е - тинэйджерами, у которых были свои атрибуты прекрасного детства - всякие красочные мультики, жвачки, яркие вырвиглазовых цветов спортивные куртки, забойный музон и вообще - движуха. Вообще, чем моложе человек, тем в большей теплотой он вспоминает 1990-е. Как правило. если в 1993 году тебе 10-11 лет, то тебе (по большому счёту) всё равно, что там горело в районе Баррикадной и что не поделили президент с конституцией. Главное, что в ларьке продаются сникерсы-кола-жвачка Love is..., а по телеящику - мультики, каких не было у твоих старших братьев. Если тебе в 1993-м было 45 или даже 22 - ты смотрел на это много иначе. Под cut-ом - фотографии, которые в своё время выкладывал zyalt. И вопрос публике.
У вас есть ностальгия по 1990-м?
Особенно угнетала вонища в школе. Конкретнее - то, как пахли учащиеся. Вместе со свободой от коммунистической пропаганды и пионерии в школы пришла свобода самовыражения - первым делом отказались от школьной формы, видимо, на корню удушавшей творческие порывы юных душ. Зато все стали ходить в спортивных костюмах - причем особым шиком считалось в день, когда есть физра, попотев в зале, не переодевать спортивную форму, а ходить в ней дальше: удобно, модно, не нужно таскать с собой сменную одежду. Кажется, некоторые не стирали свои "спортивки" неделями. Учитывая, что класса с 7 подростки и без того начинают пахнуть довольно специфически, атмосфера в классе была удушающая. К слову, родители мои при скуднейшем бюджете ухитрились справить мне гимназическую форму в духе английской школы - пиджак и клетчатую юбочку, а к ней две блузки - каждая из них надевалась строго 1 раз и затем стиралась в обязательном порядке. Наверное, я была единственной ученицей школы в форме и без потного шлейфа.
Еще один врезавшийся в память момент, сочетавший в себе и грязищу, и вонищу - это резко возросшее количество тупомордых бритоголовых мужиков в кожанках, выгуливающих на детских площадках таких же тупомордых и ублюдочных собак. Каждая вторая - ротвейлер или доберман, причем бракованный, и потому невменяемый, как и его хозяин. Это уже позже я узнала, что породистые и воспитанные ротвейлеры - просто душки, обожают детей (вовсе и не в качестве корма) и вообще образец дружелюбного валенка для дома-для семьи. А тогда дворы заполонили агрессивные твари, часто выгуливаемые не то, что без намордника - без поводка. Я в тот период тоже выгуливала во дворе - младшую сестру, и самым страшным кошмаром была встреча с вот такими вот уродами - двуногим и четвероногим. После нескольких нападений, сестра стала бояться даже пуделей, больших собак боится до сих пор. В ответ на просьбу надеть на тварь намордник, нам предлагали надеть намордник на ребенка, на себя, либо просто угрожали физической расправой. Меня, воспитанную еще на советских нормах морали и этикета, с их тимуровско-христианскими мотивами, больше всего ранило тогда именно вот это наглое доминирование "по праву сильного". Другой кошмар, связанный с собаками - это та клоака, которую они устраивали в детских песочницах. Пардон, но для меня 90-е пахнут еще и этим самым, да, собачьми фекалиями, размазанными по детским площадкам, по асфальту, по газонам. Думаю, кто хоть раз тогда отмывал ручки ребенка после игр в песочнице, вряд ли ностальгирует по тому "духу свободы", который этот процесс сопровождал. Хотя самое сильное впечатление произвела на меня другая картина, увиденная на Смоленском братском кладбище: собака увлеченно разрывает братскую могилу, а ее хозяйка с неземного спокойствия выражением лица смотрит в голубые дали, ожидая пока питомец наиграется... За 10 лет до этого, в "проклятом" и безбожном "совке" могло ли кому-нибудь прийти в голову выгуливать собак на могилах блокадников?
Голода не помню, видимо, нас это не затронуло. Хотя отчетливо помню, что напряг с деньгами был. Покупка какой-нибудь вещи или обуви была целым событием, к которому тщательно готовились, копили деньги. Помню, как мама плакала, когда пропала какая-то мелочь - это были последние деньги на молоко. А еще была дилемма: куда употребить последнюю ложку сахара? Отцу в чай, как единственному кормильцу, или нам с сестрой, как младшим, в овсянку?
"Разборок", ясен пень, тоже не помню, поскольку семья моя к "блатной" и "пацанской" среде не принадлежала. А вот что помню - это всеобщий ажиотаж по поводу маньяка-педофила, разгуливавшего по нашему Васильевскому острову году в 1993-1995 примерно. Помню мрачную вырезку из газеты на тему "что должен знать ваш ребенок" с антиманьячными правилами поведения, которую мама заставила меня вызубрить и повесила над моим столом. Особенно врезалась в память фраза: "Если в лифт с ребенком зашел кто-то еще, то сделать уже ничего нельзя". От этого "кто-то еще" и "сделать уже ничего нельзя", мороз по коже шел. Поэтому страх все-таки был - страх перед сбрендившими от социально-политических потрясений психопатами, тоже, по сути, жертвами эпохи.
А еще именно в 90-е сформировалось мое отрицательное отношение к религиозным организациям: благодаря мертвецки-улыбчивым иеговистам и прочей шушере, толкущейся у метро и пихающей библии прохожим, часто вкупе с благословенным "сникерсом" - видимо, чтобы пища духовная дополнялась материальным приветом из "цивилизованного мира". До сих пор черная книжка с крестом на обложке является для меня симоволом чего-то недоброго, неправильного, чужеродного - как чужеродна была эта многократно воспетая в 2000-х "улыбка вежливости" под пустыми и индифферентными глазами иеговистки-иностранки, всучившей таки моей маме один экземпляр. Не знаю, откуда взялось тогда во мне, в неполные 10 лет, это осознание: они смотрят на нас, как на недочеловеков, на биомассу, как на больное животное. Над которым ставят эксперимент.
Вот, как запомнились мне 90-е - как время грязного, смердящего эксперимента: можно ли взять человека, воспитанного на великой литературе, в том числе и советской, на великой исторической памяти, взять гражданина наихристианнейшего по своей сути (не путать с раннесоветским искренним атеизмом) государства и приучить его бултыхаться в грязище в потном спортивном костюме, жадно пытаясь дотянуться до мифического "западного мира", но хватая вместо мечты то "сникерс", то гамбургер, то кассету с порнушкой.