В петербургском лете есть нечто противоестественное. Как в пикнике на болоте или в теплице с чахлыми помидорными кустами. Петербург к лету не приспособлен, это не его амплуа. Как трагический герой с клоунским носом он не знает, куда девать бледные синюшные руки и вообще готов сквозь землю провалиться. Срамота и неловкость, тьфу.
Петербургу комфортно под зонтиком. Жители в шарфах и насморке могут желчно смотреть в окно и тонко иронизировать на тему замечательных погод. Человеку с интеллектом сразу понятно, отчего мы такие духовные и надломленные, не то, что некоторые, ха.
Но на пару недель в июль приходит настоящая жара - аж градусов 25-26, и мы сбиты с толку. Сперва публика мечется между лёгкими плащами и прозрачными топами, резиновыми ботами и босоножками, но питерские девушки срочно отращивают совершенно курортные ноги и принимаются громко смеяться на улицах. Это особенный летний сигнал, на который вымирающий класс интеллигентных питерских бабушек нахлобучивает белые панамки и рассаживается на парковые скамейки (кормить голубей и осуждать нескромную молодёжь). Купчинские гопники подтягивают до коленок чёрные носки и заправляют в трусы футболки в сеточку, а гастарбайтеры издают в метро пряный мускусный запах такой концентрации, что от него щиплет глаза. Свежие выпускники морских училищ сверкают на солнце кортиками; сумасшедшие стайки вчерашних школьников носятся по Стрелке и Дворцовой, оставляя под утро атласные ленты и девичью честь на предрассветных скамейках. Алые паруса, блин )) Каждый пятничный вечер жуки рогатые мужики богатые пылят на своих многомиллионных тачанках по обочинам пригородных трасс, чтобы пораньше доставить дачным богачатам шашлычок и запахи раскалённого города. Повсюду черешня и клубника - от Сенной до самых до окраин по пути домой мы размахиваем пакетами с турецкой или израильской ягодой. Мы дуреем от запаха пионов и жасмина, невзначай поджариваем плечи, позволяем себе такой туристический разврат, как ночные прогулки по собственным набережным. Ничего, что в каждой сумке заныкан зонтик и прозапасная толстовка (мало ли!), мы всё равно в лете.
Не каждый год, но всё-таки болотная Пальмира выигрывает в лотерею кусочек соблазнительной курортной жизни. Нудная петербургская энергетика института благородных хрен знает кого сменяется ламбадой, которая танцует решительно всех. Сперва смущённо, а потом от души мы размахивая бледными коленками - Ээх, где наша не пропадала! )) Что-то в этом есть от пира во время чумы: каждый день лета может быть последним. К хорошему ни в коем случае не надо привыкать. Спустя несколько недель (сразу за случайной грозой) курортный цирк-шапито мгновенно снимется с места, оставив нас мокрыми, будто заплаканными, в запахе луж, травы и ранних августовских заморозков. Мы вздохнём, распихаем по шкафам сарафаны и лёгкие платья из ситца и погрузимся в уютную серость. Курортные романы с погодой так же недолговечны, как любые другие. Вся прелесть в воспоминаниях - их можно причесать по своему вкусу, удалив нафиг гопников в носках и вопли пьяных шашлычных кампаний под окном. Будем думать о черешне, о поцелуях в белую ночь, о волнах жасмина и шелесте петергофских фонтанных струй, под которые так хотелось забраться, вопреки суровому северному воспитанию. Вот в следующий год, тогда - дааа, конечно рискну! Летом можно всё. Главное, чтобы оно снова выигралось ))