Стол был длинный, он занимал большую часть комнаты, и за этим столом сидела приёмная комиссия, четыре человека в очень похожих костюмах, трём людям из комиссии костюмы вполне шли, а одному - так себе, не очень. На столе перед комиссией были разложены листы чистой бумаги.
Он быстро сосчитал: семь штук. Шесть белых, один чёрный, вернее, мысленно тут же поправил он себя, этот лист кажется ему чёрным. По размеру и форме листы ничем не отличались один от другого, тот, который он временно согласился называть про себя чёрным, лежал пятым по счёту. Ну, что ж, сказал левый экзаменатор, которому костюм шёл больше всех остальных, ну, что ж, прошу вас. Он непонимающе поднял глаза, экзаменатор улыбнулся и, протянув руку над столом, проговорил: итак, мы вас слушаем, какого цвета эта бумага?
Он растерянно, беспомощно подумал: да как же можно, чтобы вот так, сразу, не дав ему времени на размышление? И тут же сам себе возразил: ну а чего ты хотел, это же пятая ступень, дальше - только выпускной квалификационный. Но, всё-таки, какое они имеют право так делать, это же буквально издевательство над студентами. В школе, между прочим, каждому испытуемому полагается группа не меньше двадцати человек, понятно, что двадцать - это чересчур много, это сплошь и рядом нарушается, вот он, например, на самом первом своём экзамене попал в команду-девятку, а последний, то есть, предпоследний, если считать сегодняшний, предпоследний раз был в четвёрке, да чёрт с ней, с четвёркой, но хотя бы на одного-то человека перед собой он всерьёз рассчитывал!
Мы вас слушаем, напомнил ему второй член комиссии.
Он медленно шагнул к столу и, повторяя жест экзаменатора, провёл рукой над всеми семью листами бумаги, стараясь при этом смотреть на всю комиссию разом, не дрогнет ли что-нибудь в их лицах - нет, не дрогнуло, что же делать, ну как тут вообще можно угадать?
В последний момент решился, твёрдо взглянул в глаза правому экзаменатору - тому, которому костюм не шёл - выбрав почему-то именно его из всех остальных, и уверенно сказал: они все белые.
Это ваш окончательный ответ, медленно переспросил правый экзаменатор.
Да, конечно, сказал он тоном человека, безмерно удивлённого тем, насколько странный вопрос ему задают, но слишком уважающего собеседника для того, чтобы своё удивление явно демонстрировать, да, это мой окончательный ответ, все листы бумаги, которые я вижу перед собой - белые.
Спасибо, кивнул второй слева член комиссии, поправил очки, наклонил голову и что-то пометил в его зачётной карте, что именно - он не видел, потому что смотрел, как положено, прямо перед собой. Вы свободны, сказал секретарь, пожалуйста, пройдите за мной.
Следуя за секретарём, он прошёл через кабинет, шагнул в открытую перед ним дверь, за дверью был коридор, который вёл в комнату с табличкой: просим соблюдать тишину, ожидайте результатов вашего экзамена! Опустился в кресло и закрыл глаза, руки слегка дрожали, он несколько раз сжал и разжал пальцы, приходя в себя. Когда через несколько минут вышел секретарь и подал его зачётную карту, он спокойно принял эту карту и, только дождавшись, пока секретарь скроется за дверью, развернул.
В нужной графе стояло девять баллов. Задумался: интересно, а почему не десять, и решил, что, наверное, слишком долго колебался перед правильным ответом.
Открылась дверь, и в комнату вошел Стас. Они посмотрели друг на друга, Стас тут же еле заметно расслабился, поняв по его лицу и по тому, как он небрежно держал зачётную карту, что балл высокий, а значит, эта комната с креслами и табличкой о соблюдении тишины - комната для сдавших экзамен, можно выдохнуть.
Ты сразу за мной сдавал, спросил он.
Стас ответил: нет, за Марией.
Ох, чёрт, подумал он, но вслух ничего не сказал, и Стас тоже ничего не сказал, а что тут вообще скажешь. Тем более, как раз вышел секретарь и вынес Стасу его зачётную карту.
Он вежливо отвернулся, давая Стасу время развернуть карту и ознакомиться с результатами экзамена.
Пока Стас шелестел бумагами, он смотрел в окно в дурацкой надежде, что вот сейчас откроется какая-нибудь дверь внизу, и из этой двери выйдет Мария - конечно, учиться в их группе она больше не будет, и ни с кем из них больше никогда не встретится, но пусть бы она просто вышла, живая и невредимая, пусть бы её просто отпустили, и он бы это увидел своими глазами, хотя бы один раз хоть кто-то увидел бы, что с теми, кто не сдал, всё в порядке, ну, может же такое быть? Чёрт, и как она вообще могла не сдать, ведь все листы бумаги были совершенно белые, все семь листов были белые.