***
Простые вещи: помогать друг другу, и вообще всем, до кого мы/я можем дотянуться.
Держаться - за близких, за далёких друзей, за всё светлое, яркое, прошлое и будущее.
Восстанавливать разрушенное; то, что можно - делаем сейчас, то, что сейчас нельзя - значит, будем восстанавливать потом; когда сможем.
Мы, конечно, не так чтобы прямо много умели и могли, но, йолки, главное - желание и готовность, а уж этого добра у нас имеется.
Слёзы и бессилие от невозможности взять и исправить что-то ВОТПРЯМЩАЗ - конечно, да. Это тоже надо, никто не железный, так что реветь и обниматься - необходимая часть текущего нашего бытия.
Противостоять кошмару, теми силами, которые только можем собрать - ок. Кто, если не мы.
Не особо получается - пока! - планировать, но я надеюсь и изо всех сил верю, что мы сможем, пока не знаю, что именно.
Но совершенно точно что-нибудь сможем, это ж мы.
Текст дальше - совсем про другое, из обычной жизни; мне кажется, такое сейчас тоже нужно.
Вязать носки - это совсем просто, говорит бабушка Глафира, четыре лицевые, четыре изнаночные, вот, смотри. Даша смотрит. Быстро-быстро мелькают спицы, в корзине под ногами вертятся и подпрыгивают три клубка: белый, серый и чёрный, из-под бабушкиных спиц как будто сама собой вытягивается пушистая бело-серо-чёрная труба, похожая получающейся расцветкой на пёстрое совиное крыло. Потом из этих труб выходят длинные, тёплые носки, которые папа называет модной коллекцией от Глафирро, потому что, объясняет папа, в них уже, наверное, полгорода щеголяет, с такой скоростью бабушка их вяжет. У Даши тоже есть пара модных носков от Глафирро, и у самого папы, и у мамы. У самой Даши вязать пока получается плохо, она пробовала - бабушка говорит, наверное, рановато, до любви к вязанию надо дожить, у тебя, говорит она, ещё целая пропасть времени, чтобы этому научиться.
По воскресеньям бабушка отправляется на маленький рынок, который на площади за углом, распродавать навязанное за неделю, и чаще всего к обеду уже возвращается домой: её носки раскупают быстро, они всем нравятся. Мама с папой предлагали бабушке попробовать вязать что-то другое - шарфы, варежки или, например, свитера, у бабушки бы точно получилось, она же вон как здорово справляется со спицами. Но бабушка не хочет вязать свитера, ей хочется вязать только свои пёстрые совиные носки. Иногда Даша ходит на рынок вместе с ней, и знает, что цену бабушка называет каждый раз разную, иногда совсем смешную, или даже вообще отдаёт носки без денег - в подарок. Смотря, какой покупатель, не очень понятно объясняет бабушка Глафира Даше. Наверное, до понимания, какой покупатель, Даше тоже надо дожить.
В бабушкином доме у Даши есть своя собственная комната, как-то само собой вышло, что Даша живёт у бабушки с вечера пятницы до утра воскресенья, это всем удобно. Дашина комната маленькая, но самая уютная и светлая, окнами на юг, а сам дом довольно старый и даже немного ветхий, папа много раз уговаривал бабушку переехать. Можно же купить обычную, нормальную квартиру вместо вот этого вот убожества, говорил папа, ну, здесь же темно, как в погребе, от стен сыростью несёт, я за тебя переживаю, как ты не понимаешь, и это твоё бесконечное вязание, ты же себе глаза испортишь окончательно! Переезжать бабушка отказалась категорически, упёрлась намертво, в результате всех усилий папе удалось только уговорить её на торшер с зелёным абажуром, который торжественно поставили рядом с любимым бабушкиным вязальным креслом, чтобы ей было светлее и удобнее работать. По Дашиному мнению, торшер совершенно ничего не исправил, в комнате по-прежнему было темновато, ну, тут уж ничего не поделать, сказал папа, я сделал всё, что мог.
По субботам они вдвоём с бабушкой выходят гулять, и, если случается хорошая погода, могут бродит по городу до самого вечера. Одну Дашу бабушка пока не отпускает - хотя сама соглашается, что уже можно, да, что она уже достаточно взрослая. Даша отлично знает, куда глядеть, и почти всегда видит то, что нужно раньше бабушки, может быть, папа в чём-то прав, когда говорит, что бабушка Глафира себе испортила глаза вязанием в полумраке.
Высматривать нужно в самом низу стен и заборов, и под деревьями, в плохую погоду почти незаметно, а вот в солнечную видно очень хорошо. В солнечную погоду все тени от предметов - резкие, чёрные и уверенные, а бесхозные, ничейные тени - бледные, дрожат и расплываются. Когда к такой подходишь и трогаешь, она может с перепугу растаять, но бабушка знает, что и как нужно делать, и Даша с бабушкиной помощью уже почти научилась уговаривать их не бояться, даже несколько раз вообще справлялась самостоятельно, приносила подобрашек по дороге из школы. Это немного похоже на бесхозных, брошенных котят, только ещё хуже, потому что бродячий кот в городе при удаче может как-то выжить, а бродячая тень - точно нет, без хозяина ей никак.
Даша уже умеет разговаривать с ними и успокаивать, уже ощущает их под пальцами, когда гладит - как что-то смутно-мягкое, дрожащее, облачное. Но ещё совсем не умеет вытягивать из тени нить и вплетать её четвёртой в бело-чёрно-серую шерстяную основу, и уж совсем-совсем не умеет вывязывать правильные носки, которые, если их носить каждый день, примерно через месяц становятся просто носками, а у того, кто их носил, появляется новая тень, которой иначе пришлось бы плохо.
Даша много раз внимательно рассматривала свою собственную тень, и мамину, и папину, но ничего такого особенного ни разу не увидела - так, разве что мельтешение на самом краю. Но, конечно, тень бабушки Глафиры - другое дело, она-то носила разные носки «от Глафирро» раз десять, не меньше, поэтому рядом с ней заметно темнее, чем положено, даже в самую солнечную погоду, что уж говорить о торшере с зелёным абажуром, понятно, почему он не справляется. А что делать, вздыхает бабушка, подходящий покупатель - дело такое, не любой человек подходит.
Даша много раз предлагала связать ещё одни носки для неё, но бабушка Глафира не хочет, говорит: ещё успеешь, у тебя ещё пропасть времени.
Держаться - за близких, за далёких друзей, за всё светлое, яркое, прошлое и будущее.
Восстанавливать разрушенное; то, что можно - делаем сейчас, то, что сейчас нельзя - значит, будем восстанавливать потом; когда сможем.
Мы, конечно, не так чтобы прямо много умели и могли, но, йолки, главное - желание и готовность, а уж этого добра у нас имеется.
Слёзы и бессилие от невозможности взять и исправить что-то ВОТПРЯМЩАЗ - конечно, да. Это тоже надо, никто не железный, так что реветь и обниматься - необходимая часть текущего нашего бытия.
Противостоять кошмару, теми силами, которые только можем собрать - ок. Кто, если не мы.
Не особо получается - пока! - планировать, но я надеюсь и изо всех сил верю, что мы сможем, пока не знаю, что именно.
Но совершенно точно что-нибудь сможем, это ж мы.
Текст дальше - совсем про другое, из обычной жизни; мне кажется, такое сейчас тоже нужно.
Вязать носки - это совсем просто, говорит бабушка Глафира, четыре лицевые, четыре изнаночные, вот, смотри. Даша смотрит. Быстро-быстро мелькают спицы, в корзине под ногами вертятся и подпрыгивают три клубка: белый, серый и чёрный, из-под бабушкиных спиц как будто сама собой вытягивается пушистая бело-серо-чёрная труба, похожая получающейся расцветкой на пёстрое совиное крыло. Потом из этих труб выходят длинные, тёплые носки, которые папа называет модной коллекцией от Глафирро, потому что, объясняет папа, в них уже, наверное, полгорода щеголяет, с такой скоростью бабушка их вяжет. У Даши тоже есть пара модных носков от Глафирро, и у самого папы, и у мамы. У самой Даши вязать пока получается плохо, она пробовала - бабушка говорит, наверное, рановато, до любви к вязанию надо дожить, у тебя, говорит она, ещё целая пропасть времени, чтобы этому научиться.
По воскресеньям бабушка отправляется на маленький рынок, который на площади за углом, распродавать навязанное за неделю, и чаще всего к обеду уже возвращается домой: её носки раскупают быстро, они всем нравятся. Мама с папой предлагали бабушке попробовать вязать что-то другое - шарфы, варежки или, например, свитера, у бабушки бы точно получилось, она же вон как здорово справляется со спицами. Но бабушка не хочет вязать свитера, ей хочется вязать только свои пёстрые совиные носки. Иногда Даша ходит на рынок вместе с ней, и знает, что цену бабушка называет каждый раз разную, иногда совсем смешную, или даже вообще отдаёт носки без денег - в подарок. Смотря, какой покупатель, не очень понятно объясняет бабушка Глафира Даше. Наверное, до понимания, какой покупатель, Даше тоже надо дожить.
В бабушкином доме у Даши есть своя собственная комната, как-то само собой вышло, что Даша живёт у бабушки с вечера пятницы до утра воскресенья, это всем удобно. Дашина комната маленькая, но самая уютная и светлая, окнами на юг, а сам дом довольно старый и даже немного ветхий, папа много раз уговаривал бабушку переехать. Можно же купить обычную, нормальную квартиру вместо вот этого вот убожества, говорил папа, ну, здесь же темно, как в погребе, от стен сыростью несёт, я за тебя переживаю, как ты не понимаешь, и это твоё бесконечное вязание, ты же себе глаза испортишь окончательно! Переезжать бабушка отказалась категорически, упёрлась намертво, в результате всех усилий папе удалось только уговорить её на торшер с зелёным абажуром, который торжественно поставили рядом с любимым бабушкиным вязальным креслом, чтобы ей было светлее и удобнее работать. По Дашиному мнению, торшер совершенно ничего не исправил, в комнате по-прежнему было темновато, ну, тут уж ничего не поделать, сказал папа, я сделал всё, что мог.
По субботам они вдвоём с бабушкой выходят гулять, и, если случается хорошая погода, могут бродит по городу до самого вечера. Одну Дашу бабушка пока не отпускает - хотя сама соглашается, что уже можно, да, что она уже достаточно взрослая. Даша отлично знает, куда глядеть, и почти всегда видит то, что нужно раньше бабушки, может быть, папа в чём-то прав, когда говорит, что бабушка Глафира себе испортила глаза вязанием в полумраке.
Высматривать нужно в самом низу стен и заборов, и под деревьями, в плохую погоду почти незаметно, а вот в солнечную видно очень хорошо. В солнечную погоду все тени от предметов - резкие, чёрные и уверенные, а бесхозные, ничейные тени - бледные, дрожат и расплываются. Когда к такой подходишь и трогаешь, она может с перепугу растаять, но бабушка знает, что и как нужно делать, и Даша с бабушкиной помощью уже почти научилась уговаривать их не бояться, даже несколько раз вообще справлялась самостоятельно, приносила подобрашек по дороге из школы. Это немного похоже на бесхозных, брошенных котят, только ещё хуже, потому что бродячий кот в городе при удаче может как-то выжить, а бродячая тень - точно нет, без хозяина ей никак.
Даша уже умеет разговаривать с ними и успокаивать, уже ощущает их под пальцами, когда гладит - как что-то смутно-мягкое, дрожащее, облачное. Но ещё совсем не умеет вытягивать из тени нить и вплетать её четвёртой в бело-чёрно-серую шерстяную основу, и уж совсем-совсем не умеет вывязывать правильные носки, которые, если их носить каждый день, примерно через месяц становятся просто носками, а у того, кто их носил, появляется новая тень, которой иначе пришлось бы плохо.
Даша много раз внимательно рассматривала свою собственную тень, и мамину, и папину, но ничего такого особенного ни разу не увидела - так, разве что мельтешение на самом краю. Но, конечно, тень бабушки Глафиры - другое дело, она-то носила разные носки «от Глафирро» раз десять, не меньше, поэтому рядом с ней заметно темнее, чем положено, даже в самую солнечную погоду, что уж говорить о торшере с зелёным абажуром, понятно, почему он не справляется. А что делать, вздыхает бабушка, подходящий покупатель - дело такое, не любой человек подходит.
Даша много раз предлагала связать ещё одни носки для неё, но бабушка Глафира не хочет, говорит: ещё успеешь, у тебя ещё пропасть времени.