***
Мишка выходит во двор и здоровается с двумя бабушками, которые сидят там, во дворе, на лавочке. Мама научила его быть вежливым со всеми знакомыми взрослыми, вот он и здоровается. Не очень, правда, понятно, считаются ли знакомыми бабушки во дворе: Мишка не знает, как их зовут, мама и папа тоже не знают. С другой стороны, они всегда тут сидят, каждый день, и уж они-то точно знают, как зовут Мишку, сколько ему лет, и что он ел вчера на обед. Наверное, они знают даже о том, что сегодня утром Мишка вместо того, чтобы чистить зубы, стоял и глядел, как красиво разбивается на мелкие брызги и утекает в раковину струя воды, а потом намочил щётку, закрыл кран и самым честным голосом сказал маме, что, правда-правда, уже всё почистил.
Этих, во дворе, честным голосом не обманешь, они тебя насквозь видят, Мишка прямо чувствует, как они смотрят, ещё летом, перед школой, Мишке в больнице специальным аппаратом делали особенную фотографию, где было видно все Мишкины кости - вот так они со своей лавочки и смотрят, от их взглядов Мишке даже взаправду делается щекотно.
Но Мишка всё равно говорит бабушкам, как учила мама: здравствуйте!
Та бабушка, которая сидит справа, кивает ему в ответ и, вроде бы, улыбается. Ну и ладно.
Олег выходит, хлопая по очереди по карманам - ключи на месте, кошелёк на месте, порядок, широко шагает по двору, и уже убегая, слышит что-то укоризненное и оборачивается.
Собака, говорит ему одна из парочки бабулек на лавочке у подъезда.
Что - собака, не понимает Олег.
Опять выть будет весь день, поясняет старуха. Нехорошо.
Щенок же ещё, бормочет Олег, скоро привыкнет, ну. Вот же блин, думает он с досадой. Грымзы.
Не звони мне, говорит Оля устало, вообще забудь мой номер, и адрес, пожалуйста, тоже забудь; сбрасывает вызов и роняет телефон в сумку, едва сдерживая острое желание зашвырнуть его вон в ту лужу, или, к примеру, вот в эту груду листьев, чтобы никогда, никогда больше!
Поднимается на крыльцо, в перекрестье двух острых старушечьих взглядов, из последних сил растягивает губы в улыбку - ну, разумеется, они всё слышали.
Здравствуйте, говорит Оля, мечтая провалиться сквозь землю, хлопает дверью, бежит вверх по лестнице.
Алёна самым зловещим шёпотом, на который только способна, говорит: ты видишь? Ну, вижу, отвечает Даша, которая, вообще-то, очень уважает свою старшую сестру, но в данный момент не уверена в том, что новая игра достаточно интересна. Две старушки сидят на скамейке, подумаешь.
Они, говорит Алёна со значением, не настоящие!
Это почему ещё, с сомнением спрашивает Даша.
А вот сама узнаешь, отвечает Алёна, когда понаблюдаешь за ними подольше.
Дворник Константин сметает в кучу опавшие листья, жёлтые, красные. Поравнявшись с лавочкой, останавливается, спрашивает: ну, как оно? Константин не любит пустой болтовни, поэтому не здоровается, и вопросы всегда задаёт строго по делу.
Кошка, говорит ему старуха слева. В подвале. Как и дворник, двое с лавочки предпочитают не тратить лишних слов.
Понял, отвечает Константин. Закончив с листьями, он спускается в подвал и выносит оттуда коробку с разноголосо пищащим семейством, маленькая кошка цвета опавших листьев тревожно снуёт у Константина под ногами.
Дверь, говорит ему вслед та, что справа. На чердак.
Понял, не оборачиваясь, отзывается Константин.
Тёмно-синяя машина останавливается за квартал, тот, кто из неё выходит, сосредоточенно набирает один и тот же номер, но телефон раз за разом выдаёт серию коротких гудков. Почему-то вместо того, чтобы войти во двор, приехавший сосредоточенно хмурится, вертит головой и даже трёт виски, но это, кажется, не очень помогает, потому что в конце концов он пожимает плечами и, потоптавшись, садится обратно в синюю машину и уезжает. Неважно.
Даша наблюдает из окна, прижавшись носом к стеклу, если смотреть со стороны двора, наверное, Дашин нос сейчас похож на пятачок. Она видит, как левая старушка поворачивается к дворнику с коробкой и что-то говорит. Дворник ей отвечает, и в этот момент, с дрожащим замиранием в животе, Даша вдруг понимает, что Алёна была совершенно права: в старушках есть что-то ужасно не настоящее, обычные люди так не разговаривают. У обычных людей двигается лицо, глаза, а эти… ой, мамочки, думает Даша, сильнее прижимая нос к стеклу и страшно жалея, что ничего не слышит.
Когда в дверь стучат, у Оли, разумеется, сердце падает куда-то вниз, она идёт открывать, пытаясь сохранить ледяное выражение лица - но за дверью оказывается дворник. Привет, растерянно говорит Оля.
Вот, отвечает Константин, протягивая ей котёнка. Весь котёнок цвета опавших листьев целиком умещается на дворниковой ладони. Константин уточняет: надо?
Надо, тут же соглашается она. Очень надо.
Уже под вечер, на чердаке, за перекосившейся дверью, которую как раз в этот момент чинит Константин, происходит почти незаметное движение. В сваленный в углу ворох старой одежды пробирается мышь, затем ещё одна. Сверху сама собой с лёгким шорохом осыпается штукатурка, стекло чердачного окна почти неслышно лопается. Потом то, что только что было небольшой кучей мусора, приходит в себя, поднимается и отряхивает подол юбки. Встаёт и не слишком уверенными поначалу шагами идёт к выходу с чердака.
Константин, который только что закончил и закрыл дверь на замок, видит, как запертая дверь без малейшего сопротивления замку распахивается, и с чердака выходит старушка.
Ага, говорит он. Вот как, значит.
Окно, отвечают ему. Разбилось. И, не тратя больше слов, спускаются вниз, на лавочку, к ожидающим там двум другим.
Понял, говорит ей в спину Константин. Три - это хорошо, думает он с удовольствием. Больше присмотра, больше порядка. А то куда это годится, такой большой домище - и всего двух себе отрастил, перед соседями стыдно.
Вот блин, думает Олег, глядя, как из подъезда выбирается третья старуха, и усаживается на скамейку к коллегам. Совсем житья теперь не будет. Подхватывает разгулявшегося щенка и сбегает к себе, шепчет под нос: грымзы.
Ой, мамочки, с восторженным ужасом думает Даша, которую мама ведёт домой из садика, их теперь целых три! Интересно, Алёна уже знает?
Словно услышав её, третья старуха поворачивает голову, прижимает к носу палец, так, что он сплющивается и становится похож на пятачок, и не очень умело, но старательно подмигивает.
Этих, во дворе, честным голосом не обманешь, они тебя насквозь видят, Мишка прямо чувствует, как они смотрят, ещё летом, перед школой, Мишке в больнице специальным аппаратом делали особенную фотографию, где было видно все Мишкины кости - вот так они со своей лавочки и смотрят, от их взглядов Мишке даже взаправду делается щекотно.
Но Мишка всё равно говорит бабушкам, как учила мама: здравствуйте!
Та бабушка, которая сидит справа, кивает ему в ответ и, вроде бы, улыбается. Ну и ладно.
Олег выходит, хлопая по очереди по карманам - ключи на месте, кошелёк на месте, порядок, широко шагает по двору, и уже убегая, слышит что-то укоризненное и оборачивается.
Собака, говорит ему одна из парочки бабулек на лавочке у подъезда.
Что - собака, не понимает Олег.
Опять выть будет весь день, поясняет старуха. Нехорошо.
Щенок же ещё, бормочет Олег, скоро привыкнет, ну. Вот же блин, думает он с досадой. Грымзы.
Не звони мне, говорит Оля устало, вообще забудь мой номер, и адрес, пожалуйста, тоже забудь; сбрасывает вызов и роняет телефон в сумку, едва сдерживая острое желание зашвырнуть его вон в ту лужу, или, к примеру, вот в эту груду листьев, чтобы никогда, никогда больше!
Поднимается на крыльцо, в перекрестье двух острых старушечьих взглядов, из последних сил растягивает губы в улыбку - ну, разумеется, они всё слышали.
Здравствуйте, говорит Оля, мечтая провалиться сквозь землю, хлопает дверью, бежит вверх по лестнице.
Алёна самым зловещим шёпотом, на который только способна, говорит: ты видишь? Ну, вижу, отвечает Даша, которая, вообще-то, очень уважает свою старшую сестру, но в данный момент не уверена в том, что новая игра достаточно интересна. Две старушки сидят на скамейке, подумаешь.
Они, говорит Алёна со значением, не настоящие!
Это почему ещё, с сомнением спрашивает Даша.
А вот сама узнаешь, отвечает Алёна, когда понаблюдаешь за ними подольше.
Дворник Константин сметает в кучу опавшие листья, жёлтые, красные. Поравнявшись с лавочкой, останавливается, спрашивает: ну, как оно? Константин не любит пустой болтовни, поэтому не здоровается, и вопросы всегда задаёт строго по делу.
Кошка, говорит ему старуха слева. В подвале. Как и дворник, двое с лавочки предпочитают не тратить лишних слов.
Понял, отвечает Константин. Закончив с листьями, он спускается в подвал и выносит оттуда коробку с разноголосо пищащим семейством, маленькая кошка цвета опавших листьев тревожно снуёт у Константина под ногами.
Дверь, говорит ему вслед та, что справа. На чердак.
Понял, не оборачиваясь, отзывается Константин.
Тёмно-синяя машина останавливается за квартал, тот, кто из неё выходит, сосредоточенно набирает один и тот же номер, но телефон раз за разом выдаёт серию коротких гудков. Почему-то вместо того, чтобы войти во двор, приехавший сосредоточенно хмурится, вертит головой и даже трёт виски, но это, кажется, не очень помогает, потому что в конце концов он пожимает плечами и, потоптавшись, садится обратно в синюю машину и уезжает. Неважно.
Даша наблюдает из окна, прижавшись носом к стеклу, если смотреть со стороны двора, наверное, Дашин нос сейчас похож на пятачок. Она видит, как левая старушка поворачивается к дворнику с коробкой и что-то говорит. Дворник ей отвечает, и в этот момент, с дрожащим замиранием в животе, Даша вдруг понимает, что Алёна была совершенно права: в старушках есть что-то ужасно не настоящее, обычные люди так не разговаривают. У обычных людей двигается лицо, глаза, а эти… ой, мамочки, думает Даша, сильнее прижимая нос к стеклу и страшно жалея, что ничего не слышит.
Когда в дверь стучат, у Оли, разумеется, сердце падает куда-то вниз, она идёт открывать, пытаясь сохранить ледяное выражение лица - но за дверью оказывается дворник. Привет, растерянно говорит Оля.
Вот, отвечает Константин, протягивая ей котёнка. Весь котёнок цвета опавших листьев целиком умещается на дворниковой ладони. Константин уточняет: надо?
Надо, тут же соглашается она. Очень надо.
Уже под вечер, на чердаке, за перекосившейся дверью, которую как раз в этот момент чинит Константин, происходит почти незаметное движение. В сваленный в углу ворох старой одежды пробирается мышь, затем ещё одна. Сверху сама собой с лёгким шорохом осыпается штукатурка, стекло чердачного окна почти неслышно лопается. Потом то, что только что было небольшой кучей мусора, приходит в себя, поднимается и отряхивает подол юбки. Встаёт и не слишком уверенными поначалу шагами идёт к выходу с чердака.
Константин, который только что закончил и закрыл дверь на замок, видит, как запертая дверь без малейшего сопротивления замку распахивается, и с чердака выходит старушка.
Ага, говорит он. Вот как, значит.
Окно, отвечают ему. Разбилось. И, не тратя больше слов, спускаются вниз, на лавочку, к ожидающим там двум другим.
Понял, говорит ей в спину Константин. Три - это хорошо, думает он с удовольствием. Больше присмотра, больше порядка. А то куда это годится, такой большой домище - и всего двух себе отрастил, перед соседями стыдно.
Вот блин, думает Олег, глядя, как из подъезда выбирается третья старуха, и усаживается на скамейку к коллегам. Совсем житья теперь не будет. Подхватывает разгулявшегося щенка и сбегает к себе, шепчет под нос: грымзы.
Ой, мамочки, с восторженным ужасом думает Даша, которую мама ведёт домой из садика, их теперь целых три! Интересно, Алёна уже знает?
Словно услышав её, третья старуха поворачивает голову, прижимает к носу палец, так, что он сплющивается и становится похож на пятачок, и не очень умело, но старательно подмигивает.