All the world's a stage.:-)
В феврале я у себя написала пост об "особых отношениях" между "реальным" и "виртуальным театральным" в Шекспировскую эпоху (имея ввиду совокупность как временных, так и событийно-исторических и социо-культурных элементов, образовывавших ту самую "среду" в которой, и - ИЗ которой, "жил и творил" Уильям Шекспир)
где цитировала Акройда
Тот же дух елизаветинского стиля отмечает историк: «Он сознательно стремился к великолепию и видел в великолепии соединение всех добродетелей», «победно демонстрируя свое мастерство», бесконечное в своем разнообразии: «он не знает усталости; он требует отклика и вызывает приятные ощущения; там нет места умеренности и порядку». В каком-то смысле это можно отнести и к творчеству Шекспира. Преобладание броских красок, замысловатый рисунок, все рассчитано на изумление и любопытство - это характерно и для шекспировских пьес. Какова бы ни была культурная эпоха, ее черты одинаковы во всех проявлениях.
Питер Акройд "Шекспир"
И теперь не могу не поделиться ещё одной "заметкой" на эту же тему:
ploman в Костюмы времен Шекспира
В журнале «Москвитятин» за январь 1849 года есть перевод части статьи Натана Драка «Shakespeare and his times», в котором описывается мода английского двора времен Шекспира.
Вот часть статьи:
«Нет, может быть, периода в наших летописях, говорить Дрэк, в котором бы одежда представляла предмет столь любопытный для изысканий, как время царствований Елизаветы и Иакова I.
Сверх того, как говорить Гаррисон, непостоянство было так велико, что сегодня одевались по-испански, завтра по-французски, нынче предпочитали платье на манер верхненемецкого, а там всем нравился только костюм турок, который сменяло платье мавров, варварские рукава, лакейские сюртуки и короткие французские штаны, так что нигде нельзя было встретить такого переодевания, как у англичан, у которых непостоянство мод было всего постояннее. Прически были столь же различны: волосы стригли то под гребенку, то завивали, то отращивали наподобие женских, или, наконец, подрезали выше или ниже ушей, в кружок, наподобие чашки. Бороды носили также очень разнообразные - длинные и короткие, круглые и острые, смотря по тому, какая лучше шла к лицу. Таким образом, длиннолицые носили короткую бороду, а круглолицые длинную, и, наконец, если верить Корнелию Чамерсфорду, многие старики вовсе не носили бороды. Некоторые придворные, а также и военные носили в ушах золотые, осыпанные каменьями и жемчугом серьги.»
«Москвитянин» «Увеселения и костюмы времен Шекспира».
[Текст статьи целиком.]
Увеселения и костюмы времен Шекспира
1849 год, №2, кн. 2, январь
(Из сочинения Натана Драка «Shakespeare and his times».)
Шекспиру был двенадцатый год, когда летом 1575 года случилось одно происшествие, сделавшее сильное впечатление на его ум; это было посещение королевой Елизаветой великолепного графа Лейчестера в замке Кенильворт. О том, что молодой Шекспир был зрителем празднеств, данных по этому случаю, упоминается впервые епископом Перси в его «Опыте о происхождении английской сцены».
Из следующего краткого очерка можно составить себе некоторое понятие о блистательном великолепии и изысканной пышности этого царственного Кенильвортского праздника.
Граф встретил королеву в субботу, 9-го июля 1575 года, в городе Лонг-Ичингтоне, лежащем в семи милях от Кенильворта; здесь он для принятия ее величества велел выстроить столь великолепную беседку, которая «по своему изяществу», говорить Лэнгэм, «справедливо может быть сравнена с прекрасным дворцом, а по своей величине и пространству с городом или, лучше, цитаделью», и чтобы дать своим читателям более верное понятие о ее величине, прибавляет, что «до нее употреблено семь возов одних гвоздей». При вступлении королевы в замок графа перед ней явился плавучий, блестящий огнями остров, на котором сидела владычица озера с двумя нимфами; она обратилась к ее величеству со стихами, в которых рассказывалось о древности и владетелях замка; эта речь была заключена звуками рогов и других подобных музыкальных инструментов. На главном дворе для прохода королевы был построен величественный мост в двадцать футов шириной и семьдесят длиной; по обеим его сторонам стояли колонны, и на них приношения королеве от богов. Сильван предлагал ей клетку с дикими птицами, а Помона разных родов плоды, Церера - хлеб, а Бахус - вино; Нептун представлял морскую рыбу, Марс вооружение, а Феб всякие музыкальные инструменты. Во все время пребывания ее в замке, увеселения и представления сменялись ежедневно. На охоте являлся дикарь, покрытый плющом и сопровождаемый сатирами; были медвежьи травли, фейерверки, итальянские фигляры, деревенские брачные празднества, военные игры, мавританские танцы, и, чтобы не было недостатка ни в каких увеселениях, сюда прибыли ковентрийские актеры, и сыграли старинную комедию «Гокк Туэздэ, - нечто вроде турнира, в котором представлялось пантомимами, как англичане, в царствование короля Этельреда, разбили датчан. Сверх этого на пруде плавал Тритон на сирене в восемнадцать футов длиной, а Арион на дельфине. - Об издержках, употребленных на этот праздник, можно судить потому, что одного простого пива было здесь выпито триста двадцать бочонков. Одним словом, он был столь великолепен, что, по словам епископа Герта, «заслуживает быть упомянутым в летописях Англии».
Набросавши очерк праздника времен Шекспира, переходим к костюмам того времени.
«Нет, может быть, периода в наших летописях, говорит Дрэк, в котором бы одежда представляла предмет столь любопытный для изысканий, как время царствований Елизаветы и Иакова I.
Сверх того, как говорит Гаррисон, непостоянство было так велико, что сегодня одевались по-испански, завтра по-французски, нынче предпочитали платье на манер верхненемецкого, а там всем нравился только костюм турок, который сменяло платье мавров, варварские рукава, лакейские сюртуки и короткие французские штаны, так что нигде нельзя было встретить такого переодевания, как у англичан, у которых непостоянство мод было всего постояннее. Прически были столь же различны: волосы стригли то под гребенку, то завивали, то отращивали наподобие женских, или, наконец, подрезали выше или ниже ушей, в кружок, наподобие чашки. Бороды носили также очень разнообразные - длинные и короткие, круглые и острые, смотря по тому, какая лучше шла к лицу. Таким образом, длиннолицые носили короткую бороду, а круглолицые длинную, и, наконец, если верить Корнелию Чамерсфорду, многие старики вовсе не носили бороды. Некоторые придворные, а также и военные носили в ушах золотые, осыпанные каменьями и жемчугом серьги.
Перейдем теперь к одежде дам, начиная с королевы, которую описал Поль Ненцнер, видевший, как она проходила в дворцовую церковь в Гринвиче. Упомянув о процессии 6аронов, графов, кавалеров и пр., он продолжает:
«Наконец появилась королева, которой, как нам сказывали, было шестьдесят пять лет от роду, и которая, несмотря на это, была очень величественна. Лицо ее продолговато, красиво, но в морщинах; глаза у нее небольшие, черные и приятные; нос немного загнутый вниз, губы узкие и зубы черные (недостаток, которым, как кажется, страдают англичане, от слишком большого употреблена сахара); в ушах у нее висели богатые жемчужные серьги; она носила накладные волосы и на голове у нее была небольшая корона; грудь ее была открыта, как и у всех замужних англичанок; на шее у нее было прекраснейшее ожерелье из драгоценных камней; руки у нее малы, пальцы длинны; ростом она ни велика, ни мала; вид ее величествен, речь приятна и ласкова. В этот день на ней было белое шелковое платье, украшенное по краям жемчугом величиной с боб, - а сверх него черная шелковая с серебром мантилья; шлейф ее платья был очень длинен, - его несла одна маркиза; вместо цепи, на ней было другое, довольно длинное, золотое с драгоценными камнями ожерелье. Придворные дамы, за ней следовавшие, были прекрасны, хорошо сложены, и одеты большей частью в белом».
Немногие предметы из обыкновенного наряда Елизаветы, опущенные Ненцнером, а особенно характеристические - стоячий воротничок (ruff) и душегрейка (stomacher) непременно должны быть упомянуты. Первый часто обшитый кружевами и заглаженный в складки, по-видимому, расходился с затылка, как бы из центра; он был очень широк и стоял по обеим сторона и лица; концы его лежали на груди, от которой и поднимались эти два батистовые крыла, украшенные драгоценными каменьями, поддерживаемые проволокой и доходившие до вершины головы, на которой волосы были взбиты в виде подушки и богато покрыты драгоценными каменьями. Душегрейка делалась в обтяжку и широкая, с открытой грудью и длинной талией; она была усеяна дорогими каменьями и вся блестела золотом.
Английские красавицы наперерыв соперничали друг с другом в роскоши, разнообразии и великолепии. Указания некоторых писателей могут пояснить нам этот предмет.
Бенедикт, описывая женщину, которую бы он выбрал, говорит: «пусть волосы ее будут такого цвета, как угодно Богу;» - и в этих словах заключается косвенный намек на господствовавшую во времена Шекспира моду красить волосы, которая, по своему всеобщему распространению, вызывала не только что стрелы сатиры, но и порицания проповедников. Дамы не довольствовались обезображиванием своих собственных волос, но вообще распространяли его и на чужие, так что тогда было самым обыкновенным промыслом заманивать в скрытные места детей, у которых были прекрасные волосы, с тем, чтобы лишить их локонов, возбуждавших зависть. Шекспир, в 68-м сонете, говорит, что часто остригали самих мертвецов. Полученные таким образом волосы красили в песочный цвет, из лести к королеве, локоны которой были этого цвета, и эти ложные украшения названы были париками.
Парики вошли в Англию в употребление около 1572 года, - и их можно было иметь всех возможных цветов. Впрочем, в ношении волос так же, как и в других частях наряда, было различие между замужними женщинами и девицами. Платья девиц, по замечанию Мориссона, делались в обтяжку, а передники из тонкого полотна; они ходили с открытой головой и в собственных волосах, красиво завязанных и поднятых на лбу; но многие из них (от холода, как они говорили) носили шапочки из чужих волос.
К числу различных головных уборов Шекспир относит чепец-кораблик (ship-tire), чепец-великан (tire-voliant)[1] и чепец венецианский.
Чепец-кораблик был, как кажется, открытый пышный головной убор с шарфами или лентами, развевавшимися по воздуху, наподобие флагов.
Чепец-великан (если текст Шекспира правилен) должен означать какой-нибудь головной убор еще более блистательный и пышный: ведь мы знаем, что в эти времена великолепных нарядов - перья, дорогие камни, золото и серебро были обыкновенными украшениями. Наш, в 1594 году, говорит о «батистовых чепцах с белоснежными серебряными кудрями» (curlings).
Венеция и Париж были источниками моды, и от времени до времени снабжали более приличными и изящными дамскими головными уборами, чем те, о которых сказано выше.
Французская наколка, любимый головной убор того времени, состоявшая просто из газа или кисеи, шла от затылка ко лбу и оставляла волосы открытыми с обеих сторон. - С большим вкусом также надевались сверх приглаженных волос серебряные и золотые сеточки.
Другое удачное украшение состояло из грациозно прикалываемых к волосам искусственных стручьев, которые делались открытыми, и в которых, вместо горошин, вставлялись ряды жемчужин.
Утренним головным убором был обыкновенно чепчик, завязывавшийся под бородой. Горожанки носили или великолепную бархатную шапочку, или так называемую «шапочку из серой белки» (Minever cap), с тульей в три дюйма вышины и о трех углах.
Все румянились и белились явно. Маски и покрывала были во всеобщем употреблении. Первые делались из бархата. Дамы, выезжая со двора, закрывали ими все лицо; только для глаз прорезывались отверстия, через которые они смотрели. Последние закрывали только нижнюю часть лица не выше носа, и казались какой-то перевязкой.
Брыжи, или воротник, частью уже описанные в числе предметов, составлявших наряд Елизаветы, равно употреблялись мужчинами и женщинами. Но под материнским попечением дам они по своей стоячести, тонкости и величине достигли до величайшей степени нелепости. Сзади они доходили до самой верхушки головы, а батист, из которого их делали, был так тонок, что Стов пророчествовал, что их скоро станут делать из паутины. Чтобы укрепить столь нежное здание, необходимо понадобилось множество крахмала, употребление которого было введено в 1564 году, г-жей Динген-Фан Плесс, продавшей свое искусство за несколько гиней. Крахмаление было впоследствии усовершенствовано введением разных красок.
Талии носили тогда чрезмерно длинные; корсет оканчивался внизу мысом; спереди его был карман для денег, шитья или записок.
Верхние платья делались тогда из богатейших материй с бархатными, вышитыми капюшонами и щегольски выкроенными рукавами. Модной юбкой был шотландский фардингал, сделанный из сукна, тафты, атласа или другой какой шелковой материи; эта юбка обыкновенно была необъятной ширины, так что наружность дамы елизаветинских времен была истинно ужасна, когда она одевалась в одну из них, да еще в верхнее платье, и в брыжи по самой последней моде. Сверх всего часто набрасывали какую-нибудь мантилью или накидку, с капюшоном или без капюшона, сделанную из бархата или другой шелковой материи и богато обшитую кружевами.
Шелковые чулки, которые королева надела первый раз в 1560 году, когда г-жа Монтагю подарила ей одну пару, скоро вошли почти во всеобщее употребление, и сделались одной из самых разорительных частей их наряда.
Башмаки с высокими каблуками, в подражание венецианским chopine (род ходулей, делавшихся иногда выше фута), были в большой моде и доходили до самого смешного излишества; их носили с той целью, чтобы увеличить рост.
Все вообще дамы носили веера из страусовых перьев, вставленные в золотые, серебряные или костяные ручки, и делавшиеся с большим искусством и в разных изящных видах. Серебряные и костяные ручки употреблялись только щеголихами среднего сословия; но в высших классах он часто украшались драгоценными камнями. Королева не раз в день нового года получала в подарок веера, которых ручки были осыпаны алмазами.
Раздушенные браслеты, воротнички и перчатки были любимыми предметами, - и перчатки эти, по словам поэта, «были благовонны, как дамасская роза». Королева в этом отношении, как и во многих других предметах роскоши, служила образцом. Таус говорит, что на пятнадцатом году ее царствования граф Оксфордский подарил ей пару благовонных перчаток, которые были украшены четырьмя пучками розовых лент, и которые так ей понравились, что на портретах ее всегда изображали с этими перчатками на руках. Духи, которыми от них пахло, были так необыкновенно хороши, что их назвали духами графа Оксфордского.
К этому еще можно прибавить, что небольшое зеркало, висевшее у пояса, носовой платок, богато вышитый золотом и серебром, и любовный локон (love lock), небрежно спускавшийся к плечу, обыкновенно выставлялись на показ тогдашними щеголихами.
В начале этой статьи было сказано вообще о щегольстве мужчин; следующие подробности покажут, что они, - чему едва можно поверить, - в суетности и нелепости, с которыми заботились об украшении своих особ, далеко превосходили женщин.
Хотя есть причины думать, что склонность к мотовскому и легкомысленному щегольству начала распространяться с царствования Елизаветы; но эта склонность была еще более ободряема Иаковом; он, хотя сам собой и не подавал примера расточительности этого рода, но страстно любил ее в лице своих придворных. Эта страсть Иакова к щегольству других, кажется, была врожденной не только его придворным, но и всем его молодым подданным, оттого что, - повторяем, - в его особе ничто, от головы до пят, не подавало примера к тому фантастическому наряду, которым отличались щеголи того времени. Они носили длинные волосы; шляпы их с высокой и узкой кверху тульей делались из бархата, тафты или бобра, - последние были самые дорогие. Поля, а иногда и вся шляпа, вышивались золотом и серебром; к этому еще обыкновенно прибавляли дорогую перевязку, блестящую драгоценными камнями, и пышный пук перьев.
О бородах и их многообразных формах мы уже говорили; здесь остается только прибавить, что их обыкновенно красили в разные цвета и придавали им различный вид, сообразно званию, возрасту или прихоти тех, кто их носил. Красный цвет был один из самых модных. - Форменная стрижка бороды отличала судью; всклокоченная, щетинистая борода обозначала жителя деревни; острая, клинообразная борода была принадлежностью военного. Замечательно, говорит г. Мален, что покровитель Шекспира, граф Сауамптон всегда изображается с первой, а несчастный друг его, лорд Эссекс, - с последней.
Из женоподобных мужских мод этого времени была, может быть, самая женоподобная носить дорогие камни и розы в ушах или около шеи, а за левым ухом длинный локон волос, называвшийся любовным локоном. Розы были почти всегда необходимой принадлежностью к локону; только эти розы большей частью делались из лент. Но Бертон говорит, что однажды была мода вдевать в уши настоящие цветы.
Мужские брыжи никогда не доходили до огромного размера женских; но и они постепенно до того увеличились, что не понравились Елизавете, и она в одном из своих законов против роскоши повелевает обрезать их, если они переступают известную меру.
Кафтаны и нижнее платье около восьмого года царствования Елизаветы были непомерного объема, а особенно последнее, которое делали со складками и набивали шерстью и волосами, достигло такой огромной толстоты, что, как говорит Стрютт, основываясь на одной рукописи, «тогда в парламенте сделали нарочные места, для удобства тех членов, которые носили такое платье, и что эти места были уничтожены только тогда, как нелепость эта вышла из моды».
Кафтан значительно уменьшился тогда в объеме, но все еще был так тверд и стояч, что носивший его никак не мог наклониться до земли. Он делался из сукна, бархата или другой шелковой материи, и так плотно обхватывал тело, словно корсет; воротник у него был широкий, а рукава длинные и узкие, или очень широкие, называвшиеся датскими рукавами. Штаны или панталоны, ограниченные теперь в своем объеме, делались или плотно по ноге, или умеренно скруглялись посредством подбивания. Первые, которые оканчивались выше колена, часто делали из красного атласа с шитьем; последние нередко бывали очень неблаговидной формы. Сверх всего надевался плащ из богатейшей материи, обыкновенно расшитый золотом или серебром; он застегивался на плече. Лисьи, барашковые и собольи меха употреблялись на опушку, но право носить последние, по их дороговизне, предоставлялось только дворянству - и то не ниже степени графа. Соболи были так дороги, что опушка из них платилась иногда по тысяче дукатов. Следовательно, прибавляет Мален, платье, обшитое соболями, было самое дорогое, какое только носили англичане во время Шекспира.
Чулки были шелковые тканые или шились портными из бархата, камки или другой драгоценной шелковой материи. Их подвязывали ниже колена столь дорогими подвязками, что, по словам Гаувна, мужчины среднего класса носили подвязки и башмачные пряжки ценой более, чем в пять фунтов стерлингов. Подвязки делались из золота и серебра или из атласа и бархата с густой золотой бахромой. Простые люди довольствовались галуном.
Столь же необыкновенно изысканны были сапоги и башмаки того времени. Башмаки с каблуками придавали росту на два дюйма и более; они бывали разных цветов и притом резные и сшивные. Нередко их делали из бархата и вышивали дорогими металлами, и если у них были завязки, то эти последние покрывались огромными бантами из лент, искусно украшенными и дорогой цены. Замечательно еще то, что башмаки и тогда, как ныне, делались на одну ногу.
Сапоги были - если возможно - еще необыкновеннее и дороже башмаков, и походили некоторым образом на театральные котурны средних веков. Они делались из красноватого сукна или кожи и свободно висели складками около ноги; у них были огромные загнутые вниз отвороты с бахромой; каблуки украшались золотыми или серебряными шпорами. Но и этим не были довольны те, которые стремились достигнуть высшей степени щегольства. Стеббес говорит, что сапоги часто делались из довольно тонкого сукна и столь широкие, что материи, на них употребленной, достало бы на рубашку. На них вышивали золотом и серебром птиц, животных и разные фигуры разноцветными шелками, так что одно шитье стоило от четырех до десяти фунтов стерлингов.
Нижнее платье тогдашнего щеголя было великолепно и дорого, не менее верхнего платья; сорочки из голландского полотна и батиста, отлично сшитые, стоили иногда до десяти фунтов стерлингов.
Джентльмен не почитался одетым, если на нем не было кинжала и рапиры. Первый, богато вызолоченный и украшенный, носили сзади. Рапира, сделавшаяся известной в Англии со времен Генриха VIII, при Елизавете совершенно вытеснила прежний меч. Хотя рапира употреблялась иногда и в дело, и была гораздо опаснее своего предшественника, но главное, ее носили как блестящий наряд, - оттого что эфес и ножны ее были богато и изящно украшены. Рапиру, по тогдашнему обычаю, не снимали даже и во время танцев.
Скоро вошло в моду носить рапиры такой необыкновенной длины, что правительство должно было обратить на это внимание, и законом поведено было ограничить длину их тремя футами.
В заключение статьи нашей о костюмах времен Шекспира скажем, что одежда мещан, будучи менее щеголеватой, была столь же великолепна, а иногда и также ценна, как одежда знатного щеголя.
[1] Признаемся, что лучше мы не могли перевести этих названий головных уборов, тем более, что и Дрэк описывает их форму только предположительно. Примеч. переводч.
* * *
Не только театр Шекспира - это жизненно, но и жизнь Шекспировской эпохи - это театрально.:-)
Но "театрально" не в смысле "фальшиво", "ненастояще", "наиграно". "Театрально" именно в том смысле, который вложил наш gentle Will в уста Жака из " As You Like It"
All the world's a stage,
And all the men and women merely players:
They have their exits and their entrances;
And one man in his time plays many parts
"Театрально" в том смысле, в котором употребляет это слово цвейговская Елизавета Тюдор: "Мы, государыни, подвизаемся на подмостках мира, на виду у всего мира"
Да, театральность подразумевает некоторый элемент "ряженности", НО...
Но только ты сам можешь определить, так кем ты будешь в этой пьесе, пастухом, переряженым в принца, или принцессой, принаряженой пастушкой.;-)
И, в качестве "вишенки" - Horrible Histories.Strange Tudor Laws. ;-)))
Click to view