~ ЖЖ как предчувствие ~ ХІХ век
Напечатано в 1860 году:
«Тутъ былъ видѣнъ вполнѣ либерализмъ, непризнаванiе чиновъ и властей, свобода такая, какой нѣтъ и не будетъ никогда ни въ одномъ государствѣ. Каждый здѣсь дѣлалъ что хотѣлъ, какая бы шальная мысль ни забрела ему въ голову…
Коммунизмъ былъ во всемъ разгарѣ - «что мое, то твое». Словомъ, это былъ тотъ общественный рай, та новоустроенная жизнь, о которой такъ мечтаютъ люди и которой удастся имъ хлебнуть - должно быть на другой планетѣ…» Г.И.С.(с)
Цитата принадлежит ныне почти забытому автору с заветным вензелем Г.И.С., на роскошное сочинение которого Достоевский написал рецензию, не менее роскошную, прибегнув к сравнениям, тоже чрезвычайно живым и пророческим.
Привожу фрагмент из рецензии и просто наслаждаюсь))
***
Вотъ одно сравненiе, которое кажется намъ очень вѣрнымъ...
…Представьте себѣ огромный холстъ, ну хоть такой, на которомъ написанъ Послѣднiй день Помпеи.
Весь этотъ холстъ разбитъ на многое множество маленькихъ квадратиковъ или клѣточекъ, и въ каждомъ квадратикѣ, въ каждой клѣточкѣ написанъ самой тонкой, прелестной кисточкой то пейзажикъ, то рыболовъ, здѣсь семейство чорныхъ таракановъ, тамъ прусаковъ; вотъ безплодная охота на гаваньскихъ утокъ, а вотъ чиновникъ, пробирающiйся домой по забору, потому что осенью всѣ улицы залиты водой.
Тутъ онъ обрушивается въ эту воду, а тамъ выливаетъ изъ сапоговъ эту же самую воду. Тутъ клопы, тамъ блохи. Здѣсь фигура вѣтра, - тамъ грозовое облако. И такъ далѣе и такъ далѣе, пока всѣ клѣточки или квадратики не наполнятся разными сценами и картинками. Повторяемъ, сценки эти и картинки написаны на холстѣ удивительно искусно.
И вотъ, представьте себѣ, васъ приводятъ смотрѣть на это произведенiе.
Вы ничего не видите… Вы ничего не видите съ того мѣста, съ котораго обыкновенно смотрятся большiя картины. А не забудьте, вы видите передъ собою большую, огромную картину. Вы видите туманъ, хаосъ какой-то, однимъ словомъ, - ничего не видите.
Не будучи близорукимъ, вы подходите на самое близкое разстоянiе къ огромной картинѣ и начинаете разсматривать ее по клѣточкамъ. Тутъ вами овладѣваетъ другое чувство или ощущенiе.
Каждому изъ насъ случалось иногда въ прескучной гостиной, среди совершенно чужихъ людей, изъ которыхъ одни играютъ въ карты, а вы въ нихъ не понимаете ни бельмеса; другiе… ну хоть пляшутъ, а вы дошли уже до тѣхъ лѣтъ или до того состоянiя духа, что танцы вамъ противны, и если пускаетесь иногда въ нихъ, то развѣ послѣ ужина, для пищеваренiя.
Вы страшно скучаете и натыкаетесь, или лучше сказать инстинктъ самоувеселенiя приводитъ васъ къ столу, заваленному всевозможными кипсеками и иллюстрированными изданiями. Въ скучныхъ гостиныхъ безъ такихъ столовъ дѣло никакъ не обходится. И вотъ вы съ жадностью бросаетесь на эти кипсеки, на эти иллюстрированныя изданiя.
Вотъ, думаете вы, нашлось прiятное занятiе. Не нужно мнѣ людей. Пусть ихъ себѣ играютъ и пляшутъ, а я вотъ здѣсь вдоволь полюбуюсь и байроновскими женщинами и библейскими женщинами и шекспировскими и разными другими женщинами и разными альбомами, рейнскими и эльбскими видами и проч. и проч. И что же?
Просмотрѣвъ довольно внимательно двѣ-три картинки, вы уже съ другими не церемонитесь, а просто перелистываете кипсеки и альбомы и едва разглядываете прелестныя картинки. Глаза у васъ разбѣгаются, впечатлѣнiе становится тупѣе и тупѣе. Множество картинокъ васъ одуряетъ: вы спѣшите, вамъ хочется поскорѣе съ ними покончить, и подъ конецъ это занятiе, отъ котораго вы ждали себѣ такъ много удовольствiя, до того вамъ наскучаетъ, что вы бросаете всѣ эти альбомы и кипсеки и отъ людей-картинокъ бѣжите къ живымъ людямъ, которые хоть въ карты играютъ, хоть пляшутъ, чужiе вамъ совсѣмъ, да все-таки живые люди.
Вотъ точно такое же впечатлѣнiе даютъ вамъ и «Гаваньскiе Чиновники».
Г. Генслеръ знаетъ Гавань, какъ свои двадцать пальцевъ. Даже лучше. Онъ можетъ не знать всѣхъ жилокъ, всѣхъ суставовъ, всѣхъ нервовъ своихъ двадцати пальцевъ (а можетъ быть и знаетъ, если напримѣръ онъ докторъ), но въ Галерной Гавани онъ знаетъ наперечетъ не только всѣхъ чиновниковъ, чиновницъ и ихъ потомковъ, онъ знаетъ даже, какое вариво бываетъ у нихъ на столѣ въ концѣ и началѣ мѣсяца; онъ знаетъ все, что они дѣлаютъ во всякое время года, днемъ и ночью; мало того, онъ знаетъ, какiе у нихъ коты, кошки, коровы, куры, иногда лошади, подчасъ стрекозы, подъ осень утки, ночью клопы, днемъ блохи.
Онъ все у нихъ высмотрѣлъ и все изучилъ. Даже котовъ, кошекъ, клоповъ, куръ, утокъ онъ, кажется, знаетъ лучше, чѣмъ самихъ чиновниковъ и чиновницъ прелестной Гавани. Много мѣста было ему выказать свое знанiе въ двухъ номерахъ «Библiотеки для Чтенiя». И онъ воспользовался этимъ мѣстомъ нельзя сказать чтобъ съ большой экономiей. Онъ заставилъ-таки насъ запастись терпѣнiемъ, но мы все читали; по временамъ намъ становилось скучно, но мы все читали, потомучто вдругъ мелькнетъ прелестная сценка, живо-схваченная картинка и вполнѣ вознаградитъ насъ за скуку. Безпрестанныя переливанья изъ пустого въ пустое, частыя повторенiя одного и того же заставляли насъ иногда зѣвать и широко зѣвать, но вдругъ явится какой-нибудь котъ или ворона какая-нибудь, и зѣвота унималась. Кого не разсмѣшитъ и еще болѣе не порадуетъ вотъ хоть такое мѣсто:
«Послѣднiе дни iюля… да не только послѣднiе, а всего лишь три дня осталось до 1-го августа… (я хотѣлъ сказать: до полученiя жалованья).
Природа уже… нѣтъ, природа послѣ; прежде должно быть жалованье… Жалованье гаваньскiе счастливцы - нѣкоторые - уже получили.
Вскорѣ зашевелилась вся Гавань… Кажется самыя лачужки заговорили: «Жалованье, жалованье получили мы!»
Котъ выползъ изъ-подъ печки. Кошурка, супруга его, съ просонья говоритъ:
- Куда ты, Васикàнчикъ?
- Да хочу выйдти, посмотрѣть на хозяевъ: жалованье, говорятъ, получили…
- Да тебѣ-то что? Развѣ ты чиновникъ? Вѣдь не ты получилъ?..
- Аа, нѣтъ, все-таки прiятно…
- Ну, ужь большое жалованье 12 рублей… не разгуляешься…
- Нѣтъ, ничего; если все донесешь домой, такъ ничего, можно жить… Еслибъ мнѣ столько дали!.. я съумѣлъ бы распорядиться, чортъ возьми!..
- Ну, да, замѣтила кошурка, - знаю, чтóбы ты сдѣлалъ: завелъ бы сейчасъ мамзель… Свинья…»
При такомъ мѣстѣ самый серьёзный человѣкъ, если не расхохочется, то ужь навѣрное улыбнется. Или вотъ напримѣръ другое мѣсто, гдѣ описываются тараканы.
«Прусаки (т. е. тараканы) расхаживали и бѣгали по шестку, по посуднику, по всему полу и на столѣ. Въ особенности кишѣли они на столѣ, доѣдая недоѣденныя крохи.
Тутъ былъ видѣнъ вполнѣ либерализмъ, непризнаванiе чиновъ и властей, свобода такая, какой нѣтъ и не будетъ никогда ни въ одномъ государствѣ. Каждый здѣсь дѣлалъ что хотѣлъ, какая бы шальная мысль ни забрела ему въ голову…
Коммунизмъ былъ во всемъ разгарѣ - «что мое, то твое». Словомъ, это былъ тотъ общественный рай, та новоустроенная жизнь, о которой такъ мечтаютъ люди и которой удастся имъ хлебнуть - должно быть на другой планетѣ…
Зато же прусаки и знали себя и то положенiе, которымъ они пользовались. Наѣвшись, они возсѣдали цѣлыми общинами надъ посудникомъ, въ особенности же надъ печкой, и шипѣли и размышляли, что лучше ихъ житья не можетъ быть: «квартира, говорили они, отопленiе и освѣщенiе даровое, столъ даровой и, въ заключенiе, ненадо платить повинностей… Одно лишь скверно: мѣсяца три-четыре все идетъ какъ по маслу; умирать не надо.
Вдругъ, и всегда къ страшному для всѣхъ насъ удивленiю, - ставятъ гороховую муку съ бурою, мышьякомъ или сулемою… Согласитесь, что это глупо!.. Ужель они думаютъ, эти гаваньцы, что прусакъ такой простофанъ, станетъ ѣсть гороховую муку съ ядовитыми веществами? Какъ же! А чутье-то на что? Положимъ, они не въ состоянiи отравить; это такъ. Но вѣдь здѣсь надо смотрѣть на мысль, на намѣренiе…
Вѣдь это ужь значитъ посягательство на жизнь!..
Чтожъ мы - люди вредные для общества, возмутители общественнаго порядка и тишины? Если же скажутъ, что мы не платимъ податей, - такъ финляндцы и колонисты тоже вѣдь ничего не платятъ; а мы съ ними прибыли сюда, въ Россiю. Имъ даны льготы; а намъ отчего же нѣтъ? Мы тоже иностранцы!.. мы ведемъ свой родъ отъ Германна, точно также, какъ гаваньцы чудеснымъ образомъ происходятъ отъ варяговъ, а варяги происходятъ отъ варягеръ, а варягеръ отъ фарьягеръ, а фарьягеръ отъ фарьегеръ, а фарьегеръ тоже самое, что по чухонски руотци, отъ котораго произошло рутци, значитъ «морской разбойникъ»; наконецъ отъ рутци - очень понятно, произошло русскiй, а отъ этого, почти можно допустить, произошла и вся Русь.
Задача очень немудреная. По подобной же лѣстницѣ, поднимаясь выше и выше, мы, жолтые прусаки, происходимъ отъ Германна. Сперва Германнъ, потомъ Гансъ-Саксъ; потомъ Гансъ-Вурстъ; а тамъ уже мы, жолтые прусаки. Этакъ можно очень легко добраться до начала всѣхъ вещей; надо только держаться системы одного ученаго нѣмца, который увѣрялъ, что «замокъ» происходитъ отъ «самъ-око», а «скипидаръ» отъ «терпинтинъ»; причемъ онъ варiировалъ: тер-ски, пен-ти, тин-даръ… Выйдетъ: скипидаръ. Ну, да прахъ его возьми, происхожденiе! Говоря откровенно, для насъ гораздо еще непрiятнѣе мышьяку, - это персидскiй порошокъ: если кого-нибудь нелегкая угораздитъ иногда сапнуть имъ по тебѣ со всего плеча, то это дѣйствительно чисто дьявольское навожденiе!
Не умрешь - о смерти тутъ и рѣчи не можетъ быть; послѣ оживешь, - это такъ; но вѣдь ошеломитъ; просто дуракомъ сдѣлаешься; лежишь на спинѣ и болтаешь ногами, - стыдъ и срамъ! Невѣсть чтó могутъ подумать… Странные люди, эти гаваньцы; никакого нѣтъ соображенiя!.. Они могли бы посудить по себѣ: прилично ли быть въ такомъ положенiи?..
Тутъ одинъ молодой прусакъ пренаивно спросилъ, заглядывая въ глаза рослому прусаку:
- Я, дяинька, не дальше, какъ сегодня вечеромъ видѣлъ въ такомъ положенiи нашего хозяина. Онъ лежалъ у мостковъ, тоже такъ, кверху рыльцемъ. Отчего это?
- Да должно быть тоже, душенька, отъ персидскаго порошку.»
Неправда ли, какъ все это грацiозно, мило и остроумно?
А скука отчего же? отчего же зѣвота?
А вотъ отчего, по нашему мнѣнiю.
Всѣ эти прелестныя сценки, картинки, пейзажики такъ часты и вмѣстѣ съ тѣмъ такъ разрозненны, такъ не связаны одни съ другими, что при чтенiи ихъ невольно чувствуешь какое-то однообразiе, монотонность. Такъ много и такъ вдругъ даетъ вамъ ихъ авторъ.
Едва успѣете разглядѣть одну сцену, какъ уже является другая. И все это безъ малѣйшей связи. Люди (которыхъ впрочемъ нѣтъ въ разсказѣ: это легкiе очерки безъ всякаго характера, даже и внѣшняго - и это главный недостатокъ, главная причина скуки) пересыпаются животными и насѣкомыми, а животныя и насѣкомыя людьми.
Такъ продолжать можно до безконечности, и мы рѣшительно не понимаемъ, какiя причины заставили г. Генслера остановиться на томъ мѣстѣ, на которомъ онъ остановился. Круглый годъ пройденъ - это развѣ? Но кто же помѣшаетъ талантливому автору начать другой годъ, а потомъ третiй и т. д. Исторiя можетъ выйдти безъ конца и детали въ ней будутъ также интересны и милы. Носъ выдернулъ - хвостъ увязъ; хвостъ выдернулъ - носъ увязъ и т. д. до безконечности, какъ повѣствуетъ одна дѣтская притча.
http://philolog.petrsu.ru/fmdost/vremja/1861/FEBRR/chinovn.htm
***
Генслер (Гензлер) Иван Семёнович
[1820 - после 1873]
Беллетрист, переводчик. Учился в Медико-хирургической академии (ветеринарный врач по профессии. В 1855 г. выпустил «Энциклопедический лечебник домашних животных»). Его очерки и рассказы были известны Достоевскому еще в начале 1860-х гг.
Так, Достоевский поместил во «Времени» 1861, № 2 рецензию на сочинение Генслера «Гаваньские чиновники в домашнем быту, или Галерная гавань во всякое время дня и года». (С этим очерком Генслер вступил на литературное поприще).
Генслер был известен как переводчик Г.Гейне.
https://www.fedordostoevsky.ru/around/Gensler_I_S/
И ВИКИ Генслер Иван Семёнович
«Тутъ былъ видѣнъ вполнѣ либерализмъ, непризнаванiе чиновъ и властей, свобода такая, какой нѣтъ и не будетъ никогда ни въ одномъ государствѣ. Каждый здѣсь дѣлалъ что хотѣлъ, какая бы шальная мысль ни забрела ему въ голову…
Коммунизмъ былъ во всемъ разгарѣ - «что мое, то твое». Словомъ, это былъ тотъ общественный рай, та новоустроенная жизнь, о которой такъ мечтаютъ люди и которой удастся имъ хлебнуть - должно быть на другой планетѣ…» Г.И.С.(с)
Цитата принадлежит ныне почти забытому автору с заветным вензелем Г.И.С., на роскошное сочинение которого Достоевский написал рецензию, не менее роскошную, прибегнув к сравнениям, тоже чрезвычайно живым и пророческим.
Привожу фрагмент из рецензии и просто наслаждаюсь))
***
Вотъ одно сравненiе, которое кажется намъ очень вѣрнымъ...
…Представьте себѣ огромный холстъ, ну хоть такой, на которомъ написанъ Послѣднiй день Помпеи.
Весь этотъ холстъ разбитъ на многое множество маленькихъ квадратиковъ или клѣточекъ, и въ каждомъ квадратикѣ, въ каждой клѣточкѣ написанъ самой тонкой, прелестной кисточкой то пейзажикъ, то рыболовъ, здѣсь семейство чорныхъ таракановъ, тамъ прусаковъ; вотъ безплодная охота на гаваньскихъ утокъ, а вотъ чиновникъ, пробирающiйся домой по забору, потому что осенью всѣ улицы залиты водой.
Тутъ онъ обрушивается въ эту воду, а тамъ выливаетъ изъ сапоговъ эту же самую воду. Тутъ клопы, тамъ блохи. Здѣсь фигура вѣтра, - тамъ грозовое облако. И такъ далѣе и такъ далѣе, пока всѣ клѣточки или квадратики не наполнятся разными сценами и картинками. Повторяемъ, сценки эти и картинки написаны на холстѣ удивительно искусно.
И вотъ, представьте себѣ, васъ приводятъ смотрѣть на это произведенiе.
Вы ничего не видите… Вы ничего не видите съ того мѣста, съ котораго обыкновенно смотрятся большiя картины. А не забудьте, вы видите передъ собою большую, огромную картину. Вы видите туманъ, хаосъ какой-то, однимъ словомъ, - ничего не видите.
Не будучи близорукимъ, вы подходите на самое близкое разстоянiе къ огромной картинѣ и начинаете разсматривать ее по клѣточкамъ. Тутъ вами овладѣваетъ другое чувство или ощущенiе.
Каждому изъ насъ случалось иногда въ прескучной гостиной, среди совершенно чужихъ людей, изъ которыхъ одни играютъ въ карты, а вы въ нихъ не понимаете ни бельмеса; другiе… ну хоть пляшутъ, а вы дошли уже до тѣхъ лѣтъ или до того состоянiя духа, что танцы вамъ противны, и если пускаетесь иногда въ нихъ, то развѣ послѣ ужина, для пищеваренiя.
Вы страшно скучаете и натыкаетесь, или лучше сказать инстинктъ самоувеселенiя приводитъ васъ къ столу, заваленному всевозможными кипсеками и иллюстрированными изданiями. Въ скучныхъ гостиныхъ безъ такихъ столовъ дѣло никакъ не обходится. И вотъ вы съ жадностью бросаетесь на эти кипсеки, на эти иллюстрированныя изданiя.
Вотъ, думаете вы, нашлось прiятное занятiе. Не нужно мнѣ людей. Пусть ихъ себѣ играютъ и пляшутъ, а я вотъ здѣсь вдоволь полюбуюсь и байроновскими женщинами и библейскими женщинами и шекспировскими и разными другими женщинами и разными альбомами, рейнскими и эльбскими видами и проч. и проч. И что же?
Просмотрѣвъ довольно внимательно двѣ-три картинки, вы уже съ другими не церемонитесь, а просто перелистываете кипсеки и альбомы и едва разглядываете прелестныя картинки. Глаза у васъ разбѣгаются, впечатлѣнiе становится тупѣе и тупѣе. Множество картинокъ васъ одуряетъ: вы спѣшите, вамъ хочется поскорѣе съ ними покончить, и подъ конецъ это занятiе, отъ котораго вы ждали себѣ такъ много удовольствiя, до того вамъ наскучаетъ, что вы бросаете всѣ эти альбомы и кипсеки и отъ людей-картинокъ бѣжите къ живымъ людямъ, которые хоть въ карты играютъ, хоть пляшутъ, чужiе вамъ совсѣмъ, да все-таки живые люди.
Вотъ точно такое же впечатлѣнiе даютъ вамъ и «Гаваньскiе Чиновники».
Г. Генслеръ знаетъ Гавань, какъ свои двадцать пальцевъ. Даже лучше. Онъ можетъ не знать всѣхъ жилокъ, всѣхъ суставовъ, всѣхъ нервовъ своихъ двадцати пальцевъ (а можетъ быть и знаетъ, если напримѣръ онъ докторъ), но въ Галерной Гавани онъ знаетъ наперечетъ не только всѣхъ чиновниковъ, чиновницъ и ихъ потомковъ, онъ знаетъ даже, какое вариво бываетъ у нихъ на столѣ въ концѣ и началѣ мѣсяца; онъ знаетъ все, что они дѣлаютъ во всякое время года, днемъ и ночью; мало того, онъ знаетъ, какiе у нихъ коты, кошки, коровы, куры, иногда лошади, подчасъ стрекозы, подъ осень утки, ночью клопы, днемъ блохи.
Онъ все у нихъ высмотрѣлъ и все изучилъ. Даже котовъ, кошекъ, клоповъ, куръ, утокъ онъ, кажется, знаетъ лучше, чѣмъ самихъ чиновниковъ и чиновницъ прелестной Гавани. Много мѣста было ему выказать свое знанiе въ двухъ номерахъ «Библiотеки для Чтенiя». И онъ воспользовался этимъ мѣстомъ нельзя сказать чтобъ съ большой экономiей. Онъ заставилъ-таки насъ запастись терпѣнiемъ, но мы все читали; по временамъ намъ становилось скучно, но мы все читали, потомучто вдругъ мелькнетъ прелестная сценка, живо-схваченная картинка и вполнѣ вознаградитъ насъ за скуку. Безпрестанныя переливанья изъ пустого въ пустое, частыя повторенiя одного и того же заставляли насъ иногда зѣвать и широко зѣвать, но вдругъ явится какой-нибудь котъ или ворона какая-нибудь, и зѣвота унималась. Кого не разсмѣшитъ и еще болѣе не порадуетъ вотъ хоть такое мѣсто:
«Послѣднiе дни iюля… да не только послѣднiе, а всего лишь три дня осталось до 1-го августа… (я хотѣлъ сказать: до полученiя жалованья).
Природа уже… нѣтъ, природа послѣ; прежде должно быть жалованье… Жалованье гаваньскiе счастливцы - нѣкоторые - уже получили.
Вскорѣ зашевелилась вся Гавань… Кажется самыя лачужки заговорили: «Жалованье, жалованье получили мы!»
Котъ выползъ изъ-подъ печки. Кошурка, супруга его, съ просонья говоритъ:
- Куда ты, Васикàнчикъ?
- Да хочу выйдти, посмотрѣть на хозяевъ: жалованье, говорятъ, получили…
- Да тебѣ-то что? Развѣ ты чиновникъ? Вѣдь не ты получилъ?..
- Аа, нѣтъ, все-таки прiятно…
- Ну, ужь большое жалованье 12 рублей… не разгуляешься…
- Нѣтъ, ничего; если все донесешь домой, такъ ничего, можно жить… Еслибъ мнѣ столько дали!.. я съумѣлъ бы распорядиться, чортъ возьми!..
- Ну, да, замѣтила кошурка, - знаю, чтóбы ты сдѣлалъ: завелъ бы сейчасъ мамзель… Свинья…»
При такомъ мѣстѣ самый серьёзный человѣкъ, если не расхохочется, то ужь навѣрное улыбнется. Или вотъ напримѣръ другое мѣсто, гдѣ описываются тараканы.
«Прусаки (т. е. тараканы) расхаживали и бѣгали по шестку, по посуднику, по всему полу и на столѣ. Въ особенности кишѣли они на столѣ, доѣдая недоѣденныя крохи.
Тутъ былъ видѣнъ вполнѣ либерализмъ, непризнаванiе чиновъ и властей, свобода такая, какой нѣтъ и не будетъ никогда ни въ одномъ государствѣ. Каждый здѣсь дѣлалъ что хотѣлъ, какая бы шальная мысль ни забрела ему въ голову…
Коммунизмъ былъ во всемъ разгарѣ - «что мое, то твое». Словомъ, это былъ тотъ общественный рай, та новоустроенная жизнь, о которой такъ мечтаютъ люди и которой удастся имъ хлебнуть - должно быть на другой планетѣ…
Зато же прусаки и знали себя и то положенiе, которымъ они пользовались. Наѣвшись, они возсѣдали цѣлыми общинами надъ посудникомъ, въ особенности же надъ печкой, и шипѣли и размышляли, что лучше ихъ житья не можетъ быть: «квартира, говорили они, отопленiе и освѣщенiе даровое, столъ даровой и, въ заключенiе, ненадо платить повинностей… Одно лишь скверно: мѣсяца три-четыре все идетъ какъ по маслу; умирать не надо.
Вдругъ, и всегда къ страшному для всѣхъ насъ удивленiю, - ставятъ гороховую муку съ бурою, мышьякомъ или сулемою… Согласитесь, что это глупо!.. Ужель они думаютъ, эти гаваньцы, что прусакъ такой простофанъ, станетъ ѣсть гороховую муку съ ядовитыми веществами? Какъ же! А чутье-то на что? Положимъ, они не въ состоянiи отравить; это такъ. Но вѣдь здѣсь надо смотрѣть на мысль, на намѣренiе…
Вѣдь это ужь значитъ посягательство на жизнь!..
Чтожъ мы - люди вредные для общества, возмутители общественнаго порядка и тишины? Если же скажутъ, что мы не платимъ податей, - такъ финляндцы и колонисты тоже вѣдь ничего не платятъ; а мы съ ними прибыли сюда, въ Россiю. Имъ даны льготы; а намъ отчего же нѣтъ? Мы тоже иностранцы!.. мы ведемъ свой родъ отъ Германна, точно также, какъ гаваньцы чудеснымъ образомъ происходятъ отъ варяговъ, а варяги происходятъ отъ варягеръ, а варягеръ отъ фарьягеръ, а фарьягеръ отъ фарьегеръ, а фарьегеръ тоже самое, что по чухонски руотци, отъ котораго произошло рутци, значитъ «морской разбойникъ»; наконецъ отъ рутци - очень понятно, произошло русскiй, а отъ этого, почти можно допустить, произошла и вся Русь.
Задача очень немудреная. По подобной же лѣстницѣ, поднимаясь выше и выше, мы, жолтые прусаки, происходимъ отъ Германна. Сперва Германнъ, потомъ Гансъ-Саксъ; потомъ Гансъ-Вурстъ; а тамъ уже мы, жолтые прусаки. Этакъ можно очень легко добраться до начала всѣхъ вещей; надо только держаться системы одного ученаго нѣмца, который увѣрялъ, что «замокъ» происходитъ отъ «самъ-око», а «скипидаръ» отъ «терпинтинъ»; причемъ онъ варiировалъ: тер-ски, пен-ти, тин-даръ… Выйдетъ: скипидаръ. Ну, да прахъ его возьми, происхожденiе! Говоря откровенно, для насъ гораздо еще непрiятнѣе мышьяку, - это персидскiй порошокъ: если кого-нибудь нелегкая угораздитъ иногда сапнуть имъ по тебѣ со всего плеча, то это дѣйствительно чисто дьявольское навожденiе!
Не умрешь - о смерти тутъ и рѣчи не можетъ быть; послѣ оживешь, - это такъ; но вѣдь ошеломитъ; просто дуракомъ сдѣлаешься; лежишь на спинѣ и болтаешь ногами, - стыдъ и срамъ! Невѣсть чтó могутъ подумать… Странные люди, эти гаваньцы; никакого нѣтъ соображенiя!.. Они могли бы посудить по себѣ: прилично ли быть въ такомъ положенiи?..
Тутъ одинъ молодой прусакъ пренаивно спросилъ, заглядывая въ глаза рослому прусаку:
- Я, дяинька, не дальше, какъ сегодня вечеромъ видѣлъ въ такомъ положенiи нашего хозяина. Онъ лежалъ у мостковъ, тоже такъ, кверху рыльцемъ. Отчего это?
- Да должно быть тоже, душенька, отъ персидскаго порошку.»
Неправда ли, какъ все это грацiозно, мило и остроумно?
А скука отчего же? отчего же зѣвота?
А вотъ отчего, по нашему мнѣнiю.
Всѣ эти прелестныя сценки, картинки, пейзажики такъ часты и вмѣстѣ съ тѣмъ такъ разрозненны, такъ не связаны одни съ другими, что при чтенiи ихъ невольно чувствуешь какое-то однообразiе, монотонность. Такъ много и такъ вдругъ даетъ вамъ ихъ авторъ.
Едва успѣете разглядѣть одну сцену, какъ уже является другая. И все это безъ малѣйшей связи. Люди (которыхъ впрочемъ нѣтъ въ разсказѣ: это легкiе очерки безъ всякаго характера, даже и внѣшняго - и это главный недостатокъ, главная причина скуки) пересыпаются животными и насѣкомыми, а животныя и насѣкомыя людьми.
Такъ продолжать можно до безконечности, и мы рѣшительно не понимаемъ, какiя причины заставили г. Генслера остановиться на томъ мѣстѣ, на которомъ онъ остановился. Круглый годъ пройденъ - это развѣ? Но кто же помѣшаетъ талантливому автору начать другой годъ, а потомъ третiй и т. д. Исторiя можетъ выйдти безъ конца и детали въ ней будутъ также интересны и милы. Носъ выдернулъ - хвостъ увязъ; хвостъ выдернулъ - носъ увязъ и т. д. до безконечности, какъ повѣствуетъ одна дѣтская притча.
http://philolog.petrsu.ru/fmdost/vremja/1861/FEBRR/chinovn.htm
***
Генслер (Гензлер) Иван Семёнович
[1820 - после 1873]
Беллетрист, переводчик. Учился в Медико-хирургической академии (ветеринарный врач по профессии. В 1855 г. выпустил «Энциклопедический лечебник домашних животных»). Его очерки и рассказы были известны Достоевскому еще в начале 1860-х гг.
Так, Достоевский поместил во «Времени» 1861, № 2 рецензию на сочинение Генслера «Гаваньские чиновники в домашнем быту, или Галерная гавань во всякое время дня и года». (С этим очерком Генслер вступил на литературное поприще).
Генслер был известен как переводчик Г.Гейне.
https://www.fedordostoevsky.ru/around/Gensler_I_S/
И ВИКИ Генслер Иван Семёнович