"Сухопутные креветки"
Оригинал взят у irondragonfly в "Никто не любил сухопутных креветок, даже сами сухопутные креветки"
Два или три года назад, дойдя до той степени усталости, которая уже отлично заменяет разные весёлые вещества, я придумала женщину по имени Долорес, которой все люди виделись огромными креветками. Будучи женщиной кроткой и нелюбопытной, она вполне смирилась с тем, что, кажется, осталась единственным человеческим существом в городе. А может, и не только в городе.
Когда в дом, где она жила с матерью, приходили гости, она всегда, улучив момент, кивала в сторону матери: "Она думает, что она моя мать. Не смейтесь над ней, она старенькая", - и действительно звала эту старую креветку мамой и, как могла, заботилась о ней. Она ходила на работу, философски относясь к тому, чтобы работать под началом большой креветки. Она отвергала ухаживания мужчин удрученным "ты очень милый, но пойми - мы слишком разные, ничего просто не выйдет". Пару раз она, было, спрашивала что-то вроде "но почему вы не вернетесь обратно в море?", но, не получив ответа, спрашивать перестала. Иногда она приходила к морю поплакать, правда, не слишком горько. Ей думалось, что все люди, кроме неё, ушли туда, под воду, и что, возможно, там, в подводном городе, среди них бродит одинокая креветка, которую забыли, переселяясь на сушу - и тоже как-то приучилась жить и работать среди людей. Возможно, её даже тоже зовут Долорес.
Никто, конечно, не знал о том, что кажется ей креветкой - не станешь ведь говорить креветке, что она креветка, вот и Долорес звала знакомых креветок по именам, улыбалась им, спрашивала о семье и детях. Только печальная и ласковая улыбка могла выдать её - креветки казались ей слишком хрупкими, и она, как могла, старалась быть с ними бережной.
Линдала эта история ужаснула, он тогда решил - если рассудительная и трезвая я начала бредить креветками, значит, в отпуск надо было ехать ещё месяц назад. Я замолчала, чтобы не нервировать его, и теперь сама не знаю, чем там все кончилось. Но зато, узнав Долорес, я научилась понимать в людях этот взгляд - когда даже симпатия не отменяет совершенно непреодолимого недоумения, когда, что бы и ни говорила и ни делала, я так и останусь в глазах собеседника говорящей креветкой. Когда никто не восклицает, что, мол, мы даже не один биологический вид, не демонстрирует превосходства, напротив, обращаются с осторожностью и считают, что, в общем, для креветки я очень неплохо справляюсь - но, конечно, сказать мне это напрямую было бы очень невежливо. И тут я понимаю, что кричать "я не креветка" и размахивать усами будет смешно и все равно ни в чем не убедит, потому что для Долорес все слишком уж очевидно, что бы там эти креветки ни бормотали.
Два или три года назад, дойдя до той степени усталости, которая уже отлично заменяет разные весёлые вещества, я придумала женщину по имени Долорес, которой все люди виделись огромными креветками. Будучи женщиной кроткой и нелюбопытной, она вполне смирилась с тем, что, кажется, осталась единственным человеческим существом в городе. А может, и не только в городе.
Когда в дом, где она жила с матерью, приходили гости, она всегда, улучив момент, кивала в сторону матери: "Она думает, что она моя мать. Не смейтесь над ней, она старенькая", - и действительно звала эту старую креветку мамой и, как могла, заботилась о ней. Она ходила на работу, философски относясь к тому, чтобы работать под началом большой креветки. Она отвергала ухаживания мужчин удрученным "ты очень милый, но пойми - мы слишком разные, ничего просто не выйдет". Пару раз она, было, спрашивала что-то вроде "но почему вы не вернетесь обратно в море?", но, не получив ответа, спрашивать перестала. Иногда она приходила к морю поплакать, правда, не слишком горько. Ей думалось, что все люди, кроме неё, ушли туда, под воду, и что, возможно, там, в подводном городе, среди них бродит одинокая креветка, которую забыли, переселяясь на сушу - и тоже как-то приучилась жить и работать среди людей. Возможно, её даже тоже зовут Долорес.
Никто, конечно, не знал о том, что кажется ей креветкой - не станешь ведь говорить креветке, что она креветка, вот и Долорес звала знакомых креветок по именам, улыбалась им, спрашивала о семье и детях. Только печальная и ласковая улыбка могла выдать её - креветки казались ей слишком хрупкими, и она, как могла, старалась быть с ними бережной.
Линдала эта история ужаснула, он тогда решил - если рассудительная и трезвая я начала бредить креветками, значит, в отпуск надо было ехать ещё месяц назад. Я замолчала, чтобы не нервировать его, и теперь сама не знаю, чем там все кончилось. Но зато, узнав Долорес, я научилась понимать в людях этот взгляд - когда даже симпатия не отменяет совершенно непреодолимого недоумения, когда, что бы и ни говорила и ни делала, я так и останусь в глазах собеседника говорящей креветкой. Когда никто не восклицает, что, мол, мы даже не один биологический вид, не демонстрирует превосходства, напротив, обращаются с осторожностью и считают, что, в общем, для креветки я очень неплохо справляюсь - но, конечно, сказать мне это напрямую было бы очень невежливо. И тут я понимаю, что кричать "я не креветка" и размахивать усами будет смешно и все равно ни в чем не убедит, потому что для Долорес все слишком уж очевидно, что бы там эти креветки ни бормотали.