(no subject)
Это письмо из Новоуральска пришло в редакцию газеты "Пенсионер". Это - воспоминания человека, оказавшегося с семьей, с родителями и сестрой на линии фронта на Синявинских болотах под Ленинградом. В газете это письмо будет опубликовано с незначительными сокращениями и правкой, а я, желая сохранить этот исторический документ, привожу его здесь полностью (за исключением двух адресов, одного в тексте и другого в подписи к письму), по возможности сохраняя авторскую орфографию (насколько мне позволила моя внимательность). Фотографии взяты из Интернета, но относятся к описываемым месту и времени.
"Уважаемая редакция! Я хочу, на страницах Вашей газеты, рассказать о своем трагическом военном детстве, о детстве моего поколения. Помню себя с 4-х лет. Это осень 1931 года, период коллективизации. Наша семья: отец, мать, старшая сестренка 1925 г.р. и я, были признаны как семья кулаков, так как отец Степан Григорьевич был зажиточным крестьянином, отказался вступить в колхоз и был раскулачен с экспроприацией всего движимого и недвижимого имущества и выселены, как спецпереселенцы на Синявинские торфоразработки, что под Ленинградом. Так в течение одних суток лишились всего и в телячьих вагонах отправлены в неизвестность. За время перевозки мы - дети простудились, воспаление легких, сестренка умерла, я выкарабкался. Поселили нас в Р.П. №8 в 2-х - 3-х км от жд станции Синявино, примерно в 40 км от Ленинграда. У моего отца было 2 брата и две сестры. Все сговорились в колхоз не вступать. Но после истории с нами все в течение недели вступили и у них много чего осталось. А также мама моя, из бедняцкой семьи, совершенно безграмотная, но очень в господа верующая умоляла отца не вступать. Поэтому отец был очень обижен и за все 10 л ни с кем не общался, как-бы замкнулся.
Поселок №8 достаточно большой, но там не было сов. власти, а была комендатура, так как здесь в основном спецпереселенцы. Большой рубленый клуб, магазин, столовая, больница, две школы, начальная 1-4 кл и средняя 5-7 и 8-10 кл. До войны, в 1941 году окончил 6 кл. Как и полагается был октябренок, пионер. С нами занимались только КИМовцы. Каждые каникулы меня отправляли в деревню. Сделал вывод, что мы в ссылке жили на много лучше, чем в деревне, т. к. там работали за трудодни причем обязательно. Ну и своя вотчина т.к. трудодни не деньгами, а натурой.
Летом 1939 года у меня появилась сестренка Тоня, судьба которой сложится хуже моей. Р.П. 8 расположен на песчаном холме в центре участка Синявинского болота. Я не знаю границ болота, но в районе Синявино болото культивировано: т. е. снят верхний слой мха, канавами нарезаны карты примерно 60х200 м и осушены, т. к. торф был наливной, залежи торфа глубиной 8-12м. Определялся карьер размывался гидромониторами и по трубам заливались эти карты и сушились. На следующий год проходит трактор Ч.Т.З. у которого вместо гусениц деревянные плицы по 1 м. Складываются в клетки, после просушки в штабели. Затем прокладываются узкоколейные ж.д. пути и кудато увозят. Это я к тому, что везде пишут и даже в кино показывают топкость. В 1940 г. в финскую кампанию в 200-м от окраины поселка. На вынужденную посадку приземлился Т.Б-3 - это четырех моторный бомбардировщик и ничего, только развернуло на 90° и пострадал только один стрелок турели. что в хвостовой части. По быстрому проложили узкоколейку, пригнали паровой кран с бригадой и в течение месяца все разобрали. Мне хорошо запомнился какой-то праздник 1940 г. Впервые было массовое гуляние, понавезли много экзотики, чего раньше не было. Апельсины с ромбиком «марс» - 2 р./шт., помидоры - 6 руб./кг, сливочное мороженое, пломбир в вафельках - 20 к. Правда, в основном семьи многодетные и апельсинчик на 4х т.к. это стоимость 2-х кг сахара. В клубе часто крутили кино, начинали с немого. На площади был установлен радиопродуктор. Каждое утро в 6.00 говорит радиостанция РВ-5 и - «Широка моя страна родная, много в ней лесов, полей и рек».
Время провождения было скучным поэтому уже к 7 годам я свободно читал книги, газеты и разные церковные издания, для матери. Когда в 1935 г пошел в школу, уже были прочитаны много книг из школьной библиотеки. Любил исторические. Про российских князей от Ивана Грозного. Иностранные произведения: Джека Лондона, Драйзера, О’Генри; грузинские - Георгий Саакадзе, армянские - Мелики Армении, казахский - Абай. И даже Ги де Мопассан - Пышка. Любимым был Джек Лондон. Скажу прямо начитан был не по возрасту; знал много стихотворений, таблицу умножения.И все это от контакта со школьниками. Осенью 1941 года кончался срок ссылки, должны быть реабилитированы с правом голоса. В первых числах июня сдали экзамены. Они были первыми за 6 кл, а также был иностранный - немецкий. Стали уже собирать меня в деревню к бабушке, получилась какая-то заминка в комендатуре со справкой о разрешении выезда.
Война.
О том, что она будет, никто не скрывал. Поэтому мы-пацаны тоже готовились. У каждого был самопал, заряжался спичечными головками. Вместо пули рубленая алюминиевая проволока. Шашка из железного обруча с бочки, точеная на кирпиче, эфес и рукоятка обмотаны алюминкой. Делились: дом на дом или на красные и белые. Белые - это тощие, так как у них плечи под погоны, а красные более упитанные. Вот насколько мы были политически грамотные в возрасте до 13-14 лет.
О начале войны узнали из газет. Через какое-то время мужиков стали вызывать в комендатуры и отправлять на оборонительные работы под Новгород. Куда попал и мой отец. Но через какое-то время прибежали, т. к. после массированного налета немецкой авиации, был клич «спасайся кто как может». Где-то в сентябре, когда немцы отказались от взятия Ленинграда, решили заблокировать. Взяли г. Мга и ст. Синявино. Скажу прямо, в Синявино они просто въехали, потому что здесь никаких наших войск не было. Проходили на Восток только отступающие, разрозненные группы, очень много раненых. В какой-то из дней из нашего РП 8 исчезли все: комендатура, вольные и наемные. Остались только спецпереселенцы без документов, без всего. Получилось как бы потенциальные пособники немцев. В один из дней было принято решение: грабить магазин. И разграбили, после чего стали чего-то ждать. Народ болтался без дела. Дважды поселок бомбили, но не серьезно. А когда обустроились в Синявино, стали палить из орудий. Однажды сбросили листовки - «больше 3х не собираться - будем стрелять», а так было. Надо сказать, что в первые месяцы войны немцы были наглые, самоуверенные. Посредине поселка была высокая деревянная пожарная вышка. Так, каждое утро из Синявино по ней били из орудий, уже перебили 3 опоры, она наклонилась. И только, наверное, через неделю, сумели поджечь. Кем-то было принято решение, на восточном склоне поселка построить землянки и перейти в них. Так и сделали. Получился новый поселок под землей. Как-то ночью поселок заполонили немцы с техникой, начали рыть траншеи и блиндажи. Вообщем, создали долговременную линию обороны. Однажды утром от поселка к нам идет немец. Молодой, рядовой, без оружия. Попросил собраться всем жителям и произнес речь на чистейшем русском языке, примерно так: мы знаем, что вы есть переселенцы из других областей, поэтому предлагаем вам вернуться на свои места жительства. Идите в г. Мга, там в комендатуре вам выдадут «Аусвайсы» и отправят по домам. Мой отец по тем временам был достаточно грамотным, окончил 4 кл церковноприходской школы и работал десятником. Стали обращаться к нему за советом - что будем делать? Отец сказал: Ребята, я вам не советчик, думайте сами, у каждого семья. Я под немца не пойду, я его знаю с 14-го года. Это первое, Гашка (моя мама) с ревсатизмой далеко не уйдет, да и Тонька (сестренка) не ходок. Я остаюсь, буду ждать своих.
Обычно каждое утро у каждой землянки жгли костры. На следующее утро ни одного костра, все ушли под немца. Остались только мы и Ольга с двумя близнецами 1939 г.р. Их отец Павел погиб здесь же при бомбежке. Я не знаю, сколько мы здесь прожили с сентября м-ца. Но уже была зима, когда нас «выволокли». От нашей землянки до немцев метров 400, а сторона востока метрах в 200-х проходила глубокая канава глубиной 2 м. В ней расположились наши. Наверное дозоры 5 огневых точек. Было какое-то мирное сосуществование: днем иногда постреливают. Ночью со стороны немцев постоянные осветительные ракеты и пулеметные очереди. Это был период, когда Волхов и Тихвин были заняты немцами и блокада Ленинграда.
От нечего делать я целыми днями сидел на бруствере и смотрел на небо, где иногда летали самолеты, были артиллерийские перестрелки: Синявино-Назия, и наоборот, или Синявино-Ладога. И вот однажды где-то в районе РП-5 долго кружила немецкая рама. Самолет-разведчик. Откуда-то из облаков вынырнули два наших ястребка. Первый И-16, второй двухкрылый. При сближении со стороны рамы на огненная трасса вошла в И-16, который резко рванул вертикально вверх, перевалил через спину и со страшным ревом пошел вертикально вниз и беззвучно ушел в болото, т. е. без взрыва. Я слышал, как немцы в восторге орали, а я ревел. Даже я знал, что эта бронированая зараза не доступна для истребителя, а он пошел, идимо был приказ: «любой ценой», а второй истребитель отвернул вправо и ушел.
Однажды наблюдал, как с южной стороны в район Дубровки шли 3 тройки немецких бомбардировщиков. При подходе они перестроились один за одним набрали высоту пикируя прицельно. Что-то бомбили, главное - никакой преграды им не было, ни зениток, ни ястребков. Отбомбившись, также спокойно ушли. Через какое-то время от Волхова в сторону Дубровки шли 3 наших бомбардировщика в сопровождении ястребка. Минут через 10 послышался заградительный огонь зениток и через сколько-то время обратно шел 1 бомбардировщик с горящим левым мотором, причем горел он не с шлейфом черного дыма, как в кино, а ядовито красным, как сейчас вижу. Его так же сопровождал И-16, поскольку скорости не равны, то ястребок то обгонял, то возвращался, и в один из таких маневров, когда ястребок ушел вперед из облака вынырнул мессер, чтобы добить горящего. Но между ними появился наш ястребок, войдя поперек трассы и весь огонь принял на себя правым бортом резко пошел на снижение и пропал за перелеском. И практически в то же время взорвался бомбардировщик. Немцы от восторга орали, я ревел. Мне кажется: 2 из вернувшизся или были сбиты, или ушли на Ленинград, а горящий наверное летел на автопилоте, экипаж весь погиб, боекомплект не сброшен, иначе зачем его сопровождал ИЛ6; и почему он так взорвался!?
Однажды в небе появился мессер, я еще подумал: пошел на свободную охоту - и такое бывало. Вдруг из района «Черной Речки», не очень далеко от Синявино дважды тявкнула зенитка, а он, видимо, засек. Развернулся, набрал высоту и спикировав в тот район паля из всех видов оружия. Снова набрав высоту пошел своим курсом. И тут опять дважды тявкнула зенитка. Повторилось тоже, только в какой-то момент встречь ему возникла огненная трасса, похоже работал ДШК.
В нашей траншее закричали ура. Я ничего не соображая вскочил на бруствер, тоже заорал ура, и в это время, со стороны немцев одиночный выстрел, пуля прошла чуть выше колена, не задев кость. Ничего не понял, боли никакой, только почувствовал теплую струйку крови. Все это было по осени, еще до снега. Мама перевязала рану какой-то цветной тряпкой, туго перетянула, боли почти не чувствовал.
Жили мы только за счет картошки, которой было достаточно за счет ушедших. Но не было ни грамма соли. Когда установилась зима, отец частенько ходил к нашим в траншею за водичкой. Там обменивал картошку на махорку. Однажды я попросился пойти с ним, долго не соглашался, потом взял. Идя туда, я обнаружил, что ведро прострелено и дырки заткнуты сучками. Идя обратно, вдруг раздался резкий выстрел, пуля оторвала завязки в шапке левого уха, услышал, как сзади упало ведро, оглянулся. Отец лежит на спине недвижим. Заорал «мама». Когда прибежала, расстегнули на груди рубаху, обнаружилось синенькое пятно, крови ни капли. Перевернули на живот, оказалось, пуля, наверное, разрывная, разворотило позвоночник. Кое-как дотащили до землянки. В штабеле торфа выбрали нишу, в которую запихнули отца и заложили торфом. Это было, наверное, в конце ноября. Горе было большое, не знали, что делать дальше. Как вдруг однажды ночью в землянку входит человек в маскхалате, представляется политруком, и заявляет: что на днях здесь будет большое наступление, все перемешают с землей. Поэтому нам всем необходимо: утром собраться и итти под немцев. С ними договоренность есть и они вас пропустят. Похоже это было время, когда были заняты и Волхов и Тихвин, т.е. создано второе кольцо блокады. Рано утром, чуть свет, к нашей землянке подкатила Ольга на санках с ящиком, в котором были ее двойняшки, туда же мы посадили сестренку и благословясь пошли в неведомое. Снег глубокий, слегка на подъем, мы с Ольгой тянем, мама толкает. Тишина. Я видел, что из окопов за нами наблюдают и те, и наши. Где-то на полпути раздается выстрел, пуля в метре от нас. Я говорю: нас не пускают, надо вертаться. Не послушали. Идем дальше, второй выстрел, пуля проходит между мной и Ольгой. Все равно идем. Вдруг тупой звук, не успел сказать ложись - миномет, как впереди в метре от нас разорвалась мина. Сказал: будет вилка, смотрю, мама выкидывает ребят из ящика. Второй взрыв сзади. Мама охнула, обернулся, смотрю она стоит, а на груди из шубы торчат клочьями шерсть, на губах кровь. Успела прошептать идите, и еще: Боже милостивый прости их души грешные, не ведают что делают. Это в адрес немцев. И мать пресвятая богородица спаси и сохрани их - это о нас. Ольга как никакая. Стоим на краю поляны: если прямо, то до траншеи метров 30-40, и вдруг из дальнего угла траншеи зов - ком. Я понял, иди сюда, пошли. Меня завели в блиндаж, Ольгу повели дальше. В блиндаже 2 крепких фрица, пьют чай из термоса с повидлом, спрашивают, кто остался там. Майн мутер унд майн швестер цвай года. Чего-то еще спрашивали, вроде понимал, но отвечать не мог. Не знаю, сколько я пробыл - тепло, разморило и я сидя задремал.
Кто-то толкнул в плечо, опять ком. Вышли, уже смеркается. Поставил меня на тропу откуда пришел, махнул рукой - ком. Я понял, дойди до места и там пристрелят. Иду, шепчу молитвы все какие знал. Подхожу, мама как осталась так и есть, санок и Ольгиных детей нет, а Тоня как осталась, так и лежала на спине, лицо закрылось уголками платка, на котором застыла кровь. Думаю, возьму с собой и там похороню. Пристрелят, так вместе останемся. Поднял, взял на руки платок открылся, а она синими глазенками хлопает и говорит: Ваётька забери меня отсюда, холодно. Я сел в сугроб и заревел. Не знаю почему. Подойдя к брустверу землянки надо было подняться и спрыгнуть в канаву, но сил уже не было, прямо с ней перевалился в это время выстрел, пуля ударилась в штабель торфа и противно визжа, рикошетом ушла. Я про себя подумал «Не моя». Раньше при отце на ночь вход в землянку завешивали и ставили ведро со сгоревшим торфом (с углями), было тепло. Где-то я вычитал, если на морозе уснуть, то незаметно и умрешь. Сняло одеяло на входе, укутались и мгновенно уснули. Слышу, кто-то теребит за плечо и спрашивает - живые? Вроде да, отвечаю. Ползти можешь, да отвечаю. Одели на меня масхалат, один здоровый, забрал сестренку под мышку. Через полчаса были уже у своих в траншее, где был костер и котелок гречневой каши, чего мы давно не видывали. К утру мы были уже в РП-9 в просторной теплой землянке, где были уже Ольга с детьми. РП-9 это псчаынй холм. видимо проектировали на будущее. т.к. не имел ни одного строения. Ольгу уже обеспечили каким-то продовольствием, но она сказала, что это только для них, а мне не даст ничего. Надо иметь ввиду, что эта часть находилась в блокадном кольце. Пошел я в штаб, а это километров 1,5-2 - деревня Назия. Командир молодой, лет за 30, выслушал меня. Сказал, что это выдано на всех на 5 дней. Затем вызвал денщика, велел запрячь лошадь и привезти девочку. И так мы оказались в армейском окружении: я в хозвзводе, Тоня в медсанчасти. Пробыли мы там до освобождения Волхова и Тихвино, это где-то в начале января. Снято второе кольцо блокады и освобождена ж.д. на Восток. Моя обязанность была обеспечить огонь в походной кухне и обеспечить водой.
О людях хороших.
Через несколько дней прибегает вестовой: Володь давай бегом к командиру. Прихожу, он какой-то взволнованный и говорит: на станции Назия формируется эшелон с эвакуированными из Ленинграда. Я попросил оставить меня, как сын полка, об этом где-то читал. А куда Тоню, если ее отправить одну, потом ее совсем не найдешь. Поедете в Актюбинск, там у меня бабушка и мама, ты уже большой, будешь им помогать и учиться, а Тоню будете лечить, она простужена. Дал письмо и адрес - г. Актюбинск ул. <...>? На следующий день посадили в полуторку. Сопровождал санитар в тулупе с сестренкой, в я в кузове в тулупе. Где-то над нами пролетел мессер, но не стал стрелять, видимо, побрезговал. Итак, прощай Синявино - РП 8 в котором прошло мое довоенное не очень счастливое детство и где я оказался последним его жителем, где остались мои незахороненные родители Степан Григорьевич и Агафья Петровна, до фанатизма верующая в Бога. Отличная портниха-надомница. Погрузили нас в теплушки и опять неизвестно куда.
Прошу извинить за сумбурность и ошибки.
Смирнов
Владимир Степанович
Ветеран - участник ВОВ 88 л
г. Новоуральск <...>"
"Уважаемая редакция! Я хочу, на страницах Вашей газеты, рассказать о своем трагическом военном детстве, о детстве моего поколения. Помню себя с 4-х лет. Это осень 1931 года, период коллективизации. Наша семья: отец, мать, старшая сестренка 1925 г.р. и я, были признаны как семья кулаков, так как отец Степан Григорьевич был зажиточным крестьянином, отказался вступить в колхоз и был раскулачен с экспроприацией всего движимого и недвижимого имущества и выселены, как спецпереселенцы на Синявинские торфоразработки, что под Ленинградом. Так в течение одних суток лишились всего и в телячьих вагонах отправлены в неизвестность. За время перевозки мы - дети простудились, воспаление легких, сестренка умерла, я выкарабкался. Поселили нас в Р.П. №8 в 2-х - 3-х км от жд станции Синявино, примерно в 40 км от Ленинграда. У моего отца было 2 брата и две сестры. Все сговорились в колхоз не вступать. Но после истории с нами все в течение недели вступили и у них много чего осталось. А также мама моя, из бедняцкой семьи, совершенно безграмотная, но очень в господа верующая умоляла отца не вступать. Поэтому отец был очень обижен и за все 10 л ни с кем не общался, как-бы замкнулся.
Поселок №8 достаточно большой, но там не было сов. власти, а была комендатура, так как здесь в основном спецпереселенцы. Большой рубленый клуб, магазин, столовая, больница, две школы, начальная 1-4 кл и средняя 5-7 и 8-10 кл. До войны, в 1941 году окончил 6 кл. Как и полагается был октябренок, пионер. С нами занимались только КИМовцы. Каждые каникулы меня отправляли в деревню. Сделал вывод, что мы в ссылке жили на много лучше, чем в деревне, т. к. там работали за трудодни причем обязательно. Ну и своя вотчина т.к. трудодни не деньгами, а натурой.
Летом 1939 года у меня появилась сестренка Тоня, судьба которой сложится хуже моей. Р.П. 8 расположен на песчаном холме в центре участка Синявинского болота. Я не знаю границ болота, но в районе Синявино болото культивировано: т. е. снят верхний слой мха, канавами нарезаны карты примерно 60х200 м и осушены, т. к. торф был наливной, залежи торфа глубиной 8-12м. Определялся карьер размывался гидромониторами и по трубам заливались эти карты и сушились. На следующий год проходит трактор Ч.Т.З. у которого вместо гусениц деревянные плицы по 1 м. Складываются в клетки, после просушки в штабели. Затем прокладываются узкоколейные ж.д. пути и кудато увозят. Это я к тому, что везде пишут и даже в кино показывают топкость. В 1940 г. в финскую кампанию в 200-м от окраины поселка. На вынужденную посадку приземлился Т.Б-3 - это четырех моторный бомбардировщик и ничего, только развернуло на 90° и пострадал только один стрелок турели. что в хвостовой части. По быстрому проложили узкоколейку, пригнали паровой кран с бригадой и в течение месяца все разобрали. Мне хорошо запомнился какой-то праздник 1940 г. Впервые было массовое гуляние, понавезли много экзотики, чего раньше не было. Апельсины с ромбиком «марс» - 2 р./шт., помидоры - 6 руб./кг, сливочное мороженое, пломбир в вафельках - 20 к. Правда, в основном семьи многодетные и апельсинчик на 4х т.к. это стоимость 2-х кг сахара. В клубе часто крутили кино, начинали с немого. На площади был установлен радиопродуктор. Каждое утро в 6.00 говорит радиостанция РВ-5 и - «Широка моя страна родная, много в ней лесов, полей и рек».
Время провождения было скучным поэтому уже к 7 годам я свободно читал книги, газеты и разные церковные издания, для матери. Когда в 1935 г пошел в школу, уже были прочитаны много книг из школьной библиотеки. Любил исторические. Про российских князей от Ивана Грозного. Иностранные произведения: Джека Лондона, Драйзера, О’Генри; грузинские - Георгий Саакадзе, армянские - Мелики Армении, казахский - Абай. И даже Ги де Мопассан - Пышка. Любимым был Джек Лондон. Скажу прямо начитан был не по возрасту; знал много стихотворений, таблицу умножения.И все это от контакта со школьниками. Осенью 1941 года кончался срок ссылки, должны быть реабилитированы с правом голоса. В первых числах июня сдали экзамены. Они были первыми за 6 кл, а также был иностранный - немецкий. Стали уже собирать меня в деревню к бабушке, получилась какая-то заминка в комендатуре со справкой о разрешении выезда.
Война.
О том, что она будет, никто не скрывал. Поэтому мы-пацаны тоже готовились. У каждого был самопал, заряжался спичечными головками. Вместо пули рубленая алюминиевая проволока. Шашка из железного обруча с бочки, точеная на кирпиче, эфес и рукоятка обмотаны алюминкой. Делились: дом на дом или на красные и белые. Белые - это тощие, так как у них плечи под погоны, а красные более упитанные. Вот насколько мы были политически грамотные в возрасте до 13-14 лет.
О начале войны узнали из газет. Через какое-то время мужиков стали вызывать в комендатуры и отправлять на оборонительные работы под Новгород. Куда попал и мой отец. Но через какое-то время прибежали, т. к. после массированного налета немецкой авиации, был клич «спасайся кто как может». Где-то в сентябре, когда немцы отказались от взятия Ленинграда, решили заблокировать. Взяли г. Мга и ст. Синявино. Скажу прямо, в Синявино они просто въехали, потому что здесь никаких наших войск не было. Проходили на Восток только отступающие, разрозненные группы, очень много раненых. В какой-то из дней из нашего РП 8 исчезли все: комендатура, вольные и наемные. Остались только спецпереселенцы без документов, без всего. Получилось как бы потенциальные пособники немцев. В один из дней было принято решение: грабить магазин. И разграбили, после чего стали чего-то ждать. Народ болтался без дела. Дважды поселок бомбили, но не серьезно. А когда обустроились в Синявино, стали палить из орудий. Однажды сбросили листовки - «больше 3х не собираться - будем стрелять», а так было. Надо сказать, что в первые месяцы войны немцы были наглые, самоуверенные. Посредине поселка была высокая деревянная пожарная вышка. Так, каждое утро из Синявино по ней били из орудий, уже перебили 3 опоры, она наклонилась. И только, наверное, через неделю, сумели поджечь. Кем-то было принято решение, на восточном склоне поселка построить землянки и перейти в них. Так и сделали. Получился новый поселок под землей. Как-то ночью поселок заполонили немцы с техникой, начали рыть траншеи и блиндажи. Вообщем, создали долговременную линию обороны. Однажды утром от поселка к нам идет немец. Молодой, рядовой, без оружия. Попросил собраться всем жителям и произнес речь на чистейшем русском языке, примерно так: мы знаем, что вы есть переселенцы из других областей, поэтому предлагаем вам вернуться на свои места жительства. Идите в г. Мга, там в комендатуре вам выдадут «Аусвайсы» и отправят по домам. Мой отец по тем временам был достаточно грамотным, окончил 4 кл церковноприходской школы и работал десятником. Стали обращаться к нему за советом - что будем делать? Отец сказал: Ребята, я вам не советчик, думайте сами, у каждого семья. Я под немца не пойду, я его знаю с 14-го года. Это первое, Гашка (моя мама) с ревсатизмой далеко не уйдет, да и Тонька (сестренка) не ходок. Я остаюсь, буду ждать своих.
Обычно каждое утро у каждой землянки жгли костры. На следующее утро ни одного костра, все ушли под немца. Остались только мы и Ольга с двумя близнецами 1939 г.р. Их отец Павел погиб здесь же при бомбежке. Я не знаю, сколько мы здесь прожили с сентября м-ца. Но уже была зима, когда нас «выволокли». От нашей землянки до немцев метров 400, а сторона востока метрах в 200-х проходила глубокая канава глубиной 2 м. В ней расположились наши. Наверное дозоры 5 огневых точек. Было какое-то мирное сосуществование: днем иногда постреливают. Ночью со стороны немцев постоянные осветительные ракеты и пулеметные очереди. Это был период, когда Волхов и Тихвин были заняты немцами и блокада Ленинграда.
От нечего делать я целыми днями сидел на бруствере и смотрел на небо, где иногда летали самолеты, были артиллерийские перестрелки: Синявино-Назия, и наоборот, или Синявино-Ладога. И вот однажды где-то в районе РП-5 долго кружила немецкая рама. Самолет-разведчик. Откуда-то из облаков вынырнули два наших ястребка. Первый И-16, второй двухкрылый. При сближении со стороны рамы на огненная трасса вошла в И-16, который резко рванул вертикально вверх, перевалил через спину и со страшным ревом пошел вертикально вниз и беззвучно ушел в болото, т. е. без взрыва. Я слышал, как немцы в восторге орали, а я ревел. Даже я знал, что эта бронированая зараза не доступна для истребителя, а он пошел, идимо был приказ: «любой ценой», а второй истребитель отвернул вправо и ушел.
Однажды наблюдал, как с южной стороны в район Дубровки шли 3 тройки немецких бомбардировщиков. При подходе они перестроились один за одним набрали высоту пикируя прицельно. Что-то бомбили, главное - никакой преграды им не было, ни зениток, ни ястребков. Отбомбившись, также спокойно ушли. Через какое-то время от Волхова в сторону Дубровки шли 3 наших бомбардировщика в сопровождении ястребка. Минут через 10 послышался заградительный огонь зениток и через сколько-то время обратно шел 1 бомбардировщик с горящим левым мотором, причем горел он не с шлейфом черного дыма, как в кино, а ядовито красным, как сейчас вижу. Его так же сопровождал И-16, поскольку скорости не равны, то ястребок то обгонял, то возвращался, и в один из таких маневров, когда ястребок ушел вперед из облака вынырнул мессер, чтобы добить горящего. Но между ними появился наш ястребок, войдя поперек трассы и весь огонь принял на себя правым бортом резко пошел на снижение и пропал за перелеском. И практически в то же время взорвался бомбардировщик. Немцы от восторга орали, я ревел. Мне кажется: 2 из вернувшизся или были сбиты, или ушли на Ленинград, а горящий наверное летел на автопилоте, экипаж весь погиб, боекомплект не сброшен, иначе зачем его сопровождал ИЛ6; и почему он так взорвался!?
Однажды в небе появился мессер, я еще подумал: пошел на свободную охоту - и такое бывало. Вдруг из района «Черной Речки», не очень далеко от Синявино дважды тявкнула зенитка, а он, видимо, засек. Развернулся, набрал высоту и спикировав в тот район паля из всех видов оружия. Снова набрав высоту пошел своим курсом. И тут опять дважды тявкнула зенитка. Повторилось тоже, только в какой-то момент встречь ему возникла огненная трасса, похоже работал ДШК.
В нашей траншее закричали ура. Я ничего не соображая вскочил на бруствер, тоже заорал ура, и в это время, со стороны немцев одиночный выстрел, пуля прошла чуть выше колена, не задев кость. Ничего не понял, боли никакой, только почувствовал теплую струйку крови. Все это было по осени, еще до снега. Мама перевязала рану какой-то цветной тряпкой, туго перетянула, боли почти не чувствовал.
Жили мы только за счет картошки, которой было достаточно за счет ушедших. Но не было ни грамма соли. Когда установилась зима, отец частенько ходил к нашим в траншею за водичкой. Там обменивал картошку на махорку. Однажды я попросился пойти с ним, долго не соглашался, потом взял. Идя туда, я обнаружил, что ведро прострелено и дырки заткнуты сучками. Идя обратно, вдруг раздался резкий выстрел, пуля оторвала завязки в шапке левого уха, услышал, как сзади упало ведро, оглянулся. Отец лежит на спине недвижим. Заорал «мама». Когда прибежала, расстегнули на груди рубаху, обнаружилось синенькое пятно, крови ни капли. Перевернули на живот, оказалось, пуля, наверное, разрывная, разворотило позвоночник. Кое-как дотащили до землянки. В штабеле торфа выбрали нишу, в которую запихнули отца и заложили торфом. Это было, наверное, в конце ноября. Горе было большое, не знали, что делать дальше. Как вдруг однажды ночью в землянку входит человек в маскхалате, представляется политруком, и заявляет: что на днях здесь будет большое наступление, все перемешают с землей. Поэтому нам всем необходимо: утром собраться и итти под немцев. С ними договоренность есть и они вас пропустят. Похоже это было время, когда были заняты и Волхов и Тихвин, т.е. создано второе кольцо блокады. Рано утром, чуть свет, к нашей землянке подкатила Ольга на санках с ящиком, в котором были ее двойняшки, туда же мы посадили сестренку и благословясь пошли в неведомое. Снег глубокий, слегка на подъем, мы с Ольгой тянем, мама толкает. Тишина. Я видел, что из окопов за нами наблюдают и те, и наши. Где-то на полпути раздается выстрел, пуля в метре от нас. Я говорю: нас не пускают, надо вертаться. Не послушали. Идем дальше, второй выстрел, пуля проходит между мной и Ольгой. Все равно идем. Вдруг тупой звук, не успел сказать ложись - миномет, как впереди в метре от нас разорвалась мина. Сказал: будет вилка, смотрю, мама выкидывает ребят из ящика. Второй взрыв сзади. Мама охнула, обернулся, смотрю она стоит, а на груди из шубы торчат клочьями шерсть, на губах кровь. Успела прошептать идите, и еще: Боже милостивый прости их души грешные, не ведают что делают. Это в адрес немцев. И мать пресвятая богородица спаси и сохрани их - это о нас. Ольга как никакая. Стоим на краю поляны: если прямо, то до траншеи метров 30-40, и вдруг из дальнего угла траншеи зов - ком. Я понял, иди сюда, пошли. Меня завели в блиндаж, Ольгу повели дальше. В блиндаже 2 крепких фрица, пьют чай из термоса с повидлом, спрашивают, кто остался там. Майн мутер унд майн швестер цвай года. Чего-то еще спрашивали, вроде понимал, но отвечать не мог. Не знаю, сколько я пробыл - тепло, разморило и я сидя задремал.
Кто-то толкнул в плечо, опять ком. Вышли, уже смеркается. Поставил меня на тропу откуда пришел, махнул рукой - ком. Я понял, дойди до места и там пристрелят. Иду, шепчу молитвы все какие знал. Подхожу, мама как осталась так и есть, санок и Ольгиных детей нет, а Тоня как осталась, так и лежала на спине, лицо закрылось уголками платка, на котором застыла кровь. Думаю, возьму с собой и там похороню. Пристрелят, так вместе останемся. Поднял, взял на руки платок открылся, а она синими глазенками хлопает и говорит: Ваётька забери меня отсюда, холодно. Я сел в сугроб и заревел. Не знаю почему. Подойдя к брустверу землянки надо было подняться и спрыгнуть в канаву, но сил уже не было, прямо с ней перевалился в это время выстрел, пуля ударилась в штабель торфа и противно визжа, рикошетом ушла. Я про себя подумал «Не моя». Раньше при отце на ночь вход в землянку завешивали и ставили ведро со сгоревшим торфом (с углями), было тепло. Где-то я вычитал, если на морозе уснуть, то незаметно и умрешь. Сняло одеяло на входе, укутались и мгновенно уснули. Слышу, кто-то теребит за плечо и спрашивает - живые? Вроде да, отвечаю. Ползти можешь, да отвечаю. Одели на меня масхалат, один здоровый, забрал сестренку под мышку. Через полчаса были уже у своих в траншее, где был костер и котелок гречневой каши, чего мы давно не видывали. К утру мы были уже в РП-9 в просторной теплой землянке, где были уже Ольга с детьми. РП-9 это псчаынй холм. видимо проектировали на будущее. т.к. не имел ни одного строения. Ольгу уже обеспечили каким-то продовольствием, но она сказала, что это только для них, а мне не даст ничего. Надо иметь ввиду, что эта часть находилась в блокадном кольце. Пошел я в штаб, а это километров 1,5-2 - деревня Назия. Командир молодой, лет за 30, выслушал меня. Сказал, что это выдано на всех на 5 дней. Затем вызвал денщика, велел запрячь лошадь и привезти девочку. И так мы оказались в армейском окружении: я в хозвзводе, Тоня в медсанчасти. Пробыли мы там до освобождения Волхова и Тихвино, это где-то в начале января. Снято второе кольцо блокады и освобождена ж.д. на Восток. Моя обязанность была обеспечить огонь в походной кухне и обеспечить водой.
О людях хороших.
Через несколько дней прибегает вестовой: Володь давай бегом к командиру. Прихожу, он какой-то взволнованный и говорит: на станции Назия формируется эшелон с эвакуированными из Ленинграда. Я попросил оставить меня, как сын полка, об этом где-то читал. А куда Тоню, если ее отправить одну, потом ее совсем не найдешь. Поедете в Актюбинск, там у меня бабушка и мама, ты уже большой, будешь им помогать и учиться, а Тоню будете лечить, она простужена. Дал письмо и адрес - г. Актюбинск ул. <...>? На следующий день посадили в полуторку. Сопровождал санитар в тулупе с сестренкой, в я в кузове в тулупе. Где-то над нами пролетел мессер, но не стал стрелять, видимо, побрезговал. Итак, прощай Синявино - РП 8 в котором прошло мое довоенное не очень счастливое детство и где я оказался последним его жителем, где остались мои незахороненные родители Степан Григорьевич и Агафья Петровна, до фанатизма верующая в Бога. Отличная портниха-надомница. Погрузили нас в теплушки и опять неизвестно куда.
Прошу извинить за сумбурность и ошибки.
Смирнов
Владимир Степанович
Ветеран - участник ВОВ 88 л
г. Новоуральск <...>"