Hey, Mr. Tambourine Man, play a song for me, In the jingle jangle morning I'll come followin' you.
Стояла самая странная погоду в году: снег таял, вокруг грязным морем расплылись лужи, обрамленные сгустками желтой неоднородной массой слякоти, мелкими иголками в щеки впивался холодный дождь, и небо, уже полгода и так затянутое серым покрывалом, опустилось совсем низко, порождая желание пригнуть голову как можно ниже. От повышенной влажности, все ещё скользких дорог, брызгов из-под колес машин и всяких такого рода мелких неурядиц, на улицу выходить хотелось меньше всего в мире. Уже вроде как и не холодно было, но в легкой куртке пробирало сырым ветором аж до самых костей, а в зимней чувствовалось, как медленно запекаешься в собственном соку. Но очарование этого, казалось бы, суицидально предрасположеного периода состояло в том, что все вокруг прекрасно понимали, - стоит переждать агонию зимы, которая уже бьется в судорогах, сокращая свое лицо в ужасных гримасах, брызжа слюной и изрыгая проклятия, и настанет весна.
И она наступала неумолимо. Кажется, был один из первых дней, когда солнце начало выглядывать из-за туч, дождь перестал, а люди приподняли веки и начали оживать. В автобусе почти не было людей, в самом хвосте сидел один неприглядный мужчина, сейчас я даже и не вспомню, как он выглядел и что на нем было из одежды. Не было у него ни огромного носа, ни нелепой шляпы, ни дурацкой мелодии на звонке, ни банки ягуара в руке, он не слушал на всю громкость группу Manowar, не носил длинные волосы или гусарские усы. Он выбрасывал на каждой остановке в открытые двери автобуса по одной вещи из своей сумки, вот почему я запомнила его. И вещи, которые он выбрасывал, я помню тоже: шапка, тетрадка, перчатка, серебристая медаль... Может, и скорее всего так и есть, он был не в своем уме. Все в автобусе смотрели на него с полагащимися в таких случаях недоумением и неодобрением, украдкой, изподлобья. Я проехала с ним совсем недолго, он вышел и побрел на полусогнутых во двор панельного дома. И знаете что? Я ему завидую.
И она наступала неумолимо. Кажется, был один из первых дней, когда солнце начало выглядывать из-за туч, дождь перестал, а люди приподняли веки и начали оживать. В автобусе почти не было людей, в самом хвосте сидел один неприглядный мужчина, сейчас я даже и не вспомню, как он выглядел и что на нем было из одежды. Не было у него ни огромного носа, ни нелепой шляпы, ни дурацкой мелодии на звонке, ни банки ягуара в руке, он не слушал на всю громкость группу Manowar, не носил длинные волосы или гусарские усы. Он выбрасывал на каждой остановке в открытые двери автобуса по одной вещи из своей сумки, вот почему я запомнила его. И вещи, которые он выбрасывал, я помню тоже: шапка, тетрадка, перчатка, серебристая медаль... Может, и скорее всего так и есть, он был не в своем уме. Все в автобусе смотрели на него с полагащимися в таких случаях недоумением и неодобрением, украдкой, изподлобья. Я проехала с ним совсем недолго, он вышел и побрел на полусогнутых во двор панельного дома. И знаете что? Я ему завидую.