I Read
Что самое страшное вы читали? Меня вот с детства напугала Линдгрен:
Анника стояла у окна детской в розовой пижамке и смотрела в сторону Виллы Вверхтормашками.
- Ура, я вижу Пеппи! - в восторге закричала она.
Томми также поспешил к окну. Да, конечно! Теперь, когда на деревьях больше не было листвы, можно было заглянуть даже на кухню к Пеппи. Пеппи сидела у стола, склонив голову на руки. С мечтательным выражением в глазах смотрела она на колеблющееся пламя стоявшей перед ней маленькой свечи.
- Она... она кажется такой одинокой, - сказала Анника, и голос ее чуть задрожал. - О, Томми, скорей бы уж было утро, чтоб нам сразу же к ней пойти.
Они молча стояли у окна, всматриваясь в зимний вечер. Над крышей Виллы Вверхтормашками светили звезды. Там, в доме, была Пеппи. Она будет там вечно. Странно было думать об этом. Пройдут годы, но Пеппи, и Томми, и Анника не станут взрослыми. Если только, понятно, пилюли крумеляки не потеряли свою силу! Настанут новые весны и лета, и новые осени и зимы, но их игры будут продолжаться. Утром они выстроят снежный дом и спустят трамплин с крыши Виллы Вверхтормашками. Когда настанет весна, они будут карабкаться на дуплистый дуб, где растет лимонад, они будут играть в искалыциков вещей и ездить верхом на лошади Пеппи, будут сидеть в дровяном ларе и рассказывать разные истории. А иногда они, быть может, будут также путешествовать на остров Куррекурредут, чтобы повидаться с Момо, Моаной и другими детьми. Но они вечно будут возвращаться на Виллу Вверхтормашками. Да, это была на редкость утешительная мысль - Пеппи вечно будет жить на Вилле Вверхтормашками.
- Вот сейчас она посмотрит в нашу сторону, и мы помашем ей рукой, - сказал Томми.
Но Пеппи смотрела прямо перед собой мечтательными глазами. А потом погасила свечу.
У меня до сих пор мурашки по коже, когда я представляю себе содержимое головы Пеппи в данную минуту.
Самое приятное - это тоже Линдгрен. Я с удовольствием напишу цитату полностью:
Если бы той ночью, в два часа, кто-нибудь шёл мимо «Бакалейной торговли Виктора Блюмквиста», то подумал бы, что в магазин забрались воры. Кто-то светил карманным фонариком за прилавком, а сквозь витринное стекло можно было видеть две тени, снующие туда-сюда.
Но никто той ночью мимо лавки не проходил, и две тени остались незамеченными.
Бакалейщик Блюмквист и его жена спали у себя в комнате прямо над магазином и тоже ничего не слышали, поскольку эти две тени в совершенстве владели искусством передвигаться бесшумно.
- Хочу ещё колбасы, - сказал Андерс с полным ртом. - Ещё колбасы и сыру.
- Если хочешь, бери, - ответил Калле, целиком поглощённый поеданием всего съестного.
Как же они ели! Отрезали толстые куски копчёной ветчины - и ели. Отрубали здоровенные куски варёной колбасы - и ели. Разламывали большой, мягкий, ароматный батон белого хлеба - и ели. Срывали фольгу с маленьких треугольных сырков - и ели. Запускали руки в ящик с изюмом - и ели. Набирали пригоршни шоколадок - и ели. Они ели, и ели, и ели… И это было самое настоящее пиршество, которое они вряд ли когда-нибудь забудут.
- Одно я знаю точно, - выговорил наконец Калле, - никогда в жизни я не возьму больше в рот ни одной черничинки.
Сытый до отвала, Калле прокрался по лестнице на второй этаж. Очень важно было не наступить на скрипучие ступеньки - ведь его мама обладала удивительной способностью просыпаться от этого скрипа, причём когда его производил Калле. Феномен сверхъестественный, требующий самых глубоких психологических исследований, считал знаменитый сыщик.
Сейчас он не хотел будить ни отца, ни мать. Он только намеревался взять рюкзак, спальный мешок и кое-какую мелочь для кемпинга. Не дай бог проснутся родители, тогда на объяснения уйдёт слишком много времени. За все эти годы Калле научился мастерски избегать скрипучие ступеньки, так что он, целый и невредимый, благополучно спустился к Андерсу в магазин.
В половине четвёртого утра на дорогу, вьющуюся в сторону моря, выехал мотоцикл. На прилавке «Бакалейной торговли Виктора Блюмквиста» остался лежать кусок обёрточной бумаги со следующим сообщением:
Дорогой папочка, в счёт жалованья за этот месяц я взял:
1 кг колбасы;
1 кг сосисок;
1,5 кг копчёной ветчины;
10 штук тех маленьких сырков (ты знаешь каких);
4 батона;
0,5 кг сыра;
1 кг масла;
1 упаковку спичек;
10 плиток шоколада по 50 эре;
2 пачки какао;
2 пачки сухого молока;
1 кг сахарного песку;
5 пачек жевательной резинки;
10 литров бензина в канистре со склада;
10 брикетиков для спиртовки.
И может быть, ещё что-то, сейчас не помню. Я понимаю, ты сердишься, но если бы ты знал, что произошло, то не сердился бы, я уверен. Будь добр, скажи дяде Лисандеру и папе Андерса, пусть не беспокоятся. Очень прошу тебя, не сердись, разве не был я тебе хорошим сыном?.. Ой, лучше я на этом закончу, а то я растрогался.
Сердечный привет маме.
Ваш Калле.
Ты ведь не сердишься?
Анника стояла у окна детской в розовой пижамке и смотрела в сторону Виллы Вверхтормашками.
- Ура, я вижу Пеппи! - в восторге закричала она.
Томми также поспешил к окну. Да, конечно! Теперь, когда на деревьях больше не было листвы, можно было заглянуть даже на кухню к Пеппи. Пеппи сидела у стола, склонив голову на руки. С мечтательным выражением в глазах смотрела она на колеблющееся пламя стоявшей перед ней маленькой свечи.
- Она... она кажется такой одинокой, - сказала Анника, и голос ее чуть задрожал. - О, Томми, скорей бы уж было утро, чтоб нам сразу же к ней пойти.
Они молча стояли у окна, всматриваясь в зимний вечер. Над крышей Виллы Вверхтормашками светили звезды. Там, в доме, была Пеппи. Она будет там вечно. Странно было думать об этом. Пройдут годы, но Пеппи, и Томми, и Анника не станут взрослыми. Если только, понятно, пилюли крумеляки не потеряли свою силу! Настанут новые весны и лета, и новые осени и зимы, но их игры будут продолжаться. Утром они выстроят снежный дом и спустят трамплин с крыши Виллы Вверхтормашками. Когда настанет весна, они будут карабкаться на дуплистый дуб, где растет лимонад, они будут играть в искалыциков вещей и ездить верхом на лошади Пеппи, будут сидеть в дровяном ларе и рассказывать разные истории. А иногда они, быть может, будут также путешествовать на остров Куррекурредут, чтобы повидаться с Момо, Моаной и другими детьми. Но они вечно будут возвращаться на Виллу Вверхтормашками. Да, это была на редкость утешительная мысль - Пеппи вечно будет жить на Вилле Вверхтормашками.
- Вот сейчас она посмотрит в нашу сторону, и мы помашем ей рукой, - сказал Томми.
Но Пеппи смотрела прямо перед собой мечтательными глазами. А потом погасила свечу.
У меня до сих пор мурашки по коже, когда я представляю себе содержимое головы Пеппи в данную минуту.
Самое приятное - это тоже Линдгрен. Я с удовольствием напишу цитату полностью:
Если бы той ночью, в два часа, кто-нибудь шёл мимо «Бакалейной торговли Виктора Блюмквиста», то подумал бы, что в магазин забрались воры. Кто-то светил карманным фонариком за прилавком, а сквозь витринное стекло можно было видеть две тени, снующие туда-сюда.
Но никто той ночью мимо лавки не проходил, и две тени остались незамеченными.
Бакалейщик Блюмквист и его жена спали у себя в комнате прямо над магазином и тоже ничего не слышали, поскольку эти две тени в совершенстве владели искусством передвигаться бесшумно.
- Хочу ещё колбасы, - сказал Андерс с полным ртом. - Ещё колбасы и сыру.
- Если хочешь, бери, - ответил Калле, целиком поглощённый поеданием всего съестного.
Как же они ели! Отрезали толстые куски копчёной ветчины - и ели. Отрубали здоровенные куски варёной колбасы - и ели. Разламывали большой, мягкий, ароматный батон белого хлеба - и ели. Срывали фольгу с маленьких треугольных сырков - и ели. Запускали руки в ящик с изюмом - и ели. Набирали пригоршни шоколадок - и ели. Они ели, и ели, и ели… И это было самое настоящее пиршество, которое они вряд ли когда-нибудь забудут.
- Одно я знаю точно, - выговорил наконец Калле, - никогда в жизни я не возьму больше в рот ни одной черничинки.
Сытый до отвала, Калле прокрался по лестнице на второй этаж. Очень важно было не наступить на скрипучие ступеньки - ведь его мама обладала удивительной способностью просыпаться от этого скрипа, причём когда его производил Калле. Феномен сверхъестественный, требующий самых глубоких психологических исследований, считал знаменитый сыщик.
Сейчас он не хотел будить ни отца, ни мать. Он только намеревался взять рюкзак, спальный мешок и кое-какую мелочь для кемпинга. Не дай бог проснутся родители, тогда на объяснения уйдёт слишком много времени. За все эти годы Калле научился мастерски избегать скрипучие ступеньки, так что он, целый и невредимый, благополучно спустился к Андерсу в магазин.
В половине четвёртого утра на дорогу, вьющуюся в сторону моря, выехал мотоцикл. На прилавке «Бакалейной торговли Виктора Блюмквиста» остался лежать кусок обёрточной бумаги со следующим сообщением:
Дорогой папочка, в счёт жалованья за этот месяц я взял:
1 кг колбасы;
1 кг сосисок;
1,5 кг копчёной ветчины;
10 штук тех маленьких сырков (ты знаешь каких);
4 батона;
0,5 кг сыра;
1 кг масла;
1 упаковку спичек;
10 плиток шоколада по 50 эре;
2 пачки какао;
2 пачки сухого молока;
1 кг сахарного песку;
5 пачек жевательной резинки;
10 литров бензина в канистре со склада;
10 брикетиков для спиртовки.
И может быть, ещё что-то, сейчас не помню. Я понимаю, ты сердишься, но если бы ты знал, что произошло, то не сердился бы, я уверен. Будь добр, скажи дяде Лисандеру и папе Андерса, пусть не беспокоятся. Очень прошу тебя, не сердись, разве не был я тебе хорошим сыном?.. Ой, лучше я на этом закончу, а то я растрогался.
Сердечный привет маме.
Ваш Калле.
Ты ведь не сердишься?