Гибельное лето
В том
году я в похожем рассказе упоминал роман С. Жапризо, с которым я связывал
название своего опуса. Мне не хотелось бы снова к нему возвращаться, но,
видимо, придется. Это лето выглядело точно таким, каким оно предстает у одного
из моих любимых авторов: жарким до нелюдимости, когда любой вид из любого окна предвещает
гибель или сумасшествие - одним словом, ничегохорошего. На одно мгновение мне
показалось, что я сейчас увижу этих персонажей, увлекающих меня в последний мой
бахтинский карнавал. Но все оказалось гораздо. И интересней.
Выход
Отыграв концерт 20 июня, который прошел на удивление хорошо (хотя все предвещало еще один абзац, хотя бы этого текста), я, как всегда, в мучительной спешке собирал вещи, ибо мне предстояло ехать на родину ухаживать за бабушками. Тогда я еще не знал, что Петербургу предстоит два месяца изнуряющей жары, от которой, казалось, будут плавиться камни. Но это было именно то, чего я желал всеми фибрами души, когда
… когда я проходил по маршруту, который еще не был отмечен на моей карте. Мои шаги отражались от каменных стен, теряясь только где-то в контрфорсах и колоннах многочисленных соборов. Я вдыхал этот воздух, от которого мне хотелось сделать еще один шаг, да хоть тысячу, только бы он не был таким. И я хотел такого лета. Как когда-то, на первом курсе, то есть давным-давно. Но в этот раз мой разум рисовал куда более страшную картину. Я уже чувствовал, как иссушается моя кожа, как внутри появляется нечто, что рвется наружу, подобно шарику тех французских братьев. И, более того, я хотел, чтобы весь город вдохнул это вместе со мной. Вдохнул и не смог выдохнуть.
Словом, питерцы, да и много кто еще, я думаю, имеют полное моральное право меня ненавидеть. Думаю, что вряд ли кто-то хотел такой жары также сильно, как я.
Отъезд, и я жду, когда же один человек снимет телефонную трубку. Мне это было важно, как последняя сигарета. Но вот последняя сигарета заканчивается, растворяя свои клубы в безоблачном небе, специально надевшем свой лучший костюм (может, розовый и получше, но одно другому не мешает: вспомните «Тупой и еще тупее»). Пора садится в поезд, а я все не могу, не могу выкинуть из головы эту дурацкую мелодию, обещавшую мне двое с лишним суток железной дороге. Она, конечно, прекрасна, но что-то есть зловещее в этой тишине после. И потом: как будто кого-то отпевают. Мне стало не по себе всего лишь на какую-то секунду, но если интуиция дала о себе знать, значит, это не зря. Пора бы, наконец, уже усвоить этот урок. Раз и навсегда.
На этот раз не было ни дневника, ни журналов, ни интернета. Я принялся складывать бумажки и раскладывать карточки. Занятие довольно скучное, но помогает освободиться от лишних мыслей. Поэтому я почти удивился, когда моя попутчица, стоя у окна, задала мне такой вопрос:
- «Вы знаете, зачем мы живем?»
Я чуть-чуть облегченно выдохнул: что-что, а на этот вопрос я знаю ответ как свои пять пальцев.
Чем меня встретили
На этот раз не было никаких блюд: бабушка, видимо, уже не в состоянии нормально готовить. Позже выяснится, что это даже может быть опасно. Но вот что мне просто врезалось в душу, так это, конечно, надписи на асфальте. Именно там, где стоит мой маленький маячок; место, которое я упоминал год назад.
ПРОСТИ МЕНЯ
Ну и ну, подумал я. Если кто-то хотел выразить мои мысли, то он просчитался. Но задумано было неплохо: наши интенции разошлись где-то в малую терцию. И, чуть дальше, уже совсем чересчур
ЖДИ МЕНЯ
Однако. Даже те надписи на длинном доме у Смоленки не производили на меня такого сильного впечатления, притом, что моя впечатлительность - это вообще отдельная история, мало с чем актуальным, наверное, связанная. И тут дело даже не в том, что хотел бы сказать те же самые слова. Нет. Я не могу это объяснить это даже самому себе, поэтому я сейчас в эти дебри не полезу. Могу только сказать, что тревожное настроение только усилилось
На соседнем доме, на балконе угловой квартиры первого этажа висела надпись «ПРОДАЕТСЯ», снизу был написан номер телефона. Двумя неделями позже я увидел, как из него орет какая-то краснолицая толстощекая баба. Мол, он ее бросает и вообще ни во что не ставит. Ее оры активно перемежались не самым благородным матом. Что ж, подумал я, я искренне сочувствую тому, кто наберет номер телефона, соблазнившись столь изысканным предложением продажи.
И да, не было музыки. Мог ли я когда-то представить себе, что я буду бегать в интернет-кафе только для того, чтобы услышать свою (и чужую, конечно: я еще не настолько самовлюблен) музыку? И вот тут-то меня подкараулили. Звук моего имени подлил, что называется, масла в огонь. В тишине, окружавшей этот город и окружавшей меня двумя слоями этого толстого ватного одеяла, пахнущего старыми тряпками, это было как выстрел в спину, абсолютно осмысленный причем. И вроде бы это был совершенно свой человек, приятный, да к тому же мы давно не виделись, и у меня есть связанные с ним чудесные воспоминания, года так от 2001, но
… на секунду я испугался. Что у меня никогда не будет места, где меня никто не узнает. Что нельзя будет спрятаться от этих воспоминаний, если когда-нибудь захочется. И не получится стать человеком из толпы, в который твой разум словно вдохнул жизнь, и он может двигаться, словно одушевленная кукла, словно впервые видя этот мир…
Затем приехали родители, и вот тут-то нас ждал сюрприз. Оказывается, через дорогу от нашего дома открылся замечательный магазин живого пива, кваса и всевозможной закуси. Все там было вкуснейшим и свежайшим. Меня еще просто подкупили продавцы: вежливые, общительные, знающие, чуткие, бесплатно наливали попробовать. Особенно один из них: похожий на Дениса Николаевича Ахапкина (и разговаривавшего, кстати, точно так же). Это был глоток свежести в то лето. Вечером, за ужином, полтора литра чудесного пенного напитка под ароматный и свежий сыр-косичку. Здесь, увы, остается только об этом вспоминать - сколько бы мне ни говорили о том, как чудесен василеостровский лагер. Лагер останется лагером, а Пиво останется Пивом. Так-то J
Бумага
Бумага все стерпит, как известно. И, конечно же, она стерпит то, как я ее гну. Я сложил не так-то много: коробочки, по большей части (но одна из них получилась просто шикарно; жаль, не могу показать фотки сейчас, они будут зимой). Бумага терпела все мысли, которые обходили ее стороной нарисованными голубыми потоками воздуха-моих-мыслей. И, конечно, она стерпела, когда я приложил ее на раскаленный стол в яркий, солнечный полдень в чудесном поселке, имя которого - пять букв. Здесь живет сестра моей бабки, и она осуществила мечту жизни многих россиян. У нее городская квартира с евроремонтом, а совсем рядом с домом - небольшой участок с теплицей и баня. С телефоном. Да, баня с телефоном. Ну чтоб зимой не бегать за полотенцем голым. Мой дядя выглядит в сорок, как будто ему 25, и он качается. Вот кем я стану, подумал я; оно, конечно, неплохо. Его дочери три года, и она моя сестра. У меня есть племянник старше. Забавно. Знаете, она сейчас в таком возрасте, когда самое частоупотребимое слово в ее речи - это «почему». Но если задать ей подобный вопрос, она очень спокойно ответит: « - Так надо». И действительно, ну что тут еще скажешь? Но это ли ответ на все вопросы? На все мои вопросы? Если мы и дальше будем описывать все необходимостью, то
… то как ты опишешь, спросил я себя, свою необходимость? Как ты скажешь Им, что тебе нужно? Ты себе еще не можешь этого сказать, и поэтому не можешь сказать никому. Но вот же оно, рядом, совсем рядом. Как предмет, завернутый в тряпку. Его можно общупать со всех сторон, ты можешь понять его форму, материал, назначение и создателя, но Хайдеггер тут тебе не поможет. Он все равно останется сокрытым, хотя и не так уж совсем сокрытым. Такое ощущение, что он вот-вот откроется. И станет поставленным-в-наличии
Да, про бумагу. Бумагу можно не только гнуть, на ней можно еще и писать. Да, я помню, что обещал вести дневник, где буду все-все-все записывать. Но я этого не сделал по следующим причинам:
- Мой дневник стал все более и более странным. Он перестал быть инструментом для расширения границ сознания, мыслительного или творческого аппарата, или же памяти. Он перестал быть моей Немезидой, в которой хранится информация обо всем том, что я хотел бы вычеркнуть из своей жизни - совсем нет! Он перестал быть полем для многочисленных экспериментов с повествованием (думаю, мои бывшие научные руководители бы одобрили такие штуки, если бы они только могли их прочесть). Дневник стал тем самым прибором, который я никак не могу найти в «Комусе»: такая штука, с кнопкой, на перелистывающемся (привет этому чертовому сериалу!) табло которого становится на единицу больше, когда ты нажимаешь эту самую кнопку.
- Это соотносится со следующим. Мой дневник стал крайне фрагментированным (по другой, естественной причине). В нем стало очень мало от непрерывного повествования о днях, на которое я когда-то (и перед летом еще раз) надеялся. Не стал я рушить гармонию и в этот раз.
- Последние записи в дневнике представляются мне намного более важными, чем то, о чем я мог бы написать. Но, даже если это не так, они все равно никак не сочетаются.
- Я не мог писать, потому что за мной всегда приглядывал мой брат. Этот человек крайне любопытен до всего, что касается моей личной жизни, черт побери. И я боялся, что он прочтет те страницы, которые я приберег только для себя, словно бутылку старого французского вина.
- И, я не мог заставить написать себя ни строчки. Я боялся, что в этот раз из моей головы утечет гораздо больше информации, чем я обычно себе позволяю. А этого мне никогда не хотелось. Таким летом, к тому же, меньше всего думаешь о том, что сейчас придешь домой, достанешь его и все запишешь, нет. Это лето было как старый фильм ужасов (возможно, Тодда Браунинга или в его стиле), когда понимаешь, что все это ненастоящее, но тебе все равно страшно, и, несмотря на эти два факта, никак не возможно оторваться. Почти как взгляд змеи, перед которым то, чем я думаю, когда пишу, нерешительно замерло, ожидая следующего движения соперника (противника?).
- Единственным оправданием мне может быть то, что я сейчас пишу этот текст. А я крайне не люблю перепечатывать что-то из своего дневника куда-либо. Кто знает, тот поймет.
Господи, целых шесть причин. Моя прокрастинация заменит мне монстеру. Надо думать.
Люди
Я уже дал понять, что одна из моих родных бабушек меня не порадовала. Вторая оказалась ничем не лучше. Теперь я знаю почему. Теперь я также знаю про своих тетей, про то, почему одна из них так относится к своей сестре. Элементы исполинского паззла все быстрее начали занимать положенные им места. Так бывает, когда ты уже ясно представляешь, где должен находиться конкретный элемент, и дело уже только в скорости рук, а они у меня, слава Богу, рабочие. В смысле, в рабочем состоянии; до рабочих рук им еще далеко. И я уже не удивился, когда возле дома одной из них я услышал голос, доносящийся справа, сзади и сверху. « - Простите, вы -Дамир?» Ну да. Конечно. Кто же еще?
Здесь не было такого напряжения на улицах. Оно царило в домах. Словно какой-то жестокий зверь играючи срывал все запоры, цепи и засовы, которыми от него ограждались жалкие людишки, замершие и вопящие теперь от ужаса. И я сам, скорее всего, этому поддался. Наверное, это и впрямь можно так назвать. Помню только, как я шел потом по городу, весь покрытый тем, что остается от содранной кожи. Колени еще тряслись. Немногим позже выяснилось, что я - левша. Ну да, так и сказал я себе под нос. Сперва выяснится, что я - левша, потом выяснится, что я - женщина, затем выяснится, что я - мертв, ну, а под конец станет ясно, что меня вообще никогда не было. Да, это, конечно, все можно привести под правду. Меня поразило скорее то, что моя смелая догадка оказалась правдой. Я действительно в достаточно большом количестве видов деятельности предпочитаю левую руку. Однако я скорее предпочитаю чередовать руки, нежели отдавать предпочтение какой-либо из них. То есть, происходит постоянное чередование рук. Как в триолях. Которые я стучал, когда… стоп, я заблудился совсем не в тех воспоминаниях, в которых обещал себе заблудиться.
... и мне тогда на секунду показалось, что уже не паззл, а огромную доску в пятнашки держат мои руки. Указательные пальцы, прямо вот как сейчас, сменяют друг друга в удивительном соревновании - кто быстрее превратит левую руку в правую. И даже сознавая, что это невозможно, начинаешь в это верить, глядя на скорость движений. Тонкие металлические пластины движутся все быстрее, быстрее, быстрее...
Город
Я назвал тогда пять пунктов, по которым Уфа лучше Петербурга, но сейчас вспомнил только четыре. Итак
- Уфа, как и Москва, стоит на семи холмах, идущих между двумя реками. Другими словами, это город в трехмерном пространстве. Да-да, здесь же мои любимые ступеньки, но таких мест очень и очень много в городе. К сожалению, Петербург двумерен как своя собственная карта. И только во сне меня может несказанно удивить мост, встающий вертикально (именно вертикально, а не просто разведенный) в такой же жаркий летний полдень, когда рубашка уже давно прилипла к телу и хочется просто сесть.
- Уфа - на редкость зеленый город. Тут и этот огромный лесопарк за моим окном, и много других огромных парков, красивые, хоть и тупые, улицы, цветущие клумбы, и да - голубые ели. Такое ощущение, что они на каждом углу. Сразу как-то свежести становится больше. И да, они не испеклись. Не то, что в Татарстане.
- Уфа - город дешевых пищевых продуктов. Настолько дешевых, что когда я с родителями попадал на Колхозный рынок, мне казалось, что я обираю это заведение, внаглую так его граблю. Я даже стал этого стесняться. Также приятно порадовали цены на проезд: от 20 рублей за хорошую такую Газель (не убитую, как в больших городах, ведь тут они муниципальной собственности) до каких-то диких автобусов, которым место, скорее, в Египте, и где проезд стоит 9, 8, 6 рублей! Так-то. Надо ли описывать мою реакцию, когда на обратном пути я взглянул на ценник московского метрополитена, м? Но такое мясо за 130 рублей - это просто сказка. Лучше я пока пробовал только в Баку.
- В Уфе в такую жару люди ходят чуть ли не раздетые. Нет, я понимаю, молодая кровь (да не только у меня, блин), хочется себя показать, загореть - но и в возрасте люди ходят почти также. Ощущение сродни 25 мая, когда тебе кажется, что ты попал в немецкий порнофильм. Только здесь, из-за жары и длительности ощущение тяжелее и, наверное, опаснее.
Хотя нет, вот пятый, с него и начну заканчивать. В Уфе все-таки мой родной климат. Да, жара в 35, без ветра и облаков (и даже за облаками она никуда не девалась). Но мне было настолько прекрасно, что я не вылезал с улиц. Сегодня я иду туда, завтра туда, так и большая часть города была пройдена. Моим родителям иногда приходилось меня обнаруживать на другом конце карты и судорожно вспоминать, какой автобус мог бы меня довести до них. Иногда в моей руке оказывалась бутылочка сока, преимущественно грейпфрутового. Но и свежевыжатые соки были весьма кстати, благо, что дешевые (чего не могу сказать о любимых сортах жевательного мармелада на развес). И мне казалось
… что внутри появилось нечто, бьющееся как птица о прутья твоей кожи, желающая разорвать ее и улететь в облака, отчего твоя верхняя половина тела как бы наливается этой облачно-заоблачной легкостью. Когда кажется, что вдох горячего городского воздуха, проникает сразу куда-то внутрь и вниз, туда, где жарко и где ноги. И это было так сильно, что хотелось воспарить вместе с этим чудесным глотком воздуха, которого не было, но…
Но я все шел, шел, шел, шел, шел, шел. И в этот раз даже почти ничего не напевал. Я почти отдыхал от своей любимой музыки.
Мне не удалось обойтись без случайных знакомств; к счастью, обошлось без последствий. Еще мне запомнилось, как я захотел одну девушку угостить мармеладом, отдав таким образом дань уважения привычке родом с первого курса. Но тут обошлось без знакомства, хотя все к этому располагало. Ведь люди тут добры и приветливы, в основном. Одной бабке я помогал тащить ее сумки с продуктами на крутой косогор, покрытый песком. Где я еще найду такой ландшафт на сравнительно малом участке земли (центр Уфы поместится на Ваське)? Вот только река сильно обмелела. Но этого на ней кататься не стало хуже.
Мулгор
Мулгор (позвольте мне его так называть: эту мою Родину - Мулгором, север - проклятыми землями (что является сильно искаженным переводом, но смысл передает верно), Москву - Урбанией, Петербург же останется пусть собой) мой выгорел. Трава пожухла, и поля больше не изумрудно-зеленые, как в чьей-то сказке. Вдоль дороги стало пастись меньше животных. Маленькие ручейки почти совсем обмелели, так, что гусям приходится выстраиваться в живую плотину. Большая часть урожая была потеряна еще в начале июля. Башкирия еще зелена, по большей части. Только в июле, ближе к концу, в небе над городом и округом появилась предательская дымка, которая для многих в этом году сулила самое плохое. Но даже с учетом этого большую часть ландшафта просто не узнать. Гора над моей троюродной бабушкой практически вся черная. Так что в этом году я туда не поднимался.
Поехал я туда по просьбе отца. Дело состояло в следующем: нужно было перезахоронить родного брата Дамира Фаваризовича, умершего в 59 году еще до своего тридцатника. На кладбище, оказывается, предусмотрительная бабка зарезервивовала для него место, рядом с могилами их матери и сестры. Его звали Дарвин. Странное имя для татарина, как мне показалось. С фотографии на меня смотрел вполне современный молодой человек, одетый почти в то, что носят сейчас. Такое ощущение, что фотографию сделали вчера. И его лица - не такое, как у моего деда или его сестер. Оно было таким же, словно вырванным из современности. Что ж, дело правое, вперед. Делать мне там абсолютно было нечего, так что я упражнялся в убийстве мух. Ох уж эти кигинские мухи. Село Верхние Киги - ровесник Санкт-Петербурга. И у меня сложилось такое впечатление, что эти мухи триста лет ничего не ели. Самый лучший будильник: в шесть утра сам вскочишь. Они атакуют преимущественно лицо и уши, причем долго там копаются. И вот: сперва мухобойкой, потом ладонью, потом - небрежным откидыванием ладони с рукой наружу. Совсем так, как учит Jojo Mayer. Надо сказать, что я обнаружил, приехав обратно, что этот элемент у меня стал получаться действительно лучше.
На похороны я все-таки пришел. Да, надо сказать, что для правильности соблюдения всех обрядов бабушка велела привезти из соседней деревни свою двоюродную сестру. Женя-апа (да, именно так, почти смешно) оказалась худенькой женщиной за 70, в очень чистом белом платке, спокойная и с юмором. Она знала не только его, но еще и вспомнила про тетю, лежавшую тут же, рядом. Да, та самая, которая умерла в 99 и 10 месяцев, и которая в 93 года еще варила суп и лепила пельмени. Кот ее помер нынче, в мае, так же не дожив два месяца до прекрасной даты - 20 лет. А еще к нам приехал дядя. Дядя работает ОБЖшником… да, я тоже так подумал. Он постоянно прикалывается над своей теткой, и она отвечает ему тем же. Господи, какой контраст по сравнению с этой Уфой, где люди ложатся в койки и безучастно ждут смерти!
Так вот, было собрано человек 10 непьющих мужиков (не самая простая задача, в любой деревне, я думаю). Пришел также наш любимый ДПС-ник, пара стариков, знавших захораниваемого лично, и мулла, к моему восторгу, приехавший на «Оке». Они поднесли гроб к могиле, и через несколько минут я увидел своего троюродного деда, вернее, его останки. За 50 лет сгнило и разложилось все, что могло сгнить и разложиться. Поэтому никакого чувства отвращения я не испытывал. Самый молодой из рабочих, парнишка моего возраста, учился на медфаке. Поэтому ему была доверена работа по сборке костей в правильное положение. Наконец, томительное ожидание заканчивается (интересно, а этим двоим каково было?), я, вслед за остальными кидаю горсть земли и слушаю молитвы. Какие-то я знал, какие-то слышал от родных бабушек. И все - слышал от прабабки, той самой, которой лежала рядом. Ее звали Мейнун, и это имя удивительно шло к ее внешности
Затем я порадовался следующей картине. Мы пошли к нашему другу-гибддшнику в баню. Открываю я калитку и вижу: на заднем плане гараж, окрашенный в глубокий синий цвет с изящными белыми лебедями, рядом стоит внушительный деревянный дом, у его стены, справа от меня - цветочная клумба с розами и бархатцами, и ее поливает из большой лейки этот улыбчивый усатый дядя, одетый в бермуды, топлесс, немного с брюшком. Просто картина маслом.
Дядю своего, естественно, я заставил выехать на рыбалку. Оказывается, не зря: было поймано восемь рыбок на корм двум сиамским кошкам, живущих у бабки. И одну из них поймал я! Да, черт его подери, это я сделал! Рыбка была пескариком, длиной с указательный палец плюс большой. Ну, желательно, чтобы ваши пальцы были все-таки подлиннее. Жаль, что нормальной рыбалки на большой реке у нас не получилось, хотя для этого я даже учился закидывать спиннинг. В день отъезда бабка велела зарезать пять куриц, а потом заставила меня их ощипывать, вернее, дощипывать то, что не дощипала на скорую руку сама. Надо вам сказать, ощущение не то, чтобы мерзкое, но близко. Зато ругательство «курица недощипанная» приобрела для меня совсем другой оттенок. Ну, и я теперь знаю, как выглядит нормальная курица в почти первозданном, так сказать, виде.
Итак, за эту поездку я узнал, что такое перебирать косточки, какая часть курицы щипается сложнее всего, и как закидывать спиннинг. Неплохо. Тем временем, мое правое запястье восстанавливалось под широкой черной эластичной повязкой от моей любимой фирмы. Да, оно и сейчас работает лучше и тише, чем левое.
Но вот пора обратно. Снова трасса М5 (правда, по пути папа мне показал чудесную пещеру, и я снова имел возможность увидеть летом снег, впервые с 10 класса), которая, хоть и была свободной в это время дня, не могла не напугать. На асфальте было выдавлено две колеи. Как Dead Scar (все оттуда же), указывавший нам направление на совсем высохшую Татарию, и дальше, где бушевал Пылающий Легион. По-другому просто не скажешь. Может, все-таки хорошо там где мы есть?
На даче у наших друзей я наконец-то поплавал. В околоуфимских водах я не плавал чуть ли не с шестого класса. Тихая прохладная речка, на другом конце которой садились огромные самолеты. Вокруг росли водные травы и цвели кувшинки. Воздух, казалось, застыл от жары. И чудесная дорога к этому месту. Ее бесполезно описывать, ее надо видеть. Но вы можете мне поверить, если не на слово, то - как бы это сказать - на чувство, на ощущение. Вот
Да, и я узнал, от чего умер дед. Постараюсь не повторить этой глупой ошибки. А еще обнаружилась его записная книжка. И я имел редкую возможность узнать из первых рук, каким увидел Париж мой тезка, в самый застойный период существования совка. Ведь это - самая настоящая редкость, особенно для рабочего класса.
Выход
Так случилось, что у этого лета было два выхода, но не было входа. К моему дню рождения природа преподнесла мне поистине королевский подарок: настоящий питерский дождь. А это значит, что пора. Так я и поехал домой: на паровозике №39, запряженный, по случаю моей даты, в двух желтых резиновых утят. И с сигаретами: курить два месяца не хотелось, но как пошли дожди, так приперло, поэтому я запасся любимыми сортами загодя. Сперва была Москва. Люди в этом поезде были другими. Они как будто спрашивали себя и друг друга - а как ты провел лето и вообще что ты за хрен такой? Вот мне советуют чудесный мармелад в Самаре, в форме фруктов, на основе агар-агара. Вот мне улыбается первокурсница, явно собирающаяся в самом скором времени стать женщиной (такой тип улыбок невозможно спутать ни с чем). Вот я снова скупаю у изумленной проводницы весь сахар, а вот я уже в Москве.
И - о чудо! - в Москве светит солнце! Да так ярко, что я чуть было не забыл в Старбаксе свой зонтик драгоценный. Бегать по Арбату в солнечный день с зонтом наперевес - та еще штучка. В Москве - солнце. Еще ни разу, с 1997 года, такого не было. Ну, и на Сапсан я тоже чуть не опоздал. Обнаружив, что даже чай там стоит до*уя (120 таких чаев, и я куплю себе еще один такой же билет), я сделал все правильно: решил, что у меня будет свой чай, с блекджеком и шлюхами. В общем, не тошнило, как в тот раз. Рядом, к слову, снова ехала молодая привлекательная мамаша, которая абсолютно не умеет обращаться со своим сыном; он для нее как чужая мелкая собачонка. Интересно, это все такое поколение одинаковое, или мне просто не везет?
Я приехал. Питер меня встретил миловидной блондинкой, предлагавшей Мальборо, а затем искренне посоветовавшей бросать. И без нее знаю, блин. И тут же - дожди, дожди, дожди. Меня приютили старые друзья и их товарищи. Я спало на полу, на спальнике, среди кошачьей шерсти. И вот тут-то меня и догнало бумерангом безумие моего лета.
Сон (ну наконец-то!)
Я видел одну свою подругу, причем видел я ее во сне второй раз за месяц (надо вам сказать, что такая вещь, а также стрижка два раза в месяц действуют на мое тело как забег на 10000 метров на время). Надо сказать, что вживую мы виделись пока только раз, а значит, у моего мозга было пространство для выдумываний. Ну знаете, мозг во время сна любит выдумывать.
Я помню, как она подошла ко мне и познакомилась. Я отметил про себя: она не только чертовски хороша, хоть и не совсем в моем вкусе, она не только интересный и чуткий собеседник, притом совершенно нешаблонный - она не делает ничего лишнего. И при этом умудряется оставаться собой. Как это - «одно дело - рисоваться лидером перед девочками, и совсем другое - быть этим лидером перед всем твоим миром». Вот примерно так. Она была этим самым человеком. И она смотрит в мои глаза, как будто подсказывая, что я должен делать дальше. Постепенно взгляды сменились прикосновениями и намеками. И лучший бы знаток не изобрел более действенного, приличного и необыкновенного способа соблазнения, который пришел в голову героине моего видения. Мне даже стало жаль, что я не увидел то, что было дальше. Помню только ее длинные ноги - и взгляд этот мой тоже был вынужденным, рассчитанным ею во времени со стопроцентной точностью. Затем пронеслись за эти короткие минуты утреннего быстрого сна, пока кот не бросился атаковать мои ноги, 12 месяцев, а то и вдвое больше. Я увидел их все в ярких деталях, только слишком быстро. Помню только ее счастливое лицо, когда я нес ее на руках. Этот человек умел быть счастлив даже таким способом, и вот это меня поразило. Я не был так счастлив, как она. Затем охлаждение и разрыв. Точно так же: спокойно, с улыбкой, вежливо - и предопределенно. Без секса на прощание, но и без слез в подушку и угрызений совести. Дальше могло быть что-то еще, но тут коту не понравилось мое валяющееся тело.
Это могло быть под влиянием одного ЖЖ, который я читал этим летом. Еще мне вспоминается заметка моей хорошей подруги об одноразовом обществе. Еще это могло быть отголоском дней давно минувших, но это уж слишком, навряд ли. И еще мне кажется, что я когда-то думал о таких людях. Я даже знаю, как они выглядят. У парня лицо ассирийского вождя, который видел тысячелетий, больше чем Рим Бродского. У девушки то лицо, которое я силюсь забыть почему-то уже шестой год. Я вижу, как они смотрят на меня: так же, как героиня моего сна, только без симпатии. И от этого взгляда мне почему-то не по себе. Может, потому что естественность, слитая с искусственностью, в прекрасном человеческом теле, как-то ускользает из моего оценочного аппарата. Как песок дома сквозь пальцы. Да, я знаю, что любой песок. Но мой ускользает быстрее и прохладнее.
Вот тогда-то я и понял, что мое гибельное лето закончилось. Впереди ждал год.
... встретивший меня аккуратными белыми черточками, ложащимися поперек той информации, которую я получаю во сне. И теперь мне кажется, что это уже не просто игра в пятнашки, но игра в пятнашки на шахматной доске, где нужно одновременно думать, передвигать фигуры и постоянно перемещать поля этой шахматной доски. На поле, как водится, есть одна пустая клетка. Нельзя угадать, кто первый там окажется
Выход
Отыграв концерт 20 июня, который прошел на удивление хорошо (хотя все предвещало еще один абзац, хотя бы этого текста), я, как всегда, в мучительной спешке собирал вещи, ибо мне предстояло ехать на родину ухаживать за бабушками. Тогда я еще не знал, что Петербургу предстоит два месяца изнуряющей жары, от которой, казалось, будут плавиться камни. Но это было именно то, чего я желал всеми фибрами души, когда
… когда я проходил по маршруту, который еще не был отмечен на моей карте. Мои шаги отражались от каменных стен, теряясь только где-то в контрфорсах и колоннах многочисленных соборов. Я вдыхал этот воздух, от которого мне хотелось сделать еще один шаг, да хоть тысячу, только бы он не был таким. И я хотел такого лета. Как когда-то, на первом курсе, то есть давным-давно. Но в этот раз мой разум рисовал куда более страшную картину. Я уже чувствовал, как иссушается моя кожа, как внутри появляется нечто, что рвется наружу, подобно шарику тех французских братьев. И, более того, я хотел, чтобы весь город вдохнул это вместе со мной. Вдохнул и не смог выдохнуть.
Словом, питерцы, да и много кто еще, я думаю, имеют полное моральное право меня ненавидеть. Думаю, что вряд ли кто-то хотел такой жары также сильно, как я.
Отъезд, и я жду, когда же один человек снимет телефонную трубку. Мне это было важно, как последняя сигарета. Но вот последняя сигарета заканчивается, растворяя свои клубы в безоблачном небе, специально надевшем свой лучший костюм (может, розовый и получше, но одно другому не мешает: вспомните «Тупой и еще тупее»). Пора садится в поезд, а я все не могу, не могу выкинуть из головы эту дурацкую мелодию, обещавшую мне двое с лишним суток железной дороге. Она, конечно, прекрасна, но что-то есть зловещее в этой тишине после. И потом: как будто кого-то отпевают. Мне стало не по себе всего лишь на какую-то секунду, но если интуиция дала о себе знать, значит, это не зря. Пора бы, наконец, уже усвоить этот урок. Раз и навсегда.
На этот раз не было ни дневника, ни журналов, ни интернета. Я принялся складывать бумажки и раскладывать карточки. Занятие довольно скучное, но помогает освободиться от лишних мыслей. Поэтому я почти удивился, когда моя попутчица, стоя у окна, задала мне такой вопрос:
- «Вы знаете, зачем мы живем?»
Я чуть-чуть облегченно выдохнул: что-что, а на этот вопрос я знаю ответ как свои пять пальцев.
Чем меня встретили
На этот раз не было никаких блюд: бабушка, видимо, уже не в состоянии нормально готовить. Позже выяснится, что это даже может быть опасно. Но вот что мне просто врезалось в душу, так это, конечно, надписи на асфальте. Именно там, где стоит мой маленький маячок; место, которое я упоминал год назад.
ПРОСТИ МЕНЯ
Ну и ну, подумал я. Если кто-то хотел выразить мои мысли, то он просчитался. Но задумано было неплохо: наши интенции разошлись где-то в малую терцию. И, чуть дальше, уже совсем чересчур
ЖДИ МЕНЯ
Однако. Даже те надписи на длинном доме у Смоленки не производили на меня такого сильного впечатления, притом, что моя впечатлительность - это вообще отдельная история, мало с чем актуальным, наверное, связанная. И тут дело даже не в том, что хотел бы сказать те же самые слова. Нет. Я не могу это объяснить это даже самому себе, поэтому я сейчас в эти дебри не полезу. Могу только сказать, что тревожное настроение только усилилось
На соседнем доме, на балконе угловой квартиры первого этажа висела надпись «ПРОДАЕТСЯ», снизу был написан номер телефона. Двумя неделями позже я увидел, как из него орет какая-то краснолицая толстощекая баба. Мол, он ее бросает и вообще ни во что не ставит. Ее оры активно перемежались не самым благородным матом. Что ж, подумал я, я искренне сочувствую тому, кто наберет номер телефона, соблазнившись столь изысканным предложением продажи.
И да, не было музыки. Мог ли я когда-то представить себе, что я буду бегать в интернет-кафе только для того, чтобы услышать свою (и чужую, конечно: я еще не настолько самовлюблен) музыку? И вот тут-то меня подкараулили. Звук моего имени подлил, что называется, масла в огонь. В тишине, окружавшей этот город и окружавшей меня двумя слоями этого толстого ватного одеяла, пахнущего старыми тряпками, это было как выстрел в спину, абсолютно осмысленный причем. И вроде бы это был совершенно свой человек, приятный, да к тому же мы давно не виделись, и у меня есть связанные с ним чудесные воспоминания, года так от 2001, но
… на секунду я испугался. Что у меня никогда не будет места, где меня никто не узнает. Что нельзя будет спрятаться от этих воспоминаний, если когда-нибудь захочется. И не получится стать человеком из толпы, в который твой разум словно вдохнул жизнь, и он может двигаться, словно одушевленная кукла, словно впервые видя этот мир…
Затем приехали родители, и вот тут-то нас ждал сюрприз. Оказывается, через дорогу от нашего дома открылся замечательный магазин живого пива, кваса и всевозможной закуси. Все там было вкуснейшим и свежайшим. Меня еще просто подкупили продавцы: вежливые, общительные, знающие, чуткие, бесплатно наливали попробовать. Особенно один из них: похожий на Дениса Николаевича Ахапкина (и разговаривавшего, кстати, точно так же). Это был глоток свежести в то лето. Вечером, за ужином, полтора литра чудесного пенного напитка под ароматный и свежий сыр-косичку. Здесь, увы, остается только об этом вспоминать - сколько бы мне ни говорили о том, как чудесен василеостровский лагер. Лагер останется лагером, а Пиво останется Пивом. Так-то J
Бумага
Бумага все стерпит, как известно. И, конечно же, она стерпит то, как я ее гну. Я сложил не так-то много: коробочки, по большей части (но одна из них получилась просто шикарно; жаль, не могу показать фотки сейчас, они будут зимой). Бумага терпела все мысли, которые обходили ее стороной нарисованными голубыми потоками воздуха-моих-мыслей. И, конечно, она стерпела, когда я приложил ее на раскаленный стол в яркий, солнечный полдень в чудесном поселке, имя которого - пять букв. Здесь живет сестра моей бабки, и она осуществила мечту жизни многих россиян. У нее городская квартира с евроремонтом, а совсем рядом с домом - небольшой участок с теплицей и баня. С телефоном. Да, баня с телефоном. Ну чтоб зимой не бегать за полотенцем голым. Мой дядя выглядит в сорок, как будто ему 25, и он качается. Вот кем я стану, подумал я; оно, конечно, неплохо. Его дочери три года, и она моя сестра. У меня есть племянник старше. Забавно. Знаете, она сейчас в таком возрасте, когда самое частоупотребимое слово в ее речи - это «почему». Но если задать ей подобный вопрос, она очень спокойно ответит: « - Так надо». И действительно, ну что тут еще скажешь? Но это ли ответ на все вопросы? На все мои вопросы? Если мы и дальше будем описывать все необходимостью, то
… то как ты опишешь, спросил я себя, свою необходимость? Как ты скажешь Им, что тебе нужно? Ты себе еще не можешь этого сказать, и поэтому не можешь сказать никому. Но вот же оно, рядом, совсем рядом. Как предмет, завернутый в тряпку. Его можно общупать со всех сторон, ты можешь понять его форму, материал, назначение и создателя, но Хайдеггер тут тебе не поможет. Он все равно останется сокрытым, хотя и не так уж совсем сокрытым. Такое ощущение, что он вот-вот откроется. И станет поставленным-в-наличии
Да, про бумагу. Бумагу можно не только гнуть, на ней можно еще и писать. Да, я помню, что обещал вести дневник, где буду все-все-все записывать. Но я этого не сделал по следующим причинам:
- Мой дневник стал все более и более странным. Он перестал быть инструментом для расширения границ сознания, мыслительного или творческого аппарата, или же памяти. Он перестал быть моей Немезидой, в которой хранится информация обо всем том, что я хотел бы вычеркнуть из своей жизни - совсем нет! Он перестал быть полем для многочисленных экспериментов с повествованием (думаю, мои бывшие научные руководители бы одобрили такие штуки, если бы они только могли их прочесть). Дневник стал тем самым прибором, который я никак не могу найти в «Комусе»: такая штука, с кнопкой, на перелистывающемся (привет этому чертовому сериалу!) табло которого становится на единицу больше, когда ты нажимаешь эту самую кнопку.
- Это соотносится со следующим. Мой дневник стал крайне фрагментированным (по другой, естественной причине). В нем стало очень мало от непрерывного повествования о днях, на которое я когда-то (и перед летом еще раз) надеялся. Не стал я рушить гармонию и в этот раз.
- Последние записи в дневнике представляются мне намного более важными, чем то, о чем я мог бы написать. Но, даже если это не так, они все равно никак не сочетаются.
- Я не мог писать, потому что за мной всегда приглядывал мой брат. Этот человек крайне любопытен до всего, что касается моей личной жизни, черт побери. И я боялся, что он прочтет те страницы, которые я приберег только для себя, словно бутылку старого французского вина.
- И, я не мог заставить написать себя ни строчки. Я боялся, что в этот раз из моей головы утечет гораздо больше информации, чем я обычно себе позволяю. А этого мне никогда не хотелось. Таким летом, к тому же, меньше всего думаешь о том, что сейчас придешь домой, достанешь его и все запишешь, нет. Это лето было как старый фильм ужасов (возможно, Тодда Браунинга или в его стиле), когда понимаешь, что все это ненастоящее, но тебе все равно страшно, и, несмотря на эти два факта, никак не возможно оторваться. Почти как взгляд змеи, перед которым то, чем я думаю, когда пишу, нерешительно замерло, ожидая следующего движения соперника (противника?).
- Единственным оправданием мне может быть то, что я сейчас пишу этот текст. А я крайне не люблю перепечатывать что-то из своего дневника куда-либо. Кто знает, тот поймет.
Господи, целых шесть причин. Моя прокрастинация заменит мне монстеру. Надо думать.
Люди
Я уже дал понять, что одна из моих родных бабушек меня не порадовала. Вторая оказалась ничем не лучше. Теперь я знаю почему. Теперь я также знаю про своих тетей, про то, почему одна из них так относится к своей сестре. Элементы исполинского паззла все быстрее начали занимать положенные им места. Так бывает, когда ты уже ясно представляешь, где должен находиться конкретный элемент, и дело уже только в скорости рук, а они у меня, слава Богу, рабочие. В смысле, в рабочем состоянии; до рабочих рук им еще далеко. И я уже не удивился, когда возле дома одной из них я услышал голос, доносящийся справа, сзади и сверху. « - Простите, вы -Дамир?» Ну да. Конечно. Кто же еще?
Здесь не было такого напряжения на улицах. Оно царило в домах. Словно какой-то жестокий зверь играючи срывал все запоры, цепи и засовы, которыми от него ограждались жалкие людишки, замершие и вопящие теперь от ужаса. И я сам, скорее всего, этому поддался. Наверное, это и впрямь можно так назвать. Помню только, как я шел потом по городу, весь покрытый тем, что остается от содранной кожи. Колени еще тряслись. Немногим позже выяснилось, что я - левша. Ну да, так и сказал я себе под нос. Сперва выяснится, что я - левша, потом выяснится, что я - женщина, затем выяснится, что я - мертв, ну, а под конец станет ясно, что меня вообще никогда не было. Да, это, конечно, все можно привести под правду. Меня поразило скорее то, что моя смелая догадка оказалась правдой. Я действительно в достаточно большом количестве видов деятельности предпочитаю левую руку. Однако я скорее предпочитаю чередовать руки, нежели отдавать предпочтение какой-либо из них. То есть, происходит постоянное чередование рук. Как в триолях. Которые я стучал, когда… стоп, я заблудился совсем не в тех воспоминаниях, в которых обещал себе заблудиться.
... и мне тогда на секунду показалось, что уже не паззл, а огромную доску в пятнашки держат мои руки. Указательные пальцы, прямо вот как сейчас, сменяют друг друга в удивительном соревновании - кто быстрее превратит левую руку в правую. И даже сознавая, что это невозможно, начинаешь в это верить, глядя на скорость движений. Тонкие металлические пластины движутся все быстрее, быстрее, быстрее...
Город
Я назвал тогда пять пунктов, по которым Уфа лучше Петербурга, но сейчас вспомнил только четыре. Итак
- Уфа, как и Москва, стоит на семи холмах, идущих между двумя реками. Другими словами, это город в трехмерном пространстве. Да-да, здесь же мои любимые ступеньки, но таких мест очень и очень много в городе. К сожалению, Петербург двумерен как своя собственная карта. И только во сне меня может несказанно удивить мост, встающий вертикально (именно вертикально, а не просто разведенный) в такой же жаркий летний полдень, когда рубашка уже давно прилипла к телу и хочется просто сесть.
- Уфа - на редкость зеленый город. Тут и этот огромный лесопарк за моим окном, и много других огромных парков, красивые, хоть и тупые, улицы, цветущие клумбы, и да - голубые ели. Такое ощущение, что они на каждом углу. Сразу как-то свежести становится больше. И да, они не испеклись. Не то, что в Татарстане.
- Уфа - город дешевых пищевых продуктов. Настолько дешевых, что когда я с родителями попадал на Колхозный рынок, мне казалось, что я обираю это заведение, внаглую так его граблю. Я даже стал этого стесняться. Также приятно порадовали цены на проезд: от 20 рублей за хорошую такую Газель (не убитую, как в больших городах, ведь тут они муниципальной собственности) до каких-то диких автобусов, которым место, скорее, в Египте, и где проезд стоит 9, 8, 6 рублей! Так-то. Надо ли описывать мою реакцию, когда на обратном пути я взглянул на ценник московского метрополитена, м? Но такое мясо за 130 рублей - это просто сказка. Лучше я пока пробовал только в Баку.
- В Уфе в такую жару люди ходят чуть ли не раздетые. Нет, я понимаю, молодая кровь (да не только у меня, блин), хочется себя показать, загореть - но и в возрасте люди ходят почти также. Ощущение сродни 25 мая, когда тебе кажется, что ты попал в немецкий порнофильм. Только здесь, из-за жары и длительности ощущение тяжелее и, наверное, опаснее.
Хотя нет, вот пятый, с него и начну заканчивать. В Уфе все-таки мой родной климат. Да, жара в 35, без ветра и облаков (и даже за облаками она никуда не девалась). Но мне было настолько прекрасно, что я не вылезал с улиц. Сегодня я иду туда, завтра туда, так и большая часть города была пройдена. Моим родителям иногда приходилось меня обнаруживать на другом конце карты и судорожно вспоминать, какой автобус мог бы меня довести до них. Иногда в моей руке оказывалась бутылочка сока, преимущественно грейпфрутового. Но и свежевыжатые соки были весьма кстати, благо, что дешевые (чего не могу сказать о любимых сортах жевательного мармелада на развес). И мне казалось
… что внутри появилось нечто, бьющееся как птица о прутья твоей кожи, желающая разорвать ее и улететь в облака, отчего твоя верхняя половина тела как бы наливается этой облачно-заоблачной легкостью. Когда кажется, что вдох горячего городского воздуха, проникает сразу куда-то внутрь и вниз, туда, где жарко и где ноги. И это было так сильно, что хотелось воспарить вместе с этим чудесным глотком воздуха, которого не было, но…
Но я все шел, шел, шел, шел, шел, шел. И в этот раз даже почти ничего не напевал. Я почти отдыхал от своей любимой музыки.
Мне не удалось обойтись без случайных знакомств; к счастью, обошлось без последствий. Еще мне запомнилось, как я захотел одну девушку угостить мармеладом, отдав таким образом дань уважения привычке родом с первого курса. Но тут обошлось без знакомства, хотя все к этому располагало. Ведь люди тут добры и приветливы, в основном. Одной бабке я помогал тащить ее сумки с продуктами на крутой косогор, покрытый песком. Где я еще найду такой ландшафт на сравнительно малом участке земли (центр Уфы поместится на Ваське)? Вот только река сильно обмелела. Но этого на ней кататься не стало хуже.
Мулгор
Мулгор (позвольте мне его так называть: эту мою Родину - Мулгором, север - проклятыми землями (что является сильно искаженным переводом, но смысл передает верно), Москву - Урбанией, Петербург же останется пусть собой) мой выгорел. Трава пожухла, и поля больше не изумрудно-зеленые, как в чьей-то сказке. Вдоль дороги стало пастись меньше животных. Маленькие ручейки почти совсем обмелели, так, что гусям приходится выстраиваться в живую плотину. Большая часть урожая была потеряна еще в начале июля. Башкирия еще зелена, по большей части. Только в июле, ближе к концу, в небе над городом и округом появилась предательская дымка, которая для многих в этом году сулила самое плохое. Но даже с учетом этого большую часть ландшафта просто не узнать. Гора над моей троюродной бабушкой практически вся черная. Так что в этом году я туда не поднимался.
Поехал я туда по просьбе отца. Дело состояло в следующем: нужно было перезахоронить родного брата Дамира Фаваризовича, умершего в 59 году еще до своего тридцатника. На кладбище, оказывается, предусмотрительная бабка зарезервивовала для него место, рядом с могилами их матери и сестры. Его звали Дарвин. Странное имя для татарина, как мне показалось. С фотографии на меня смотрел вполне современный молодой человек, одетый почти в то, что носят сейчас. Такое ощущение, что фотографию сделали вчера. И его лица - не такое, как у моего деда или его сестер. Оно было таким же, словно вырванным из современности. Что ж, дело правое, вперед. Делать мне там абсолютно было нечего, так что я упражнялся в убийстве мух. Ох уж эти кигинские мухи. Село Верхние Киги - ровесник Санкт-Петербурга. И у меня сложилось такое впечатление, что эти мухи триста лет ничего не ели. Самый лучший будильник: в шесть утра сам вскочишь. Они атакуют преимущественно лицо и уши, причем долго там копаются. И вот: сперва мухобойкой, потом ладонью, потом - небрежным откидыванием ладони с рукой наружу. Совсем так, как учит Jojo Mayer. Надо сказать, что я обнаружил, приехав обратно, что этот элемент у меня стал получаться действительно лучше.
На похороны я все-таки пришел. Да, надо сказать, что для правильности соблюдения всех обрядов бабушка велела привезти из соседней деревни свою двоюродную сестру. Женя-апа (да, именно так, почти смешно) оказалась худенькой женщиной за 70, в очень чистом белом платке, спокойная и с юмором. Она знала не только его, но еще и вспомнила про тетю, лежавшую тут же, рядом. Да, та самая, которая умерла в 99 и 10 месяцев, и которая в 93 года еще варила суп и лепила пельмени. Кот ее помер нынче, в мае, так же не дожив два месяца до прекрасной даты - 20 лет. А еще к нам приехал дядя. Дядя работает ОБЖшником… да, я тоже так подумал. Он постоянно прикалывается над своей теткой, и она отвечает ему тем же. Господи, какой контраст по сравнению с этой Уфой, где люди ложатся в койки и безучастно ждут смерти!
Так вот, было собрано человек 10 непьющих мужиков (не самая простая задача, в любой деревне, я думаю). Пришел также наш любимый ДПС-ник, пара стариков, знавших захораниваемого лично, и мулла, к моему восторгу, приехавший на «Оке». Они поднесли гроб к могиле, и через несколько минут я увидел своего троюродного деда, вернее, его останки. За 50 лет сгнило и разложилось все, что могло сгнить и разложиться. Поэтому никакого чувства отвращения я не испытывал. Самый молодой из рабочих, парнишка моего возраста, учился на медфаке. Поэтому ему была доверена работа по сборке костей в правильное положение. Наконец, томительное ожидание заканчивается (интересно, а этим двоим каково было?), я, вслед за остальными кидаю горсть земли и слушаю молитвы. Какие-то я знал, какие-то слышал от родных бабушек. И все - слышал от прабабки, той самой, которой лежала рядом. Ее звали Мейнун, и это имя удивительно шло к ее внешности
Затем я порадовался следующей картине. Мы пошли к нашему другу-гибддшнику в баню. Открываю я калитку и вижу: на заднем плане гараж, окрашенный в глубокий синий цвет с изящными белыми лебедями, рядом стоит внушительный деревянный дом, у его стены, справа от меня - цветочная клумба с розами и бархатцами, и ее поливает из большой лейки этот улыбчивый усатый дядя, одетый в бермуды, топлесс, немного с брюшком. Просто картина маслом.
Дядю своего, естественно, я заставил выехать на рыбалку. Оказывается, не зря: было поймано восемь рыбок на корм двум сиамским кошкам, живущих у бабки. И одну из них поймал я! Да, черт его подери, это я сделал! Рыбка была пескариком, длиной с указательный палец плюс большой. Ну, желательно, чтобы ваши пальцы были все-таки подлиннее. Жаль, что нормальной рыбалки на большой реке у нас не получилось, хотя для этого я даже учился закидывать спиннинг. В день отъезда бабка велела зарезать пять куриц, а потом заставила меня их ощипывать, вернее, дощипывать то, что не дощипала на скорую руку сама. Надо вам сказать, ощущение не то, чтобы мерзкое, но близко. Зато ругательство «курица недощипанная» приобрела для меня совсем другой оттенок. Ну, и я теперь знаю, как выглядит нормальная курица в почти первозданном, так сказать, виде.
Итак, за эту поездку я узнал, что такое перебирать косточки, какая часть курицы щипается сложнее всего, и как закидывать спиннинг. Неплохо. Тем временем, мое правое запястье восстанавливалось под широкой черной эластичной повязкой от моей любимой фирмы. Да, оно и сейчас работает лучше и тише, чем левое.
Но вот пора обратно. Снова трасса М5 (правда, по пути папа мне показал чудесную пещеру, и я снова имел возможность увидеть летом снег, впервые с 10 класса), которая, хоть и была свободной в это время дня, не могла не напугать. На асфальте было выдавлено две колеи. Как Dead Scar (все оттуда же), указывавший нам направление на совсем высохшую Татарию, и дальше, где бушевал Пылающий Легион. По-другому просто не скажешь. Может, все-таки хорошо там где мы есть?
На даче у наших друзей я наконец-то поплавал. В околоуфимских водах я не плавал чуть ли не с шестого класса. Тихая прохладная речка, на другом конце которой садились огромные самолеты. Вокруг росли водные травы и цвели кувшинки. Воздух, казалось, застыл от жары. И чудесная дорога к этому месту. Ее бесполезно описывать, ее надо видеть. Но вы можете мне поверить, если не на слово, то - как бы это сказать - на чувство, на ощущение. Вот
Да, и я узнал, от чего умер дед. Постараюсь не повторить этой глупой ошибки. А еще обнаружилась его записная книжка. И я имел редкую возможность узнать из первых рук, каким увидел Париж мой тезка, в самый застойный период существования совка. Ведь это - самая настоящая редкость, особенно для рабочего класса.
Выход
Так случилось, что у этого лета было два выхода, но не было входа. К моему дню рождения природа преподнесла мне поистине королевский подарок: настоящий питерский дождь. А это значит, что пора. Так я и поехал домой: на паровозике №39, запряженный, по случаю моей даты, в двух желтых резиновых утят. И с сигаретами: курить два месяца не хотелось, но как пошли дожди, так приперло, поэтому я запасся любимыми сортами загодя. Сперва была Москва. Люди в этом поезде были другими. Они как будто спрашивали себя и друг друга - а как ты провел лето и вообще что ты за хрен такой? Вот мне советуют чудесный мармелад в Самаре, в форме фруктов, на основе агар-агара. Вот мне улыбается первокурсница, явно собирающаяся в самом скором времени стать женщиной (такой тип улыбок невозможно спутать ни с чем). Вот я снова скупаю у изумленной проводницы весь сахар, а вот я уже в Москве.
И - о чудо! - в Москве светит солнце! Да так ярко, что я чуть было не забыл в Старбаксе свой зонтик драгоценный. Бегать по Арбату в солнечный день с зонтом наперевес - та еще штучка. В Москве - солнце. Еще ни разу, с 1997 года, такого не было. Ну, и на Сапсан я тоже чуть не опоздал. Обнаружив, что даже чай там стоит до*уя (120 таких чаев, и я куплю себе еще один такой же билет), я сделал все правильно: решил, что у меня будет свой чай, с блекджеком и шлюхами. В общем, не тошнило, как в тот раз. Рядом, к слову, снова ехала молодая привлекательная мамаша, которая абсолютно не умеет обращаться со своим сыном; он для нее как чужая мелкая собачонка. Интересно, это все такое поколение одинаковое, или мне просто не везет?
Я приехал. Питер меня встретил миловидной блондинкой, предлагавшей Мальборо, а затем искренне посоветовавшей бросать. И без нее знаю, блин. И тут же - дожди, дожди, дожди. Меня приютили старые друзья и их товарищи. Я спало на полу, на спальнике, среди кошачьей шерсти. И вот тут-то меня и догнало бумерангом безумие моего лета.
Сон (ну наконец-то!)
Я видел одну свою подругу, причем видел я ее во сне второй раз за месяц (надо вам сказать, что такая вещь, а также стрижка два раза в месяц действуют на мое тело как забег на 10000 метров на время). Надо сказать, что вживую мы виделись пока только раз, а значит, у моего мозга было пространство для выдумываний. Ну знаете, мозг во время сна любит выдумывать.
Я помню, как она подошла ко мне и познакомилась. Я отметил про себя: она не только чертовски хороша, хоть и не совсем в моем вкусе, она не только интересный и чуткий собеседник, притом совершенно нешаблонный - она не делает ничего лишнего. И при этом умудряется оставаться собой. Как это - «одно дело - рисоваться лидером перед девочками, и совсем другое - быть этим лидером перед всем твоим миром». Вот примерно так. Она была этим самым человеком. И она смотрит в мои глаза, как будто подсказывая, что я должен делать дальше. Постепенно взгляды сменились прикосновениями и намеками. И лучший бы знаток не изобрел более действенного, приличного и необыкновенного способа соблазнения, который пришел в голову героине моего видения. Мне даже стало жаль, что я не увидел то, что было дальше. Помню только ее длинные ноги - и взгляд этот мой тоже был вынужденным, рассчитанным ею во времени со стопроцентной точностью. Затем пронеслись за эти короткие минуты утреннего быстрого сна, пока кот не бросился атаковать мои ноги, 12 месяцев, а то и вдвое больше. Я увидел их все в ярких деталях, только слишком быстро. Помню только ее счастливое лицо, когда я нес ее на руках. Этот человек умел быть счастлив даже таким способом, и вот это меня поразило. Я не был так счастлив, как она. Затем охлаждение и разрыв. Точно так же: спокойно, с улыбкой, вежливо - и предопределенно. Без секса на прощание, но и без слез в подушку и угрызений совести. Дальше могло быть что-то еще, но тут коту не понравилось мое валяющееся тело.
Это могло быть под влиянием одного ЖЖ, который я читал этим летом. Еще мне вспоминается заметка моей хорошей подруги об одноразовом обществе. Еще это могло быть отголоском дней давно минувших, но это уж слишком, навряд ли. И еще мне кажется, что я когда-то думал о таких людях. Я даже знаю, как они выглядят. У парня лицо ассирийского вождя, который видел тысячелетий, больше чем Рим Бродского. У девушки то лицо, которое я силюсь забыть почему-то уже шестой год. Я вижу, как они смотрят на меня: так же, как героиня моего сна, только без симпатии. И от этого взгляда мне почему-то не по себе. Может, потому что естественность, слитая с искусственностью, в прекрасном человеческом теле, как-то ускользает из моего оценочного аппарата. Как песок дома сквозь пальцы. Да, я знаю, что любой песок. Но мой ускользает быстрее и прохладнее.
Вот тогда-то я и понял, что мое гибельное лето закончилось. Впереди ждал год.
... встретивший меня аккуратными белыми черточками, ложащимися поперек той информации, которую я получаю во сне. И теперь мне кажется, что это уже не просто игра в пятнашки, но игра в пятнашки на шахматной доске, где нужно одновременно думать, передвигать фигуры и постоянно перемещать поля этой шахматной доски. На поле, как водится, есть одна пустая клетка. Нельзя угадать, кто первый там окажется