Важное происходит неожиданно. Когда мы ехали поздно вечером на автобусе обратно домой из Мюлуза, у меня в ушах звенело Kyrie Eleison, а в голове - хореография Анны Терезы де Кеерсмаекер. Это большое счастье, очень редкое и яркое впечатление, о котором так долго не хотелось рассказывать, будто боишься расплескать.
Премьеру Cesena играли на Авиньонском фестивале 2011 года, на рассвете во дворе папского дворца. Зрители приходили затемно, около 4 утра. В предрассветных сумерках на сцену выходили 18 танцоров и несколько певцов и в почти полной темноте медленно начинали танцевать и петь а-капелла кодексы Ars Subtilior: религиозные и профанные кантаты 14 века. Солнце постепенно поднималось над сценой, и зрители начинали различать детали, круг из песка на сцене, антрацитовые платья и разноцветные тапочки - заканчивался спектакль при свете дня. Предыдущая работа Кеерсмаекер En Atendant, игралась наоборот: танец исчезал в темноте ночи при полном отсутствии искусственного освещения. Разумеется, перенос такого грандиозного и одновременно скромного спектакля на обычную сцену не прошел безупречно. Свет над абсолютно голой огромной сценой мюлузского театра зажигается пусть и медленно, но все же резко - но позволяет оценить простой и эффектные прием Кеерсмаекер: сначала зритель видит только руки и ноги, все, что не скрыто черной тканью, и здесь хореография необычайно геометрична - параллельные приемы, эллипсы, почти музыкальные остинато из жестов. Затем танец набирает обороты, появляются захватывающие соло, дуэты, все без видимых эмоций, абстрактно но в то же время невероятно точно и красиво.
Огромное, глубокое пространство сцены играет очень важную роль: своего апогея Cesena достигает в тот момент, когда почти все танцоры и певцы выстраиваются в шеренгу на авансцене и поют дрожащими голосами Kyrie Eleison, а в это время в самой глубине сцены исполняется медленное, пронзительное трио, отсылающее не то к страстям христовым, не то к сцене погребения. Эта глубокая перспектива, черные стены и "разбросанные" по всей площади сцены группы танцоров словно стягиваются к центру, где песком нарисован огромный круг. Эта символическая фигура вряд ли отсылает к итальянскому городу Чезена (о чем часто пишут критики, и на что намекает название), многотысячное население которого в 14 веке было вырезано войсками кардинала Женевского, будущего антипапы Климента VII, что стало ключевым событием Войны восьми святых. Этот песочный круг - словно тень солнца, поднимающегося над Папским дворцом - одновременно и древний символ жизни и траектория бесконечности движения, цикличности. В конце сухая, невероятно красивая танцовщица поет Le Ray au Soleil и в танце двигается по кругу, повторяя такты собственного танца с завораживающей, почти медитативной точностью - живое подтверждение вечности движения. Этот спектакль мог бы легко продолжаться много часов, здесь нет сюжета, нет очевидных вопросов и ответов - просто "разворачивающаяся картина", от которой невозможно оторваться. Де Кеерсмаекер сворачивает время, два с лишним часа превращаются в одномоментную вспышку, медитативную фреску с отточенной сухой хореографией и пронзительным пением. Такая работа с временем под силу очень мало кому из театральных режиссеров - и еще меньше - хореографам. От этого спектакля де Кеерсмаекер не хочется уходить, в него хочется нырнуть с головой и исчезнуть. Поэтому и что-то рассказывать о нем чрезвычайно сложно - слова все только портят.