Loredreamsong @ Pôle Sud // La Omision de la Familia Coleman @ Théâtre National de Strasbourg
1.
Социальный и антирасистский театр все процветает. На той неделе посмотрел постановку бывшей танцовщицы Бориса Шарматца, Латифы Лаабисси Loredreamsong. Тут очень всего много навалено, но - в одно кучу. Расистские шутки - которые, по словам автора, впервые получили такой оглушительный успех в зале (ну это же Эльзас), сотня стереотипов об арабках да и просто темнокожих женщинах, прочитанные одновременно, имитация теракта: автоматы дулом в зал, белый дым отовсюду; образ ружья как микрофонной стойки или как фаллоимитатора так вообще разочаровывает своей банальностью. То есть такая остросоциальная пьеса, претендующая на пробуждение разума и резкий отклик - но остающаяся на уровне формального эксперимента, который не только трещит по швам из-за сомнительного монтажа и драматургии, но и отпугивает холодностью расчета и продуманностью: во время конференции автор говорила, что даже смех ее напарницы в ответ на шутки был расписан как партитура. Ну и под конец порадую вас шутками, которые находят такой живой отклик у местных лицеистов:
"- Как засунуть пять евреев в ситроэн?
- Положить в пепельницу";
"- За сколько времени арабская женщина выносит мусор?
- За 9 месяцев";
"- Саид и Мамаду решили покончить с собой, одновременно спрыгнув с 20 этажа небоскреба. Кто первый долетел до земли?
- ... Да всем по хрен"
2.
Со вторым увиденным спектаклем Клаудио Толкашира и его аргентинской труппы тоже все неоднозначно. La Omision de la Familia Coleman оказался абсолютным хитом во Франции - его возят уже не первый год. С одной стороны формула все та же - деконструкция традиционной семьи, почти классическая структура, некоторая интимность повествования, ощущение подглядывания в замочную скважину, всплески эмоций и едва ли не мыло. Однако, в случае семьи Колеман структура пьесы трещит по швам, и, как мне кажется, это вполне осмысленный шаг, текст зияет нарративными пустотами, а наиболее узловые моменты (смерть бабушки, история с исчезнувшим отцом, известии о смертельной болезни одного из братьев) либо упоминаются походя, либо вообще удалены из поля зрения. Это неочевидный формалистский прием - расставить в тексте пустые ящички с яркими этикетками, в которые каждый зритель должен сам вложить смысл и, поскольку именно это интересует зрителя, погруженного в семейно-театральный контекст спектакля, придумать причинно-следственные связи. К примеру, отсутствие отца, по мнению подавляющего большинства зрителей, пагубным образом сказалось на поведении двух сыновей: один стал то ли вором, то ли неуравновешенным наркоманом, другой - истеричным и слегка слабоумным маминым сынком. В пресс-досье автор пьесы тем не менее цитирует Делеза и Гаттари, рассказывая, что как раз объяснение происходящего в головах этих персонажей Эдиповым комплексом - ошибка. Я не уверен, что такая постмодернистская требовательность к зрителю легко вписывается в общую жовиальность постановки и весь этот густоэмоциональный аргентинский антураж, но успех говорит сам за себя.
Еще один момент - это отношение к пространству. Труппа Тимбре 4 выступает в Буэнос-Айресе едва ли не в квартире своего руководителя. Зрители, чтобы попасть в крохотную, восемь на восемь, комнату, пересекают коридор - символическое, как выяснилось, помещение для целых поколений аргентинцев и саму сцену: простой поход в театр становится ритуалом. Сценография в этом театре отсутствует - это драные обои, старая мебель, раскиданная одежда, плакаты и фото на стенах, недопитый кофе на кухне, неработающий бачок в туалете - все это кочует из спектакля в спектакль, коль скоро они играются в одном и том же помещении, в одном и том же доме. Раз это становится едва ли не фирменным приемом театра (в Буэнос-Айреса на их спектакли записываются примерно с тем же рвением, как в Москве на "Одну абсолютно счастливую деревню" Фоменко), возникает вопрос, как перенести эту атмосферу в турне. Где-то им разрешают заполнить своим театральным хламом фойе, билетные кассы, бар, туалеты. В Страсбурге же было избрано более изящное решение проблемы - лучи света обозначают условные границы "используемого пространства", тень становится кулисами, там можно перемещать реквизит и проверять грим. Сцена становится похожа на съемочную площадку, весь этот колоритный реквизит оказывается в окружении темноты черной театральной коробки - как на острове, что неожиданно подчеркивает потерянность и изолированность пространства сцены. И мне даже показалось, что это вынужденное пребывание "на острове" и аккуратная игра со светом добавляют в спектакль той глубины, которой не достает тексту (в отличие от предыдущего "Ветра в скрипке") и в отдельных случаях, актерам. Неоднозначность приемов позволяет, таким образом, перешагнуть из здорово разыгранной мелодрамы в область совершенно неочевидного эксперимента.