Нашествие
Когда-то давным-давно в соавторстве с одним человеком написался вот такой рассказ. Наверное, лучшее из того, что у меня вообще когда-нибудь написалось. Что-то он мне вспомнился и стало как-то жалко, что погибнет он в недрах инета, ведь даже копии не осталось нигде, кроме "Вавилоши".
Итак,
Нашествие
Паденье, свершенное в отчаянии,
Падение от непонимания
Разбудит новые надежды и мечты,
Которые - всего лишь возвращение
Бессмысленности, горя, пустоты
За тем, что мы не сможем совершить,
За тем, что мы не смеем полюбить,
За тем, что потеряли в ожиданье,
Придет лишь новое паденье и страданье
(Теперь уж без начала и конца).
Уильямс Карлос Уильямс
"Патерсон"
Личностные факторы имеют столь же малое отношение к произведению,
как почва к растению, на ней произрастающему.
К. Г. Юнг
"Об отношении к поэзии"
- 1 -
...Наверное, сейчас каждый из нас - тех, кто собирается отправится Далеко в космос - пишет подобные девники-воспоминания, пытаясь обосновать свой выбор. Хотя, казалось бы, чего здесь обосновывать? Другого выхода у Земли нет, она обречена, а наше путешествие дает хоть маленькую, но все же надежду выжить. Хотя у нас только 10 шансов из 100 на возвращение. На мой взгляд, не такой уж плохой процент, оссбенно, если учесть, что жизнь на Земле сейчас - это медленное-медленное умирание. Хотя есть люди, которые до сих пор считают, что, может быть, смогут отсидеться, все пройдет стороной... Я к ним не отношусь, и люди, собравшиеся здесь, тоже. Мы собираемся попытаться нанести ответный удар, хотя... Хотя это почти невозможно. Сейчас уже стало понятно, что технически Земля не готова дать Им отпор. В умах людей витает надежда на что-то иное, что-то иррациональное... Может быть, поэтому мы и пишем сейчас эти отчеты, в которых нам предстоит ответить на вопрос: кто я? Чем стало для меня нашествие? Почему я сейчас здесь?
Итак, кто я?
Меня зовут Анна Строганова, мне 21 год. Сегодня 19 июля 2053 года, и я нахожусь на арктической базе Земных Вооруженных сил, откуда скоро стартует по направлению к Альдебарану, альфе Тельца, наша эскадра из 5-ти кораблей совершенно особой конструкции, способных двигаться со скоростью, намного превышающей скорость света. Таких кораблей раньше на Земле никогда не строили, да и вряд ли бы построили, если бы не Пришельцы и Нашествие. Эти слова почему-то принято писать с большой буквы. Может быть, из-за той страшной роли, которую они сыграли в жизни Земли. ( Ведь пишут же с большой буквы слова "Дьявол" и "Сатана")
Ну вот я уже и перешла к следующему вопросу - чем стало для меня Нашествие? Наверное, тем же, чем и для большинства землян - кошмаром, который продолжается уже 3 года. Люди часто представляли себе Апокалипсис и конец света, но никто по- настоящему не верил, что это когда-нибудь произойдет. И уж тем более никто не думал, что это выпадет на наш век. Но в один ясный июньский день 2050 года мир рухнул. В голубом небе появились корабли пришельцев, направившие вниз голубые лучи, от которых люди умирали в страшных муках всего за несколько часов. Позже мы узнали, что от этих лучей можно спрятаться в доме, если, конечно, в нем нет окон; что они не поражают объекты, движущиеся со скоростью более 60 км/ч; позже мы научились бояться солнечных дней. Но в те первые дни был просто ужас, дикий, не поддающийся контролю ужас. И именно в эти дни погибли мои родители. Пожалуй, в потоке всеобщего кошмара эта смерть мало что значила. Даже для меня, как ни ужасно в этом признаваться, она стала частью распада, частью кровавой мозаики, складывающейся вокруг. Вероятно, тогда я вряд ли могла адекватно воспринимать окружающую действительность. Я была студенткой мединститута, практиканткой, и в первый же день оказалась в центре этого кошмара, в госпитале, среди сотен и сотен каждожневных смертей. Там-то и произошло событие, из-за которого я сейчас здесь.
Это было примерно через месяц после начала нашествия, когда пришельцы впервые применили новый вид излучения, который был безвреден для взрослых, но вызывал у детей опухоли, от которых они медленно умирали в течение 2-3 недель. Как вы, наверное, и сами знаете, потом появились и другие виды излучения.
Я снова вижу себя в больнице, в палате, заставленной кроватями так, что через узкие проходы едва может протиснуться медсестра или врач, способные только облегчить смерть лежащих на кроватях людей. Они обречены. Впрочем, все мы обречены. Вот совсем юные пареньки, пожалуй, мои ровесники. У них полностью выпали волосы. Они время от времени кашляют страшным кровавым кашлем, который, кажется, разрывает их легкие. Это еще только самое начало. Дальше будет гораздо хуже, но они еще об этом не знают. Врачи оставили им последнее, что у них есть, - надежду, но самое большее через 12 часов этих парней не будет в живых. На соседней кровати - женщина. Накачанная седативными средствами, она спит, и на ее лице нет никаких свидетельств страдания, но она так же обречена, как и все остальные здесь. В углу врачи собрались вокруг одной из кроватей. Там умирает взрослый, на вид здоровый мужчина. Его лицо уже посинело от удушья, и единственное, что могут сделать врачи - поставить укол, быстро и безболезненно обрывающий страдания. Нарушение клятвы Гиппократа? Быть может... Впрочем, вряд ли я задумывалась о подобных вещах. Идет двенадцатый час моего дежурства, двенадцатый час на ногах. Я устало опускаюсь на стул на сестринском посту, уже почти безразлично глядя на бланки со словами "летальный исход".
Дальнейшее произошло словно в кошмарном сне. Я задремала, но вдруг палату разорвал страшный душераздирающий крик. Крик ребенка. Даже здесь, в этом царстве боли и смерти, я еще никогда не слышала такого крика. Все, даже умирающие, находящиеся в полубреду, обернулись на него. И зрелище было неописуемо кошмарное: женщина пыталась задушить маленькую девочку лет пяти-шести. Ребенок был в ужасном состоянии - кожа в огромных, разрывающихся гноем фурункулах и кровоподтеках, на губах - кровь, из носа тоже течет струйка крови. Девочка кричала на всю палату:
- Мама! Мамочкаа! Не надо!!
Пожалуй, в этот момент все мы оцепенели от ужаса. Возможно, обезумевшая мать и сделала бы то, что хотела, но один из врачей - тогда я знала только, что его зовут Дмитрием Николаевичем - бросился к женщине и начал отдирать ее от девочки.
- Пустите меня! - закричала женщина. - Вы, врачи, не можете помочь моему ребенку, так хотя бы не заставляйте ее мучиться! Я видела, как здесь умирают другие дети! Пустите меня! Пусти, скотина! Пусти!
Ее голос прервался, и она обмякла в руках Дмитрия Николаевича. Вероятно, он ухитрился впрыснуть женщине какое-то сильнодействующее успокаивающее средство. Он что-то сказал еще двум подбежавшим врачам, которых я не знала, и они наполовину вывели, наполовину вынесли женщину из палаты. Дмитрий Николаевич склонился над ребенком. Палата уже возвращалась к своей обычной жизни. В этом царстве смерти каждому вполне хватало своей собственной боли. Но я... Со мной что- то случилось. Этот детский крик как будто бы разбил стеклянный колпак безразличия, которым я защищала себя со дня смерти родителей. Я поднялась со своего стула. Ноги у меня были словно ватные. С трудом протискиваясь между кроватей, я подошла к постели девочки и склонившемуся над ней Дмитрий Николаевичу.
- Как тебя зовут, малышка? - спросил он у нее как раз в тот момент, когда я подошла.
- Лиля, - ребенок смотрел на нас большими доверчивыми глазами.
- Тебе очень плохо, Лиля?
- Да, у меня все болит. Вы мне поможете, дяденька?
- Я постараюсь, - на лице Дмитрия Николаевича появилось какое-то странное выражение. Пожалуй, это можно было назвать горькой нежностью. - Вот что, Лиля, ты потерпи немножечко, а я сейчас схожу и принесу лекарство, которое тебе обязательно поможет.
Дмитрий Николаевич направился к выходу из палаты. Не знаю, заметил ли он, как я подошла к кровати Лили, но сейчас наши глаза встретились, и я поняла, что он хочет сделать. Где-то внутри меня всколыхнулась огромная, острая, болезненная жалость к этой девочке и к сотням других детей, уже умерших, умирающих сейчас или еще только облученных. Девочка, лежащая передо мной на кровати, была совсем маленькой. Еще совсем недавно она, как и множество других детей, смеялась и бегала по улицам Города. Сейчас на улицах совсем не было видно детей и не было слышно детского смеха. Мне вдруг мучительно захотелось спасти хотя бы эту девочку, обнять ее, защитить, закрыть собой. Если бы в тот момент мне сказали, что, отдав своб жизнь, я спасу хоть одного ребенка, умирающего здесь, я бы согласилась без колебания. Но я ничем не могла никому помочь.
Я присела на кровать Лили, коснулась мягких черных волос девочки, погладила ее по голове. Температура у ребенка была очень высокая, наверное, за тридцать девять. Мне хотелось сказать девочке что-нибудь хорошее, ободрить ее, помочь ей, но не было слов, да и язык как будто прилип к гортани.
- Лиля, вы живете в Городе? - наконец смогла выдавить я.
- Нет, мы приехали сюда издалека, - Лиле было трудно говорить, но я видела, что молчать ей еще труднее. В молчании было одиночество и страх. - Сюда мы приехали отдыхать и почему-то остались, - ответила Лиля.
"Ничего удивительного, что остались, - подумала я невпопад, - после начала нашествия были запрещены все гражданские передвижения."
- Тетя, а как вы думаете, сегодня мама меня хотела наказать за то, что я плохо себя вела и выбегала на улицу, когда она мне велела сидеть дома? - спросил ребенок.
Это был конец. Я судорожно уцепилась за спинку кровати. Мне казалось, что я лечу в холодной черной темноте, и этот страшный полет никогда не прервется. Что я могла сказать этому несчастному, измученному, умирающему ребенку, обезумевшая мать которого таким страшным способом пыталась избавить его от страданий?! Ребенку, который должен был провести последние часы своей жизни не только в кошмаре боли, но и вкошмаре одиночества, переживая предательство самого близкого человека -матери?! Надо было говорить, надо, но я не могла. И это тоже было предательством.
Как раз в этот момент вернулся Дмитрий Николаевич. В руках у него был шприц, наполненный какой-то молочно-белой жидкостью. Увидев его лицо, я почувствовала, как что-то у меня в животе сжалось в холодный противный комок, а руки начали дрожать от страха. Он силился улыбнуться, но добился только легкого подрагивания уголков губ. Дмитрий Николаевич глубоко вхдохнул и заговорил более или менее спокойно:
- Лиля, я надеюсь, ты не боишься уколов?
Дмитрий Николаевич почти справился с собой. Ему удалось сымитировать непринужденный тон. Ребенок мог поверить этому тону, но я-то чувствовала, чтоэто только имитация, и мне становилось все страшнее и страшнее.
- Не боюсь, - девочка попыталась улыбнуться, но судорога не позволила ей сделать это.
- Отлично. А то, знаешь, у меня есть сын, ему столько же лет, сколько и тебе, и он при виде шприца сразу же начинает плакать. Скорей всего, это была ложь,но она делала свое дело, ребенок почти успокоился.
- Он,наверное, очень трусливый, ваш сын, - глубокомысленно сказала девочка.
-Нет, не очень, но все-таки не такой храбрый, как ты.
Девочка довольно улыбнулась.
-Вы не могли бы мне помочь? -спросил Дмитрий Николаевич. Я не сразу поняла, что вопрос обращен ко мне. Не в силах говорить, кивнула, дрожащими руками взяла жгут, наложила его, затем встала с кровати. Дмитрий Николаевич наклонился над девочкой, тонкая игла вошла в ее руку. Он ослабил жгут, смертоносная жидкость потекла вместе с кровью.Очень скоро яд достигнет сердца, и оно остановится. Но девочка этого не заметит. Для нее переход из бытия в небытие будет просто погружением в сон. В смертельный сон, из которого нет возврата и за которым лежит ничто.
Девочка уже засыпала. Дмитрий Николаевич выпрямился. Он смотрел мне прямо в глаза.
- Я надеюсь, вы понимаете, почему я это сделал? - спросил он.
- Да, - мой голос сорвался.- Если бы у меня хватило смелости, я бы сделала то же самое.
- Все же я хотел бы вас попросить никому об этом не говорить.
Я кивнула. Мои глаза застилали слезы. И лицо Дмитрия Николаевича я видела словно сквозь туманную пелену. Он посмотрел на Лилю и неожиданно судорожно сглотнул.
- Пойдем отсюда, - проговорил он, и его голос сорвался.
Протиснувшись через ряды кроватей, мы вышли в коридор, который тоже был забит кроватями. Я шла словно в трансе, натыкаясь на мебель и сталкиваясь с людьми. Еще чуть-чуть, и я бы начала биться в истерике.
Мы прошли через коридор и оказались в маленьком тамбуре, который раньше врачи использовали как место для курения. Сейчас там никого не было, в нынешнем положении врачам было некогда курить, да и сигареты стали дефицитом. Зато это было самое уединенное место во всей больнице. Здесь мы долго стояли обнявшись, вернее, схватившись друг за друга, словно земля уходила у нас из-под ног. Я тихо плакала, уткнувшись в форменный, пахнущий медикаментами халат Димы. Это было единственное, что я могла сделать.
Именно из-за этого случая я сейчас здесь. Именно поэтому я согласилась участвовать в экспедиции, в этом почти безнадежном ответном ударе. Хотя как врач я нужна и наЗемле. Особенно как врач, который разбирается в болезнях, появившихся вместе с нашествием.
Самое страшное в том, что мы до сих пор не понимаем, для чего они это делают, что им надо на нашей планете, на которую не сел ни один их корабль. По крайней мере, не сел по доброй воле. Мы научились сбивать их тарелки, видели их (даже страшно, насколько они похожи на людей!), узнали, откуда они, в конце концов научились конструировать сверхсветовые корабли по их технологии. Но мы по-прежнему строим догадки, пытаясь понять, почемуже они пришли и, следовательно, что же может заставить их уйти. Ксенологи предлагают самые различные версии: захват, расширение жизненного пространства, зон влияния, огромный биологический или генетический эксперимент... Люди религиозные считают, что это конец света, апокалипсис, расплата за грехи человеческие. Поэтому ничего предпринимать не надо. Я не могу с этим смириться. Если это расплата за грехи, то почему жертвами нашествия чаще всего становятся дети, а не взрослые? Почему умирает столько детей? Есть еще одна версия: инопланетяне просто уничтожают земную расу, которая натворила слишком много ошибок.
Тогда они аморальны, эти инопланетяне. Эти дети не должны умирать в таких муках. Они вообще не должны умирать. Дети должны жить, играть, учиться, расти, вырастать, влюбляться, выходить замуж и жениться, заводить собственных детей. Они могут вырасти злыми и добрыми, жестокими и милосердными, глупыми и умными, плохими и хорошими. Они могут повторить все ошибки предыдущих поколений, а могут попытаться их исправить. Могут и наделать своих собственных. Но в любом случае они имеют право на жизнь. Мы имеем право на жизнь. Никто - даже сверхцивилизация - не имеет права приговаривать к смерти столько невинных (и даже виновных) людей. Этим она приговаривает к уничтожениюи саму себя.
По крайней мере, я надеюсь на это. И я отправляюсь в этот полет, чтобы отомстить за смерть маленькой девочки Лили, за смерть моих родителей и за разрушение моего дома - Земли.
Наименование документа: личный отчет члена Первой межзвездной экспедиции
Код: 1426859310
Дата:18/07/2053
Организация: психологический центр Первой межзвздной экспедиции
Имя: Анна Строганова
Возраст: 21 год
Личный номер: (17) 1326
Должность: судовой врач.
Конец документа
- 2 -
Я сижу за пилотажным пультом и жду. Скоро, скоро облака над полярной шапкой Ада пронзят струи огня, и пять крупинок металла взлетят, словно брызги пены, когда волна разбивается в бухте Кальм... как давно было это, море, бухта, солнце и свет!..
Мы пришли сюда около трех циклов назад. Корабль Хайгра, одного из старых капитанов, вошел в систему Ягр - эту - и сообщил, что на одной из планет есть жизнь.
Лучше бы ее не было.
Имя этой планете было - Ад.
Мы висим вокруг нее уже три цикла, на дальних орбитах, за надежной броней - и все равно я не могу спать без успокоительного, и даже во сне чувствую раскаленные иглы их чувств.
Ненависть. Боль. Отчаяние.
Злоба. Похоть. Зависть.
Страх.
Мы никогда не встречали ничего подобного.
Хайгр не смог совершить посадку. Никто не смог. При одной из попыток пилоты сошли с ума прямо в корабле - их мозги сожгла ненависть одного из обитателей Ада, она, а не примитивные ракеты, заставила корабль взорваться...
Больше никто не пытался сесть и вступить в контакт.
Слышал недавно, историки и последователи Создателя прорабатывают версию, что наши предки каким-либо образом были знакомы с обитателями Ада - иначе откуда Книга Творения так точно описывает это место: "...там мучают и мучаются; причиняют боль с целью причинить боль и наслаждаются этим; там одни волей своей наносят вред другим ради пользы себе; там некоторые находят радость в муках своих... ...Там царит боль, которую не выдержит никто, и все с радостью увеличивают эту боль, ибо никто не желает нести свой груз, а пытается скинуть его на другого..."
Мы так не можем.
С того самого момента, как наши предки спустились с деревьев и взяли в руки ветви, чтобы построить дома.
Ведь мы чувствуем боль других как свою.
Мы не можем убивать даже неразумных зверей. Рептилий - да... насекомых... Есть грань... грань, за которой мы начинаем понимать их, и причинить вред тем, кто за этой гранью - значит почувствовать его на себе самом.
Потому... потому мы не могли и не можем высадиться на Ад - мы умирали от ненависти, боли, ярости и страха его обитателей, направленной даже не на нас! но они были слишком сильны, и мы умирали.
Мы смотрели на них, смотрели то, что смотрят они - они называют это "ти-ви" или "телевидение", - и видели одно и то же.
Желания.
Желание власти, мощи, богатства; желание любви, дружбы, смерти...
Желания, не согласованные с другими, а потому разрушительные и убивающие.
Всегда.
Что они могли дать нам, кроме муки и смерти? Ведь скоро они пришли бы к нам! Они умны... страшно умны. Вот и сверхсветовой двигатель... недавно мы засекли излучение примитивных мю-реакторов, которые они научились строить, и потому я сижу в этой кабине, ожидая...
Что мы дали им, кроме смерти и муки?
Мы не могли понять, почему после начала облучения их боль так возросла... Ведь Т-излучение всегда летально и мгновенно! Но они оказались на такими как мы... и вот уже три их года мы висим над ними и пытаемся... подбираем параметры и способы, чтобы оборвать наконец их - и наши - страдания... Там, на родине, исследователи лихорадочно пытаются воспроизвести их оружие - атомные и водородные бомбы; наши мю-реакторы не подойдут...
Но я отвлекся. Минутная готовность. Все системы в норме. А пилот?!
Сигнал.
Мы выходим, вонзаемся в черную бездну, на которой одинокой мишенью висит шарик Ада - так похожего на дом, Дом, Тэйа! - но такого ужасного. На локаторах уже видны пять кораблей - но я чувствую их не только приборами, а всем существом, и не важно, что это просто вирн-область в моем мозгу улавливает мысли и чувства существ на борту...
Ближе... еще ближе... первые залпы. Пламя и свет... мы поливаем их Т-лучом, просто электромагнитными пучками, пускаем зонды, переделанные в ракеты... один есть! Я чувствую гибель тех, кто был на борту, как облегчение, словно с меня снимают хоть часть непосильного груза, но злоба остальных давит... давит... НЕТ! Гроли! НЕЕЕТ!
Они убили его.
Я чувствовал это.
Подо МНОЙ содрогался пол, и хрупкие внутренности шлюпки-разведчика выворачивались, бросая МЕНЯ - МЕНЯ САМОГО! - навстречу холоду и рвущей, невыносимой боли, вырывающей из легких воздух с синими клочьями, выдирающей глаза из орбит, отрывающий от пальцев ногти... Гроли... Мы не были знакомы близко - в нашем понимании, но я чувствую его гибель как СВОЮ... его чувства несутся ко всем нам...
Нет!
Я маневрирую, несясь во в тьме и огне над Адом, и злоба и смерть поднимаются с голубого, как кровь, диска, впитываясь в меня... и словно раскаленное острие - впереди корабль, один из них... я несусь вперед, выжимая из машины все, уклоняясь от обстрела, словно сам всходя на костер...
Удар.
Тьма и тишина.
Как хотелось бы, чтобы так было вечно.
Как жаль...
Игра случая... не знаю, как это произошло. Мой корабль наполовину разворотил их, сам я жив только благодаря гравикомпенсатору... и кто-то есть... есть здесь... рядом...
Я, медленно пробирающийся по обломкам - локальную гравитацию держит компенсатор корабля, и она не дает нашей свалке металла развалиться окончательно - оборачиваюсь и вижу его.
Впервые человек и существо с Ада встречаются так близко.
Почему же я еще жив?
Ведь вирн-область должна сейчас испускать всеподавляющий поток болевых импульсов на все области моего желтого киселя, там, под черепом... Я должен слабо дергаться в последних бессознательных конвульсиях... Вместо этого я подхожу к обитателю Ада и смотрю на него.
Как он похож на Арнек!
Точнее, она. Чудо это или наоборот, но я вижу ее мысли, словно она - одна из нас.
Анна Строганова
21 цикл... год.
судовой врач...
Врач.
Я касаюсь ее памяти, выворачивая ее наизнанку, и вижу, что не могу помочь ничем.
Проникающее ранение в грудь безусловно смертельно. Взрывная декомпрессия вдобавок.
Наше оборудование не поможет - она другая... при всей внешней схожести, они совсем другие... Сердце мертво, лишь мозг доживает последние секунды, выплескивая на меня поток образов и чувств. Значит, и у них... предсмертная развертка, повторение жизненного пути.
А у меня - шок. Если проживу еще часа два - потом точно сдохну, блин, не выдержав того, что узнал.
А сейчас - ничего.
Можно спокойно ходить по разбитому кораблю посреди космического боя, и проглядывать чужую память - все эти помирающие дети, забитые госпитали... Х-ха! Простите, люди, мы ошиблись! Мы хотели подарить вам легкую смерть, мы думали, что так будет лучше для вас - ведь вы были столь несчастны, что мы не могли даже сесть на вашу планету! Ваши страдания раздирали нас, и мы хотели дать вам эвтаназию! Инъекцию Т-лучей, сон без пробуждения, за которым лишь безболезненное ничто, тихое и милосердное!!!
Х-ха-ха-ха-аааа!
Только хорошего мы хотели!!!
Как и ты, Анна Строганова... но ты не смогла убить ту девочку, о которой писала - да, этот участок сохранился в твоем меркнущем сознании, и я еще вижу его, перечитываю... - а мы, как твой коллега со странными мне именами "Дмитрий Николаевич", - смогли!
Поплачь же у меня на груди - мы хотели излечить вашу цивилизацию от невыносимости жизни... Ведь вы ТАК страдали!.. А-ха-ха-ха-аааа!
Как хочется... как безумно хочется умереть. Уйти, убежать - не видеть и не знать, навсегда уйти от ответа за дело своих рук... Хоть мы не знали... мы отказали землянам в способности к пониманию, способности ощущать чужую боль, сочли их более чем зверьми... но я вижу теперь, что это не так. И знаю, что теперь должен буду ответить.
Вот Тинг... ушел. Его незримое присутствие во мне прервалось мгновенно и резко - вероятно, он использовал свой Т-излучатель.
Через дыру в разорванной обшивке я больше не вижу сполохов света. Мы отходим. Не вижу следа пяти - осталось три - кораблей; но знаю - они продолжают путь. Путь к дому - к нашему дому; путь с одной лишь целью.
Мы отходим. Я ощущаю приближение спасательного корабля, летящего ко мне. Зачем? Впрочем... Расстояние было велико; мои мысли были уловлены сородичами в общем, но полностью первоисточник - обрывок памяти Анны Строгановой - известен только мне. Эта информация должна достигнуть Дома, чтобы те, кто остался там, могли принять решение...
Коридоры флагмана кажутся вымершими. Меня избегают, и я рад этому - мне тоже не хочется никого видеть.
Узел связи. На голову опускается шлем, и я вновь переживаю эти... всего лишь этот неполный герт, он почти равен их часу...
Передача окончена. Память и боль - несомые быстрее лучей звезд, они уже записаны там, на планете, которая, пока что, есть.
Я выхожу и иду в свою каюту. Мы садимся, за иллюминатором плавно приближается серая равнина, лунная пыль. Здесь, на обратной стороне ее спутника, боль Земли почти не ощущается... Здесь мы будем ждать.
* * *
Я вновь сижу за пилотажным пультом, как несколько дней назад. Но на этот раз пульт - флагманский. Вероятно, я не умру при посадке - у меня уже есть опыт контакта с землянами - и посажу корабль. Несколько часов назад мы получили сообщение - их корабли, все три, достигли Тэйа. И выполнили свое предназначение.
У нас больше нет дома. Конечно, часть жителей планеты избежала гибели, улетев на имеющихся кораблях. Но от планеты осталась лишь мертвая головешка, пепел и прах.
За все надо платить. Даже за ошибки, совершенные по незнанию.
Теперь наша очередь.
Все мы, те, кто пытался избавить землян от бремени жизненных страданий, - летим к ним. Конечно, большинство погибнет еще до входа в атмосферу. Боль и ненависть Земли слишком велики. Но некоторые... среди коих буду, вероятно, и я, - приземлятся.
Что мы скажем людям?
Что они скажут нам?
Вряд ли они выслушают нас, вряд ли поймут - но мы ДОЛЖНЫ попытаться иcправить свою ошибку.
Сигнал.
Взлет.
178-я экспедиция Галактического флота, корабль "Эорен".
Мыслезапись Айзета (трансляция в вербальный код: автомат. Внимание! Степень соответствия вербально кодированного фрагмента оригиналу менее двадцати процентов!)
Конец мыслезаписи.
Итак,
Нашествие
Паденье, свершенное в отчаянии,
Падение от непонимания
Разбудит новые надежды и мечты,
Которые - всего лишь возвращение
Бессмысленности, горя, пустоты
За тем, что мы не сможем совершить,
За тем, что мы не смеем полюбить,
За тем, что потеряли в ожиданье,
Придет лишь новое паденье и страданье
(Теперь уж без начала и конца).
Уильямс Карлос Уильямс
"Патерсон"
Личностные факторы имеют столь же малое отношение к произведению,
как почва к растению, на ней произрастающему.
К. Г. Юнг
"Об отношении к поэзии"
- 1 -
...Наверное, сейчас каждый из нас - тех, кто собирается отправится Далеко в космос - пишет подобные девники-воспоминания, пытаясь обосновать свой выбор. Хотя, казалось бы, чего здесь обосновывать? Другого выхода у Земли нет, она обречена, а наше путешествие дает хоть маленькую, но все же надежду выжить. Хотя у нас только 10 шансов из 100 на возвращение. На мой взгляд, не такой уж плохой процент, оссбенно, если учесть, что жизнь на Земле сейчас - это медленное-медленное умирание. Хотя есть люди, которые до сих пор считают, что, может быть, смогут отсидеться, все пройдет стороной... Я к ним не отношусь, и люди, собравшиеся здесь, тоже. Мы собираемся попытаться нанести ответный удар, хотя... Хотя это почти невозможно. Сейчас уже стало понятно, что технически Земля не готова дать Им отпор. В умах людей витает надежда на что-то иное, что-то иррациональное... Может быть, поэтому мы и пишем сейчас эти отчеты, в которых нам предстоит ответить на вопрос: кто я? Чем стало для меня нашествие? Почему я сейчас здесь?
Итак, кто я?
Меня зовут Анна Строганова, мне 21 год. Сегодня 19 июля 2053 года, и я нахожусь на арктической базе Земных Вооруженных сил, откуда скоро стартует по направлению к Альдебарану, альфе Тельца, наша эскадра из 5-ти кораблей совершенно особой конструкции, способных двигаться со скоростью, намного превышающей скорость света. Таких кораблей раньше на Земле никогда не строили, да и вряд ли бы построили, если бы не Пришельцы и Нашествие. Эти слова почему-то принято писать с большой буквы. Может быть, из-за той страшной роли, которую они сыграли в жизни Земли. ( Ведь пишут же с большой буквы слова "Дьявол" и "Сатана")
Ну вот я уже и перешла к следующему вопросу - чем стало для меня Нашествие? Наверное, тем же, чем и для большинства землян - кошмаром, который продолжается уже 3 года. Люди часто представляли себе Апокалипсис и конец света, но никто по- настоящему не верил, что это когда-нибудь произойдет. И уж тем более никто не думал, что это выпадет на наш век. Но в один ясный июньский день 2050 года мир рухнул. В голубом небе появились корабли пришельцев, направившие вниз голубые лучи, от которых люди умирали в страшных муках всего за несколько часов. Позже мы узнали, что от этих лучей можно спрятаться в доме, если, конечно, в нем нет окон; что они не поражают объекты, движущиеся со скоростью более 60 км/ч; позже мы научились бояться солнечных дней. Но в те первые дни был просто ужас, дикий, не поддающийся контролю ужас. И именно в эти дни погибли мои родители. Пожалуй, в потоке всеобщего кошмара эта смерть мало что значила. Даже для меня, как ни ужасно в этом признаваться, она стала частью распада, частью кровавой мозаики, складывающейся вокруг. Вероятно, тогда я вряд ли могла адекватно воспринимать окружающую действительность. Я была студенткой мединститута, практиканткой, и в первый же день оказалась в центре этого кошмара, в госпитале, среди сотен и сотен каждожневных смертей. Там-то и произошло событие, из-за которого я сейчас здесь.
Это было примерно через месяц после начала нашествия, когда пришельцы впервые применили новый вид излучения, который был безвреден для взрослых, но вызывал у детей опухоли, от которых они медленно умирали в течение 2-3 недель. Как вы, наверное, и сами знаете, потом появились и другие виды излучения.
Я снова вижу себя в больнице, в палате, заставленной кроватями так, что через узкие проходы едва может протиснуться медсестра или врач, способные только облегчить смерть лежащих на кроватях людей. Они обречены. Впрочем, все мы обречены. Вот совсем юные пареньки, пожалуй, мои ровесники. У них полностью выпали волосы. Они время от времени кашляют страшным кровавым кашлем, который, кажется, разрывает их легкие. Это еще только самое начало. Дальше будет гораздо хуже, но они еще об этом не знают. Врачи оставили им последнее, что у них есть, - надежду, но самое большее через 12 часов этих парней не будет в живых. На соседней кровати - женщина. Накачанная седативными средствами, она спит, и на ее лице нет никаких свидетельств страдания, но она так же обречена, как и все остальные здесь. В углу врачи собрались вокруг одной из кроватей. Там умирает взрослый, на вид здоровый мужчина. Его лицо уже посинело от удушья, и единственное, что могут сделать врачи - поставить укол, быстро и безболезненно обрывающий страдания. Нарушение клятвы Гиппократа? Быть может... Впрочем, вряд ли я задумывалась о подобных вещах. Идет двенадцатый час моего дежурства, двенадцатый час на ногах. Я устало опускаюсь на стул на сестринском посту, уже почти безразлично глядя на бланки со словами "летальный исход".
Дальнейшее произошло словно в кошмарном сне. Я задремала, но вдруг палату разорвал страшный душераздирающий крик. Крик ребенка. Даже здесь, в этом царстве боли и смерти, я еще никогда не слышала такого крика. Все, даже умирающие, находящиеся в полубреду, обернулись на него. И зрелище было неописуемо кошмарное: женщина пыталась задушить маленькую девочку лет пяти-шести. Ребенок был в ужасном состоянии - кожа в огромных, разрывающихся гноем фурункулах и кровоподтеках, на губах - кровь, из носа тоже течет струйка крови. Девочка кричала на всю палату:
- Мама! Мамочкаа! Не надо!!
Пожалуй, в этот момент все мы оцепенели от ужаса. Возможно, обезумевшая мать и сделала бы то, что хотела, но один из врачей - тогда я знала только, что его зовут Дмитрием Николаевичем - бросился к женщине и начал отдирать ее от девочки.
- Пустите меня! - закричала женщина. - Вы, врачи, не можете помочь моему ребенку, так хотя бы не заставляйте ее мучиться! Я видела, как здесь умирают другие дети! Пустите меня! Пусти, скотина! Пусти!
Ее голос прервался, и она обмякла в руках Дмитрия Николаевича. Вероятно, он ухитрился впрыснуть женщине какое-то сильнодействующее успокаивающее средство. Он что-то сказал еще двум подбежавшим врачам, которых я не знала, и они наполовину вывели, наполовину вынесли женщину из палаты. Дмитрий Николаевич склонился над ребенком. Палата уже возвращалась к своей обычной жизни. В этом царстве смерти каждому вполне хватало своей собственной боли. Но я... Со мной что- то случилось. Этот детский крик как будто бы разбил стеклянный колпак безразличия, которым я защищала себя со дня смерти родителей. Я поднялась со своего стула. Ноги у меня были словно ватные. С трудом протискиваясь между кроватей, я подошла к постели девочки и склонившемуся над ней Дмитрий Николаевичу.
- Как тебя зовут, малышка? - спросил он у нее как раз в тот момент, когда я подошла.
- Лиля, - ребенок смотрел на нас большими доверчивыми глазами.
- Тебе очень плохо, Лиля?
- Да, у меня все болит. Вы мне поможете, дяденька?
- Я постараюсь, - на лице Дмитрия Николаевича появилось какое-то странное выражение. Пожалуй, это можно было назвать горькой нежностью. - Вот что, Лиля, ты потерпи немножечко, а я сейчас схожу и принесу лекарство, которое тебе обязательно поможет.
Дмитрий Николаевич направился к выходу из палаты. Не знаю, заметил ли он, как я подошла к кровати Лили, но сейчас наши глаза встретились, и я поняла, что он хочет сделать. Где-то внутри меня всколыхнулась огромная, острая, болезненная жалость к этой девочке и к сотням других детей, уже умерших, умирающих сейчас или еще только облученных. Девочка, лежащая передо мной на кровати, была совсем маленькой. Еще совсем недавно она, как и множество других детей, смеялась и бегала по улицам Города. Сейчас на улицах совсем не было видно детей и не было слышно детского смеха. Мне вдруг мучительно захотелось спасти хотя бы эту девочку, обнять ее, защитить, закрыть собой. Если бы в тот момент мне сказали, что, отдав своб жизнь, я спасу хоть одного ребенка, умирающего здесь, я бы согласилась без колебания. Но я ничем не могла никому помочь.
Я присела на кровать Лили, коснулась мягких черных волос девочки, погладила ее по голове. Температура у ребенка была очень высокая, наверное, за тридцать девять. Мне хотелось сказать девочке что-нибудь хорошее, ободрить ее, помочь ей, но не было слов, да и язык как будто прилип к гортани.
- Лиля, вы живете в Городе? - наконец смогла выдавить я.
- Нет, мы приехали сюда издалека, - Лиле было трудно говорить, но я видела, что молчать ей еще труднее. В молчании было одиночество и страх. - Сюда мы приехали отдыхать и почему-то остались, - ответила Лиля.
"Ничего удивительного, что остались, - подумала я невпопад, - после начала нашествия были запрещены все гражданские передвижения."
- Тетя, а как вы думаете, сегодня мама меня хотела наказать за то, что я плохо себя вела и выбегала на улицу, когда она мне велела сидеть дома? - спросил ребенок.
Это был конец. Я судорожно уцепилась за спинку кровати. Мне казалось, что я лечу в холодной черной темноте, и этот страшный полет никогда не прервется. Что я могла сказать этому несчастному, измученному, умирающему ребенку, обезумевшая мать которого таким страшным способом пыталась избавить его от страданий?! Ребенку, который должен был провести последние часы своей жизни не только в кошмаре боли, но и вкошмаре одиночества, переживая предательство самого близкого человека -матери?! Надо было говорить, надо, но я не могла. И это тоже было предательством.
Как раз в этот момент вернулся Дмитрий Николаевич. В руках у него был шприц, наполненный какой-то молочно-белой жидкостью. Увидев его лицо, я почувствовала, как что-то у меня в животе сжалось в холодный противный комок, а руки начали дрожать от страха. Он силился улыбнуться, но добился только легкого подрагивания уголков губ. Дмитрий Николаевич глубоко вхдохнул и заговорил более или менее спокойно:
- Лиля, я надеюсь, ты не боишься уколов?
Дмитрий Николаевич почти справился с собой. Ему удалось сымитировать непринужденный тон. Ребенок мог поверить этому тону, но я-то чувствовала, чтоэто только имитация, и мне становилось все страшнее и страшнее.
- Не боюсь, - девочка попыталась улыбнуться, но судорога не позволила ей сделать это.
- Отлично. А то, знаешь, у меня есть сын, ему столько же лет, сколько и тебе, и он при виде шприца сразу же начинает плакать. Скорей всего, это была ложь,но она делала свое дело, ребенок почти успокоился.
- Он,наверное, очень трусливый, ваш сын, - глубокомысленно сказала девочка.
-Нет, не очень, но все-таки не такой храбрый, как ты.
Девочка довольно улыбнулась.
-Вы не могли бы мне помочь? -спросил Дмитрий Николаевич. Я не сразу поняла, что вопрос обращен ко мне. Не в силах говорить, кивнула, дрожащими руками взяла жгут, наложила его, затем встала с кровати. Дмитрий Николаевич наклонился над девочкой, тонкая игла вошла в ее руку. Он ослабил жгут, смертоносная жидкость потекла вместе с кровью.Очень скоро яд достигнет сердца, и оно остановится. Но девочка этого не заметит. Для нее переход из бытия в небытие будет просто погружением в сон. В смертельный сон, из которого нет возврата и за которым лежит ничто.
Девочка уже засыпала. Дмитрий Николаевич выпрямился. Он смотрел мне прямо в глаза.
- Я надеюсь, вы понимаете, почему я это сделал? - спросил он.
- Да, - мой голос сорвался.- Если бы у меня хватило смелости, я бы сделала то же самое.
- Все же я хотел бы вас попросить никому об этом не говорить.
Я кивнула. Мои глаза застилали слезы. И лицо Дмитрия Николаевича я видела словно сквозь туманную пелену. Он посмотрел на Лилю и неожиданно судорожно сглотнул.
- Пойдем отсюда, - проговорил он, и его голос сорвался.
Протиснувшись через ряды кроватей, мы вышли в коридор, который тоже был забит кроватями. Я шла словно в трансе, натыкаясь на мебель и сталкиваясь с людьми. Еще чуть-чуть, и я бы начала биться в истерике.
Мы прошли через коридор и оказались в маленьком тамбуре, который раньше врачи использовали как место для курения. Сейчас там никого не было, в нынешнем положении врачам было некогда курить, да и сигареты стали дефицитом. Зато это было самое уединенное место во всей больнице. Здесь мы долго стояли обнявшись, вернее, схватившись друг за друга, словно земля уходила у нас из-под ног. Я тихо плакала, уткнувшись в форменный, пахнущий медикаментами халат Димы. Это было единственное, что я могла сделать.
Именно из-за этого случая я сейчас здесь. Именно поэтому я согласилась участвовать в экспедиции, в этом почти безнадежном ответном ударе. Хотя как врач я нужна и наЗемле. Особенно как врач, который разбирается в болезнях, появившихся вместе с нашествием.
Самое страшное в том, что мы до сих пор не понимаем, для чего они это делают, что им надо на нашей планете, на которую не сел ни один их корабль. По крайней мере, не сел по доброй воле. Мы научились сбивать их тарелки, видели их (даже страшно, насколько они похожи на людей!), узнали, откуда они, в конце концов научились конструировать сверхсветовые корабли по их технологии. Но мы по-прежнему строим догадки, пытаясь понять, почемуже они пришли и, следовательно, что же может заставить их уйти. Ксенологи предлагают самые различные версии: захват, расширение жизненного пространства, зон влияния, огромный биологический или генетический эксперимент... Люди религиозные считают, что это конец света, апокалипсис, расплата за грехи человеческие. Поэтому ничего предпринимать не надо. Я не могу с этим смириться. Если это расплата за грехи, то почему жертвами нашествия чаще всего становятся дети, а не взрослые? Почему умирает столько детей? Есть еще одна версия: инопланетяне просто уничтожают земную расу, которая натворила слишком много ошибок.
Тогда они аморальны, эти инопланетяне. Эти дети не должны умирать в таких муках. Они вообще не должны умирать. Дети должны жить, играть, учиться, расти, вырастать, влюбляться, выходить замуж и жениться, заводить собственных детей. Они могут вырасти злыми и добрыми, жестокими и милосердными, глупыми и умными, плохими и хорошими. Они могут повторить все ошибки предыдущих поколений, а могут попытаться их исправить. Могут и наделать своих собственных. Но в любом случае они имеют право на жизнь. Мы имеем право на жизнь. Никто - даже сверхцивилизация - не имеет права приговаривать к смерти столько невинных (и даже виновных) людей. Этим она приговаривает к уничтожениюи саму себя.
По крайней мере, я надеюсь на это. И я отправляюсь в этот полет, чтобы отомстить за смерть маленькой девочки Лили, за смерть моих родителей и за разрушение моего дома - Земли.
Наименование документа: личный отчет члена Первой межзвездной экспедиции
Код: 1426859310
Дата:18/07/2053
Организация: психологический центр Первой межзвздной экспедиции
Имя: Анна Строганова
Возраст: 21 год
Личный номер: (17) 1326
Должность: судовой врач.
Конец документа
- 2 -
Я сижу за пилотажным пультом и жду. Скоро, скоро облака над полярной шапкой Ада пронзят струи огня, и пять крупинок металла взлетят, словно брызги пены, когда волна разбивается в бухте Кальм... как давно было это, море, бухта, солнце и свет!..
Мы пришли сюда около трех циклов назад. Корабль Хайгра, одного из старых капитанов, вошел в систему Ягр - эту - и сообщил, что на одной из планет есть жизнь.
Лучше бы ее не было.
Имя этой планете было - Ад.
Мы висим вокруг нее уже три цикла, на дальних орбитах, за надежной броней - и все равно я не могу спать без успокоительного, и даже во сне чувствую раскаленные иглы их чувств.
Ненависть. Боль. Отчаяние.
Злоба. Похоть. Зависть.
Страх.
Мы никогда не встречали ничего подобного.
Хайгр не смог совершить посадку. Никто не смог. При одной из попыток пилоты сошли с ума прямо в корабле - их мозги сожгла ненависть одного из обитателей Ада, она, а не примитивные ракеты, заставила корабль взорваться...
Больше никто не пытался сесть и вступить в контакт.
Слышал недавно, историки и последователи Создателя прорабатывают версию, что наши предки каким-либо образом были знакомы с обитателями Ада - иначе откуда Книга Творения так точно описывает это место: "...там мучают и мучаются; причиняют боль с целью причинить боль и наслаждаются этим; там одни волей своей наносят вред другим ради пользы себе; там некоторые находят радость в муках своих... ...Там царит боль, которую не выдержит никто, и все с радостью увеличивают эту боль, ибо никто не желает нести свой груз, а пытается скинуть его на другого..."
Мы так не можем.
С того самого момента, как наши предки спустились с деревьев и взяли в руки ветви, чтобы построить дома.
Ведь мы чувствуем боль других как свою.
Мы не можем убивать даже неразумных зверей. Рептилий - да... насекомых... Есть грань... грань, за которой мы начинаем понимать их, и причинить вред тем, кто за этой гранью - значит почувствовать его на себе самом.
Потому... потому мы не могли и не можем высадиться на Ад - мы умирали от ненависти, боли, ярости и страха его обитателей, направленной даже не на нас! но они были слишком сильны, и мы умирали.
Мы смотрели на них, смотрели то, что смотрят они - они называют это "ти-ви" или "телевидение", - и видели одно и то же.
Желания.
Желание власти, мощи, богатства; желание любви, дружбы, смерти...
Желания, не согласованные с другими, а потому разрушительные и убивающие.
Всегда.
Что они могли дать нам, кроме муки и смерти? Ведь скоро они пришли бы к нам! Они умны... страшно умны. Вот и сверхсветовой двигатель... недавно мы засекли излучение примитивных мю-реакторов, которые они научились строить, и потому я сижу в этой кабине, ожидая...
Что мы дали им, кроме смерти и муки?
Мы не могли понять, почему после начала облучения их боль так возросла... Ведь Т-излучение всегда летально и мгновенно! Но они оказались на такими как мы... и вот уже три их года мы висим над ними и пытаемся... подбираем параметры и способы, чтобы оборвать наконец их - и наши - страдания... Там, на родине, исследователи лихорадочно пытаются воспроизвести их оружие - атомные и водородные бомбы; наши мю-реакторы не подойдут...
Но я отвлекся. Минутная готовность. Все системы в норме. А пилот?!
Сигнал.
Мы выходим, вонзаемся в черную бездну, на которой одинокой мишенью висит шарик Ада - так похожего на дом, Дом, Тэйа! - но такого ужасного. На локаторах уже видны пять кораблей - но я чувствую их не только приборами, а всем существом, и не важно, что это просто вирн-область в моем мозгу улавливает мысли и чувства существ на борту...
Ближе... еще ближе... первые залпы. Пламя и свет... мы поливаем их Т-лучом, просто электромагнитными пучками, пускаем зонды, переделанные в ракеты... один есть! Я чувствую гибель тех, кто был на борту, как облегчение, словно с меня снимают хоть часть непосильного груза, но злоба остальных давит... давит... НЕТ! Гроли! НЕЕЕТ!
Они убили его.
Я чувствовал это.
Подо МНОЙ содрогался пол, и хрупкие внутренности шлюпки-разведчика выворачивались, бросая МЕНЯ - МЕНЯ САМОГО! - навстречу холоду и рвущей, невыносимой боли, вырывающей из легких воздух с синими клочьями, выдирающей глаза из орбит, отрывающий от пальцев ногти... Гроли... Мы не были знакомы близко - в нашем понимании, но я чувствую его гибель как СВОЮ... его чувства несутся ко всем нам...
Нет!
Я маневрирую, несясь во в тьме и огне над Адом, и злоба и смерть поднимаются с голубого, как кровь, диска, впитываясь в меня... и словно раскаленное острие - впереди корабль, один из них... я несусь вперед, выжимая из машины все, уклоняясь от обстрела, словно сам всходя на костер...
Удар.
Тьма и тишина.
Как хотелось бы, чтобы так было вечно.
Как жаль...
Игра случая... не знаю, как это произошло. Мой корабль наполовину разворотил их, сам я жив только благодаря гравикомпенсатору... и кто-то есть... есть здесь... рядом...
Я, медленно пробирающийся по обломкам - локальную гравитацию держит компенсатор корабля, и она не дает нашей свалке металла развалиться окончательно - оборачиваюсь и вижу его.
Впервые человек и существо с Ада встречаются так близко.
Почему же я еще жив?
Ведь вирн-область должна сейчас испускать всеподавляющий поток болевых импульсов на все области моего желтого киселя, там, под черепом... Я должен слабо дергаться в последних бессознательных конвульсиях... Вместо этого я подхожу к обитателю Ада и смотрю на него.
Как он похож на Арнек!
Точнее, она. Чудо это или наоборот, но я вижу ее мысли, словно она - одна из нас.
Анна Строганова
21 цикл... год.
судовой врач...
Врач.
Я касаюсь ее памяти, выворачивая ее наизнанку, и вижу, что не могу помочь ничем.
Проникающее ранение в грудь безусловно смертельно. Взрывная декомпрессия вдобавок.
Наше оборудование не поможет - она другая... при всей внешней схожести, они совсем другие... Сердце мертво, лишь мозг доживает последние секунды, выплескивая на меня поток образов и чувств. Значит, и у них... предсмертная развертка, повторение жизненного пути.
А у меня - шок. Если проживу еще часа два - потом точно сдохну, блин, не выдержав того, что узнал.
А сейчас - ничего.
Можно спокойно ходить по разбитому кораблю посреди космического боя, и проглядывать чужую память - все эти помирающие дети, забитые госпитали... Х-ха! Простите, люди, мы ошиблись! Мы хотели подарить вам легкую смерть, мы думали, что так будет лучше для вас - ведь вы были столь несчастны, что мы не могли даже сесть на вашу планету! Ваши страдания раздирали нас, и мы хотели дать вам эвтаназию! Инъекцию Т-лучей, сон без пробуждения, за которым лишь безболезненное ничто, тихое и милосердное!!!
Х-ха-ха-ха-аааа!
Только хорошего мы хотели!!!
Как и ты, Анна Строганова... но ты не смогла убить ту девочку, о которой писала - да, этот участок сохранился в твоем меркнущем сознании, и я еще вижу его, перечитываю... - а мы, как твой коллега со странными мне именами "Дмитрий Николаевич", - смогли!
Поплачь же у меня на груди - мы хотели излечить вашу цивилизацию от невыносимости жизни... Ведь вы ТАК страдали!.. А-ха-ха-ха-аааа!
Как хочется... как безумно хочется умереть. Уйти, убежать - не видеть и не знать, навсегда уйти от ответа за дело своих рук... Хоть мы не знали... мы отказали землянам в способности к пониманию, способности ощущать чужую боль, сочли их более чем зверьми... но я вижу теперь, что это не так. И знаю, что теперь должен буду ответить.
Вот Тинг... ушел. Его незримое присутствие во мне прервалось мгновенно и резко - вероятно, он использовал свой Т-излучатель.
Через дыру в разорванной обшивке я больше не вижу сполохов света. Мы отходим. Не вижу следа пяти - осталось три - кораблей; но знаю - они продолжают путь. Путь к дому - к нашему дому; путь с одной лишь целью.
Мы отходим. Я ощущаю приближение спасательного корабля, летящего ко мне. Зачем? Впрочем... Расстояние было велико; мои мысли были уловлены сородичами в общем, но полностью первоисточник - обрывок памяти Анны Строгановой - известен только мне. Эта информация должна достигнуть Дома, чтобы те, кто остался там, могли принять решение...
Коридоры флагмана кажутся вымершими. Меня избегают, и я рад этому - мне тоже не хочется никого видеть.
Узел связи. На голову опускается шлем, и я вновь переживаю эти... всего лишь этот неполный герт, он почти равен их часу...
Передача окончена. Память и боль - несомые быстрее лучей звезд, они уже записаны там, на планете, которая, пока что, есть.
Я выхожу и иду в свою каюту. Мы садимся, за иллюминатором плавно приближается серая равнина, лунная пыль. Здесь, на обратной стороне ее спутника, боль Земли почти не ощущается... Здесь мы будем ждать.
* * *
Я вновь сижу за пилотажным пультом, как несколько дней назад. Но на этот раз пульт - флагманский. Вероятно, я не умру при посадке - у меня уже есть опыт контакта с землянами - и посажу корабль. Несколько часов назад мы получили сообщение - их корабли, все три, достигли Тэйа. И выполнили свое предназначение.
У нас больше нет дома. Конечно, часть жителей планеты избежала гибели, улетев на имеющихся кораблях. Но от планеты осталась лишь мертвая головешка, пепел и прах.
За все надо платить. Даже за ошибки, совершенные по незнанию.
Теперь наша очередь.
Все мы, те, кто пытался избавить землян от бремени жизненных страданий, - летим к ним. Конечно, большинство погибнет еще до входа в атмосферу. Боль и ненависть Земли слишком велики. Но некоторые... среди коих буду, вероятно, и я, - приземлятся.
Что мы скажем людям?
Что они скажут нам?
Вряд ли они выслушают нас, вряд ли поймут - но мы ДОЛЖНЫ попытаться иcправить свою ошибку.
Сигнал.
Взлет.
178-я экспедиция Галактического флота, корабль "Эорен".
Мыслезапись Айзета (трансляция в вербальный код: автомат. Внимание! Степень соответствия вербально кодированного фрагмента оригиналу менее двадцати процентов!)
Конец мыслезаписи.