(no subject)
После долго разбирания старых вещей; доставания с антресолей пыльных чемоданов с неношеными байковыми панталонами середины 70-х или мужских рубашек тех же годов (с бирками), странными кухонными приспособлениями (для резки помидора, для лепки вареников...); чтения стопок старых писем и перебирания десятилетий поздравительных открыток; сортировки старых книг; обнаружения загадочных, перевязанных бечевкой и завернутых в пару слоев газеты свертков, в которых может оказаться что угодно от письменного прибора из массивного куска гранита до изорванных страниц с красивым старославянским шрифтом; пересматривания фотографий, на которых, например, дедушка, неожиданно 20-летний, в мягкой светлой шляпе и костюме тройке где-то там в Маньчжурии или прабабушка и прадедушка (с длинным мундштуком в зубах) внимательно во что-то всматриваются, на столе чай в красивых чайных чашках, какие-то цветы и такое спокойствие, конец 30-х, после погружения в живой музей мертвых вещей в качестве действующего, а не наблюдающего, самое верное дело поехать в Лодзь. Как только я представила себе, что вполне могла бы через неделю туда отправиться, стало так сладко-муторно, что ничего другого уже не хочется. То самое распадающееся, исчезающее и этим своим исчезанием доказывающее свою нестатичность, существование в тот данный момент времени, когда ты его наблюдаешь. Небольшой переходный карантин в городе, куда не ездит ни один "нормальный" турист. И очень хорошо, что не ездит, не будет заслонять мне вид.