Старобельский конфликт. Детективно журналистское расследование в Старобельске
журналист районной газеты. Не боги горшки обжигают
В секторе печати Ворошиловградского обкома партии со мной беседовали два инструктора. Сначала внимательно прочитали публикации, а потом сказали: "Можем предложить вам областную газету. Украинским языком вы владеете хорошо, а опыт - дело наживное".
Мне областной центр не подходил, потому что не могла отлучаться в длительные командировки из-за маленьких детей. Остановилась на Старобельске, где в районной газете давно уже не было заведующего сельхозотделом.
Тому смелому, кто решится взяться за сельскую тему, райком партии обещал в течение трёх месяцев квартиру. В тот момент она мне нужна была больше всего на свете, а вот что такое сельское хозяйство, я знала чисто условно.
Редактором Старобельской районной газеты "Пiд прапором Ленiна" был бывший офицер Валентин Бутков. После окончания факультета журналистики Ростовского университета он служил в армии, откуда был комиссован по состоянию здоровья. Любил информационные жанры - чтобы мыслям было просторно, а словам тесно.
Я честно призналась Валентину Алексеевичу, что в сельском хозяйстве разбираюсь плохо, но он меня успокоил:
- Ничего, не боги горшки обжигают. Я тебе дам на неделю машину, а ты постарайся за это время объездить наши лучшие колхозы и совхозы, познакомиться с руководителями, специалистами. Они и станут твоими помощниками.
Этот совет оказался очень дельным. Все шесть лет работы на Донбассе лучшие директора и председатели, агрономы, зоотехники были моими надёжными помощниками и учителями. Они подсказывали интересные темы. Я могла позвонить им в любое время и прочитать подготовленную к печати статью. От скольких неприятных ситуаций и разборок из-за искажения фактов они меня уберегли!
Уже через три года работы в сельхозотделе я так нахваталась по верхам знаний из разных сфер сельского хозяйства, что меня спрашивали, что я оканчивала - Ворошиловградский сельхозинститут или Киевскую академию?
Квартиру получила, как и было обещано, через три месяца, и главную роль в этом сыграли авторитет редактора в райкоме партии и мои знания украинского языка.
На Донбассе в то время невозможно было найти человека, свободно владеющего украинским, а газеты украинские были. Когда я приехала в Старобельск, удивило обилие русско-украинских словарей на столах литсотрудников районки. Оказалось, что свободно владела украинским только заведующая отделом писем Галина Щербакова, а остальные и думали, и предпочитали писать по-русски, а к украинскому относились как к иностранному.
В самом Старобельске все школы были русскими, украинский там шёл вторым языком, начиная со второго класса, что возмущало родителей. Многие считали, что он их детям ни к чему. Ещё больше разборок случалось в сёлах, где украинские школы буквально насаждались под глухое роптание людей.
В Ворошиловграде выходили две областных партийных газеты - на русском и украинском языках. Тираж первой шёл на сотни тысяч экземпляров, а второй насчитывал чуть больше 10 тысяч. И то подписка на неё велась из-под палки - для партийных организаций в обязаловку. И не потому, что газета была неинтересной,- проблема в самом отношении местного населения к украинскому языку.
За годы самостийности, рассказывают, ситуация кардинально поменялась, и дети уже свободно щебечут "на мовi".
...Редактор несколько раз мягко намекнул, что я - завотделом - засиделась в беспартийных. Когда он положил на мой стол рекомендацию и сказал, что вторую уже пишет Галя Щербакова, поняла, что отказываться дальше не совсем хорошо.
Ничего не имела против КПСС. Наоборот, с восторгом писала о многих настоящих коммунистах, которые являлись примером для всего района - как люди и как специалисты. Но меня возмущала секретарь редакционной первички Евгения Ивановна Перчик.
Писала она слабо и мало, а после обеда от неё уже начинало прилично отдавать алкогольным душком. И так каждый день. Её охранной грамотой был диплом высшей партийной школы.
Партийная цензура, о диктате которой с таким возмущением говорили в перестройку демократы, нас не касалась. Раз в неделю редактор шёл на планёрку к первому секретарю райкома В. А. Белашевскому, а потом собирал нас в своём кабинете, открывал блокнот и говорил, кому какую тему брать в работу. Больше всего заданий выпадало мне.
Первый секретарь очень любил сельское хозяйство, в его привычке было каждый день уже в шесть часов утра выезжать в колхозы и совхозы. Выходных для себя не признавал. Если видел что-то очень хорошее или очень плохое, просил редактора подготовить на эту тему публикацию, но не диктовал условия.
Поэтому у меня были тема и адрес, а дальше всё уже зависело от моего умения оценить и проанализировать ситуацию. Желание угодить первому секретарю никогда не преследовало, подготовленные статьи с райкомом не согласовывались. Это я знаю точно, хотя критических материалов было предостаточно, а некоторые из них обсуждались на заседании бюро и по ним принимались меры.
Благими намерениями...
Случай прославил нашу газету на всю Украину. Дело было так. В селе Подгоровка я познакомилась на ферме с трактористкой. Было ей около пятидесяти. Она на "Беларусе" развозила по коровникам корма.
Разговорилась. Женщина похвасталась, что механизатором стала и её молоденькая невестка. Сын перед армией женился, девушка оказалась без профессии, вот и отправили её на курсы.
Написала зарисовку про свекровь и невестку. А через некоторое время редактор говорит мне:
- Мирослава, давай соберём круглый стол. Я узнал, что у нас в районе есть ещё три трактористки и человек десять на пенсии из бывших. Давай напомним, что у нас успешно трудятся последовательницы знаменитой Паши Ангелиной, тем более что в районе приличная нехватка механизаторов. Кстати, Ангелина из Донбасса.
Круглый стол оказался интересным. Трактористки - бывшие и настоящие - с гордостью рассказывали о своей профессии, говорили о том, что девушкам не стоит бояться трактора.
Заголовок мы взяли из лозунга знаменитой донбасской трактористки: "Сто тысяч подруг - на трактор!" Наш материал перепечатали многие украинские газеты, и в том году мы стали лучшими в республике по освещению сельской тематики. Получили приличную премию, которую Бутков разделил между всеми.
Но тут Анатолий Шейко - один из лучших агрономов Донбасса, большой умница - мне аккуратно сказал:
- С трактористками ты переборщила сильно. Не женская это профессия. Есть два варианта: или детей рожать, или на тракторе работать. Ты не задумывалась, почему мы очень редко трактористов провожаем на пенсию? Лет за пять до пенсионного возраста переводим их на животноводство: у всех механизаторов позвоночник и суставы разрушает вибрация. Я уже не говорю о том, что им приходится в сезон проводить, и не по одному разу, так называемую химическую прополку. Это тебе не духи "Красная Москва".
Засела за специальную литературу по охране труда механизаторов и поняла, что Анатолий Васильевич прав. Стало стыдно за круглый стол, но, как известно, что написано пером - не вырубить топором.
Да и что в той ситуации можно было сделать? Прилюдно - на всю Украину - голову пеплом посыпать? Да и кто опубликует такое признание? Оставалось надеяться на то, что век каждого номера газеты недолог - пошумели и забыли, что и случилось.
Был в моей жизни ещё один материал, который принёс немало нравственных страданий. Как-то раз мне позвонили из Киева и попросили написать небольшую зарисовку для газеты "Радянська Украiна" о старобельской восходящей звёздочке - доярке Анне Комиссаренко.
Молодая, красивая, приветливая и работящая - Аню любили все. В зарисовку я вложила душу. Наш фотокорреспондент Дима тоже постарался - портрет получился на славу. Вскоре вышла публикация.
И вот в один из своих приездов в колхоз, где трудилась Комиссаренко, узнала, что её сильно избил муж. Оказывается, какой-то придурок, прочитав зарисовку, написал доярке любовное послание. Муж устроил жуткую сцену ревности, которая закончилась побоями.
Так я поняла, что дорога в ад может быть выстлана благими намерениями вне зависимости от твоего желания. Бутков успокаивал, что вины моей здесь нет, но всё равно было не по себе.
Решено поставить на вид
За шесть лет я сроднилась с районом и его людьми. Позже, когда уже в Красноярске вернулась к любимой сельской теме, увиденное и услышанное в сибирских сёлах и деревнях сравнивала с тем, что было в Старобельске. У меня там завелась масса друзей во всех населённых пунктах.
Но в середине 1984 года началась громкая - на весь Советский Союз - история, которая стала причиной моего отъезда в Сибирь, больше похожего на бегство.
Всё началось с писем читателей. Редакционная почта была большой. Все сельские письма Бутков отписывал мне. Если в них речь шла о каком-то противоправном деянии, в сопроводиловке редактор писал: "т. Демьянчук, направьте письмо на реагирование в РОВД, о результатах проверки сообщите автору".
Из РОВД приходили однотипные ответы: факты не подтвердились. Но когда я приезжала в деревню, мне автор рассказывал об обратном, водил по свидетелям происшествия. Возвратившись в райцентр, я шла с добытой информацией в милицию, но мне там говорили: факты не подтвердились, никто ничего пересматривать не будет.
Таких "неподтверждённых" писем набралось за полгода около двух десятков. Последней каплей был приход в редакцию бывшего военного лётчика, которого жестоко избили в райотделе ни за что: попутали с другим человеком, у которого были проблемы с законом.
Избили и выбросили на улицу, где к нему прохожие вызвали скорую помощь. Человек решил наказать своих обидчиков. Пошёл на приём к начальнику РОВД. Тот ему посоветовал забыть всё, если не хочет нажить себе врагов. Лётчик его советом не воспользовался.
И куда девать мне эту информацию? У журналиста есть один выход - сделать публикацию. Но этот вариант отпадал: по неписаным правилам в каждом районе были несколько лиц вне критики. Среди них - первый секретарь райкома партии, председатель райисполкома, судьи, прокурор и начальник милиции.
Поэтому в одну из своих поездок в Киев я зашла в ЦК компартии Украины и в отделе административных органов выложила все свидетельские показания по поводу укрытых преступлений в Старобельском РОВД. Как их надо оформлять - знала, благо семь лет была замужем за грамотным адвокатом Василием Демьянчуком.
Из Киева приехал проверяющий. Знакомый милиционер через свою жену сообщил мне, что вчера гостя напоили до невменяемости и сегодня на берегу Айдара опять будут шашлыки.
У меня был телефон инструктора ЦК, которому я передавала папку с документами. Позвонила ему и сказала, что проверяющего из республиканского министерства внутренних дел в гостиницу трое здоровых милиционеров еле затащили. Похоже, тот же сценарий повторится - на берегу реки в загашном уголке уже шашлыки начинают готовить.
Насколько я поняла, до вторых по счёту шашлыков дело не дошло: проверяющий спешно уехал. А на следующий день в редакции состоялось экстренное партийное собрание по заявлению начальника милиции, в котором он требовал, чтобы коммунист Демьянчук выдала свои источники информации из РОВД, которые разглашают служебную тайну.
Не знала, что укрытые преступления - это служебная тайна. Так и сказала. И ещё добавила, что вместе с выдачей своих источников информации мне придётся отдать и журналистский диплом из-за профнепригодности.
Перчик поставила вопрос о партийном взыскании. Меня заусило, и я предложила, чтобы она сама себя наказала за систематическое злоупотребление алкоголем.
Договорились до того, что мне надо поставить на вид за категорический отказ назвать фамилии милицейских "кротов": чтобы райкому партии хоть о каких-то результатах доложить.
Что делать? Отступать не хотела, решила ехать в Москву. Выбрала "Известия". Во времена правления Андропова в этой газете стали появляться громкие публикации о положении дел в правоохранительной системе страны.
Если туда и обратно лететь на самолёте, то мне вполне бы хватило два дня. Попросила у Буткова отпуск за свой счёт. Валентин Алексеевич впервые мне отказал:
- И не проси. Сама всё понимаешь.
Дозвонилась до редакции, кратко изложила суть ситуации. Сказала, что приехать в Москву не могу. Мне дали телефон собкора по Донбассу Николая Николаевича Лисовенко.
От Старобельска до Донецка каких-то 250 километров, автобусное сообщение было прекрасным, поэтому мне хватило одной субботы, чтобы встретиться с Лисовенко, а к вечеру уже быть дома.
Через три дня в кабинет зашёл редактор и сказал растерянно:
- Звонили из приёмной первого секретаря. У него сейчас корреспондент "Известий", приехал по твоему вопросу. Никуда не уходи, он скоро будет у нас.
Лицо Валентина Алексеевича было красным, значит, давление сильно поднялось.
Номер изъяли из розницы
Николай Лисовенко работал в районе несколько дней. Встречался с начальником милиции и теми, кто пострадал от незаконных действий. Держался равноудалённо от всех, с людьми общался без представителей райкома партии, поэтому никто не знал, какой в итоге будет публикация.
24 марта 1985 года началось с того, что ранним утром продавщица из газетного киоска, который стоял недалеко от редакции, завидев меня, высунулась из окошечка и позвала к себе. С загадочным видом вытянула из-под прилавка "Известия" и сказала:
- Сегодня только один экземпляр удалось выпросить. Для тебя оставила.
Разворачиваю, а там огромная статья "Старобельский конфликт". Когда читала, меня бросало то в холод, то в жар.
Статья вышла под рубрикой "Ваше право, гражданин СССР", поэтому речь шла не просто о нарушениях закона в Старобельском РОВД. Факты рассматривались через призму защиты прав и свобод гражданина.
Когда пришла в редакцию, Бутков уже был в курсе событий. Про "Известия" ни слова, ко мне обращался нарочито официально, чего за шесть лет никогда не было. Эмоциональная Галя Щербакова высказала своё "фэ". Перчик делала вид, что меня не существует, в обед она прилично выпила и вскоре уже спала на столе.
А в Таню Бурьян, с которой мы не только сидели в одном кабинете, но и в последние годы сдружились, словно бес вселился. Она во всеуслышание заявила:
- Разве Мирослава не права? Она себя защищает или людей, которые пострадали от милиции? Вы не знаете, что там происходит? Но почему-то только она не побоялась назвать вещи своими именами.
Телефон в моём кабинете разрывался. Звонили из разных сёл, поздравляли с победой, просили "лишней газетки". С этим была напряжёнка. Как позже удалось узнать, райком партии распорядился этот номер "Известий" изъять из розницы, что в те времена было в принципе недопустимым - запретить продажу центральной газеты. Не попали "Известия" по подписке и во все библиотеки.
Но, как бы сегодня сказали, рынок моментально среагировал на дефицит, и уже к обеду "Известия" можно было купить в Старобельске из-под полы по три рубля за штуку. Тогда это называлось спекуляцией: номер стоил в рознице 5 копеек.
Для сравнения: килограмм мяса на базаре тогда можно было купить тоже за 3 рубля, а в магазине - за 1 рубль 80 копеек. Вот и посчитайте, какой навар был у тех, кто умудрился откуда-то привезти "Известия". А может, это и были запрещённые к продаже газеты?
Узнала, что Бутков получил указание уволить меня, на что он ответил: "Я не смогу это сделать, потому что Мирослава пишет хорошо и работает за двоих". Я была ему благодарна за такой поступок, значит, в душе он был на моей стороне, но зависел от райкома партии.
Как-то раз вечером увидела, что мой почтовый ящик доверху набит корреспонденцией: добрая сотня писем. Незнакомые адреса из разных концов Советского Союза, особенно много было с Дальнего Востока и Средней Азии - от незнакомых мне людей с русскими фамилиями.
Читала эти письма до поздней ночи. Тема одна и та же: беспредел в милиции, прокуратуре, судах. Люди делились со мной душевной болью, вряд ли надеясь, что журналистка из небольшого города на юго-востоке Украины в состоянии восстановить справедливость. На меня хлынул такой поток негативной энергии, что не могла заснуть до утра.
Но каждый день приносил заполненный новыми письмами почтовый ящик. Я не знала, что делать с этими исповедями. Сортировала их по республикам и складывала в большой ящик. Позвонила в Донецк Лисовенко: может, ему переслать? Николай Николаевич ответил:
- Не надо, редакцию буквально завалили письмами после этой публикации.
Про них я могла говорить только с Таней Бурьян. Пришли к неутешительному выводу: в стране происходит что-то непонятное, а правоохранительная система сводит счёты с неугодными, подрывая у людей веру в справедливость и закон, в судах процветает взяточничество.
Знакомый инженер с телефонной станции тем временем шепнул: тебя слушает КГБ. Я поняла природу непонятных щелчков в телефонной трубке. Думала - аппарат поломался, а оно вот что.
И в таких условиях я обязана была каждую неделю выдать "на-гора" три газетных страницы - 30 печатных страниц. Если раньше писала легко и быстро, то сейчас мой мозг под грузом всех событий думал медленно, тексты получались какими-то кондовыми.
На выручку пришла Таня. Мы закрывались в кабинете, обсуждали, какая тема сегодня интересна людям, и писали совместный материал. При том я видела, что она уже успела собрать к будущей статье кучу информации, оставалось только всё выстроить.
Таня писала, я надиктовывала, мы вместе шлифовали каждое предложение. Посторонние мысли испарялись. Серия наших совместных публикаций на экологическую тему имела в районе большой резонанс.
На момент, когда развернулись эти непростые для меня события, дочь была в первом классе. Чтобы как-то разгрузить меня, Таня брала её на выходные к себе. Соседи говорили, что Таня - вторая мать для девочки. С ними я была полностью согласна.
Везло на хороших людей
Дружба со мной для Тани вскоре вышла боком. Она мечтала съездить в отпуск по туристической путёвке в Испанию. Это было время, когда советские люди стали посещать не только страны соцлагеря, счастливчикам удавалось побывать и в капиталистических.
Вопрос "поедет - не поедет" решался длительное время. Таня ещё зимой, заполнив кипу анкет, успешно прошла собеседование в Старобельском отделении КГБ, где выясняли её благонадёжность. Но когда пришло время выкупать путёвку, ей сообщили, что в поездке отказано.
Это было уже после известинской публикации. Я чувствовала себя виноватой.
...В конце апреля в Старобельск приехал из Москвы Егор Владимирович Яковлев, известный мне не только по газетным публикациям, но и как автор ряда интереснейших документальных повестей. Целью его командировки было выяснить, почему в течение целого месяца не принято никаких мер реагирования на "Старобельский конфликт".
Яковлев, так же как и Лисовенко, встречался с людьми, которые пострадали от незаконных действий милиции, со мной беседовал в присутствии первого секретаря райкома Белашевского.
И хоть я уважала Василия Афанасьевича за его вклад в развитие сельской экономики, но понимала, что идёт борьба за восстановление справедливости, поэтому рассказала, как по распоряжению райкома был наложен запрет на "Известия", о том, что в милиции всё по-прежнему, о прослушке моих телефонных разговоров.
Белашевский только спросил:
- Откуда тебе это известно?
- Мне многое известно. И вам, думается, ещё больше известно,- ответила я,- но у нас, к сожалению, разные задачи.
В начале мая в "Известиях" вышла ещё одна статья, на этот раз уже за подписью Яковлева: "Время идёт - конфликт продолжается". А ещё через две недели - в конце мая - появилась небольшая заметка "Чем закончился "Старобельский конфликт".
Речь шла о мерах, принятых уже на уровне ЦК Компартии Украины. Начальник Старобельского РОВД был уволен. Досталось, как я поняла, и первому секретарю обкома партии. Газету больше никто не арестовывал.
Не успела я прийти в себя после второй публикации в "Известиях", как районный психиатр Наталья Николаевна Аргат попросила вечером зайти к ней в гости. Мы были в хороших отношениях, мне часто приходилось править её статьи на медицинские темы, дома у неё я была несколько раз.
Наталья Николаевна взяла меня под руку и вывела во двор.
- Меня сегодня вызывали в КГБ,- сказала она,- предложили поставить тебя на учёт. Первому секретарю обкома нужен для ЦК медицинский документ, что ты психически ненормальная. Тем более что твоё имя - как журналиста, который пошёл против советской власти,- вовсю треплют всякие вражеские голоса. Слышала?
- У меня нет радиоприёмника, но знакомые пересказывали. Я тут при чём? Эти "голоса" цитируют известинские публикации и вплетают моё имя, только всё ставят вверх ногами. Я не против советской власти пошла, а борюсь за её чистоту. Разница же есть?
- Есть, конечно, но не об этом речь. Если я не поставлю тебя на психучёт, это сделают другие, задание обкома будет выполнено. Это значит, что на тебя в любое время могут надеть смирительную рубашку. Методики, как вылечить шизофрению, у нас нет, но есть способ, как из нормального человека сделать психически больного. А у тебя двое детей.
Я до конца своих дней буду с благодарностью помнить то, что сделала для меня Наталья Николаевна, рискуя своей карьерой.
В тот вечер у меня случилась вторая удача: ожидая автобус, на фонарном столбе заметила выцветшее объявление об обмене квартиры в Красноярске на Старобельск. Еле разобрала номер телефона.
Документы на обмен мне подготовили в течение недели вопреки категорическому распоряжению райкома не дать "увести" жильё. Мол, для меня это шикарно будет. Работники райисполкома, как и Аргат, рисковали.
Мне в жизни всегда везло на хороших людей.
Так в июле 1985 года я перебралась со своими детьми и пожитками в Красноярск. Начался новый этап моей журналистской жизни - сибирский, в котором было немало интересных моментов. Для себя я вычленяю два главных дела - телевизионную программу "Сельские грани" и телепрограмму с фестивалем "Сибирский Левша".
О Старобельске всегда думаю с теплотой в душе. На Донбассе я не только состоялась как журналист, но и сдала главный экзамен на гражданскую зрелость. Этот опыт мне неоднократно пригождался в Красноярске.
Мирослава ДЕМЬЯНЧУК.