День Победы, как он был от нас далёк... (3 часть)
Рассказывает генерал-лейтенант Михаил Георгиевич Титов:
- Я много читал о том, что была большая разница между армиями наступления и обороны. Что заставить сходу наступать дивизию, которая оборонялась очень сложно, т. к. это другая психология, психология окопников, робость. Если наступало затишье, какое было настроение в окопах? Сидеть тихо, не тревожить зря немцев или воевать?
- Необходимо иметь в виду следующее. Во-первых, есть разница между дивизией, которая просто приостановила наступление и временно перешла к обороне, что бы пополнить запасы, подтянуть тылы, доукомплектоваться - это одно. То есть они временно остановились, и через несколько дней продолжат наступление. А когда, скажем, месяцами были в обороне, скажем, на том же Волховском, Ленинградском фронте, то они конечно привыкали к обороне. Они как бы прирастали к земле. Конечно, создать в таких дивизиях атакующий настрой тяжело. Но это не значит, что они вообще не наступали. Расшевеливали и их, и поднимали. Если фронт тронулся, ты же не останешься в тылу. Вылезешь из норы и пойдёшь вперёд. А «окопное» состояние в наступлении за неделю полностью проходит. На войне такая память короткая…
- А какая психология была в обороне? Немца не трогать или наоборот, постоянно шевелить его?
- Всё время шли активные действия. Мы знали, что или он будет наступать, или мы. Значит, мы должны готовиться. А для того, что бы готовиться, нужно проявлять активность. Вести разведку, вскрывать немецкую оборону, организовывать вылазки. Выявлять противника. Постоянно устраивались артиллерийские налеты. Если, скажем, выявлялось, что, допустим, где-то немцы что-то поставили и сосредоточили войска - обязательно удар наносился.
Но бывало и такое.
Вот был у нас случай на Селигере: мы оборонялись, немцы по одну сторону Селигера, мы по другую. Это о взаимоотношениях наших и немцев. И когда, значит, друг друга отвели минометным огнем или артиллерийским, снаряды падали иногда в озеро и рыба всплывала. Вот, было как-то такое положение, когда немцы вышли подбирать рыбу и наши, и никто ни в кого не стрелял. Ну, так это что? Это эпизод. Бывает… Это же на войну не влияет…
- А теперь вопрос про наркомовские. Как давали, сколько? Часто ходили вот так «под мухой». Ходили ли немцы в атаку пьяными?
Были случаи, что немцы пьяные ходили в атаку. Но это не показатель. Специально их перед атакой никто не поил. У нас «наркомовские», давали зимой, в морозы, особенно под Москвой 41-42 году. Зима была суровая, и нам давали водку. Давали 100 грамм в день, пили мы из кружек своих.
- А приносили в чем?
- В термосах.
- Это была водка или спирт?
- Водка.
- А летом не давали наркомовские?
Нет, нам только зимой. А потом я скажу, что я вот лично считал, что после этих наркомовских, особенно когда ты в окопе, а не в квартире легче не становилось. Мороз, он и есть мороз, и везде мороз. Так что ты выпил эти 100 грамм, вроде взбодрился, вроде теплее стало, а через 2 часа еще холоднее. Лучше чай пить, скажем, через час по кружке. Я тут читал, что «наркомоские» давали перед атакой, что б значит с пьяну не страшно было атаковать. Глупость это! Давали как положено. Вечером приносили и раздавали. Никто перед атакой солдат не поил.
И вообще что пили много, я бы не сказал. Водка была, да. Особенно в наступлении. Вот допустим во время наступления, когда потери возрастали, а тыловики, скажем, поехали за водкой, получили ее, привезли к вечеру, а уже 100 человек в полку нет, но водку эту получили. Обычно в этих случаях её отдавали солдатам. Им же тяжелее всего приходилось. У них даже фляжки были для этого дела. Я помню, когда последнее наступление немцев на Москву, наша дивизия отошла за Волгу, в районе Лисицкого бора под Калининым. И вот мы, когда переправлялись на лодке на ту сторону реки, немецкие танки вдруг вышли на берег и начали бить. Ну, мы в мертвом пространстве были. По нам попасть не могли, но один солдат перепугался вскочил и лодка перевернулась. И мы все схватились за лодку, за края и кое-как догребли до края, до берега. Я весь мокрый, шинель, противогаз, пистолет...
- Противогаз все равно приходилось носить?
- Я носил, а некоторые солдаты выбрасывали его и что-нибудь туда напихивали. За это наказывали, но не очень.
…Ну и вот, когда я вылез, холодина, мороз. Шинель вздыбилась, и солдаты мои подошли и говорят: «Лейтенант!» И наливают мне самогон в кружку из фляжки и говорят: «Выпей, иначе подохнешь как собака!» И вот я выпил эту кружку, они буквально силой заставили меня выпить. Когда я выпил, я сразу другим стал, я охмелел, охмелел страшно. И они меня поставили в строй и толкали, буквально до деревни. Ко мне вообще солдаты хорошо относились. Уважали. И когда мы вошли в деревню, они вошли в дом, а в доме было натоплено, и они меня переодели, сняли с меня все мокрое, развесили сушиться.
Солдат наш он особый солдат. И хитрый, и мудрый и щедрый и запасливый. У него всегда всё найдётся. Вот и для меня быстро нашли и кальсоны, и рубашку. Они меня переодели, отогрели. Ко мне они хорошо относились. А вот старшина с радиостанцией, радиостанция, конечно, поплыла на дно, тот отказался пить водку. Через день он покрылся фурункулами и его отправили в госпиталь.
- Какова была система награждения на фронте? Заслужено, не заслужено?
- Ну, я что скажу? Награждение что на войне, что вне войны дело не простое. Ну вот, например. Когда я стал исполняющим обязанности командира полка, я представил к награде некоторых своих офицеров особенно отличившихся в боях. Отправил представления в дивизию. А мне было в это время приказано полком взять деревню. Уварово - проклятую деревню! Но брать мне её уже нечем было, у меня оставалось в полку всего 200 боевых штыков. Одна атака, другая. Не можем взять. Силы явно не равны. Тут мне командир дивизии звонит: «Никого из твоих я награждать не буду, пока не возьмешь деревню! Как хочешь, но что бы деревня была завтра взята!». Обидно было конечно. Собрал вечером офицеров, доложил так, мол, и так. Посовещались и решили, что утром пойдем все. Потому что ничего уже не надо было, на наград, ничего! Несправедливость обидела, ведь я же просил не только за живых. Некоторые из списка посмертно представил. Они уже свой долг выполнили. А нам сказано, что пока полк не возьмет деревню - ничего! Вот мы и решили вместе за всех идти. И утром, после артподготовки, мы как и решили пошли в атаку. Все пошли, до одного офицера. Ну, кроме тылов там, связистов. Не взяли! Да и не могли взять, потому что, как потом уже узнали, что немцы туда перебросили свежий батальон - около 500 человек. После той атаки из моих 200 человек остались единицы. Какие офицеры там легли! Убит был, командир батальона - майор Зайцев. Хороший мужик был. Убит был секретарь парткома полка, убит был еще один офицер артиллерист. Да всех не перечислишь. И вдруг вечером получаем приказ перейти к обороне. Вот так! А люди погибли, утром погибли, а вечером - «перейти к обороне». Я приказал, похоронить их в городе Зубцове, мы его уже взяли, а деревня Уварово уже за ним в нескольких километрах. Похоронили офицеров по моему приказу прямо в центре городе, памятник поставили. Там теперь мемориал. Так вот, из-за того, что мы деревню не взяли, а людей положили, нам так ни один наградной тогда и не подписали….
Но, как правило, на войне все-таки получали те, кто достоин наград. А вообще я к наградам спокойно относился. Когда меня спрашивали начальники, «Как тебя Миша наградить?» А я тогда еще был старшим лейтенантом, так вот, когда меня спрашивали, что хочешь - орден или звание? Я всегда отвечал - звание. Хотя и положено было звание, но не опытным был. Не знал. Всё считал выслугу как в мирное время. А сейчас я, между прочим, не жалею. Получилось, что я войну закончил подполковником. Хотя многие, у кого было больше орденов, чем у меня, остались капитанами, майорами. Вот так.
В 41-ом году, вообще было указание такое, отходившим никаких орденов, не давать. Ну, если только уж совершали действительно какие героические подвиги. У нас первый орден, который мы в полку получили, это получил командир роты разведывательной. Он взял «языка», а до этого 2 месяца никакого «языка» у нас не было. Важный «язык» оказался. И лично сам Конев приехал и наградил его орденом Красного Знамени, на Калининском фронте это было…
- А у вас первый орден какой?
- У меня и первый, и последний, все три ордена за Отечественную войну и все Красной Звезды. А, вот, когда я приехал учиться в академию и посмотрел на тех, кто работал в Генеральном штабе во время войны - вот тут я уже у них такие «иконостасы» увидел! Потом мне один из этих ребят в подпитии признавался, что вот, мол, ты там воевал, победы нам завоевывал. А мы вот выезжали на фронт с группой генерального штаба, например на сопровождение Штеменко, так каждый раз после возвращения всех награждали за поездку на фронт. Девки, которые обслуживали начальство во всех смыслах, без наград тоже не оставались.
- Вообще, женщины когда появлялись? На каком уровне их уже можно было встретить на фронте?
- Ну, связистки были, сан служба, пэпэж они были. Не скажу, что все такие были - женщины, но и говорить, что мало всего этого было - тоже не скажу.
- А в батальоне?
- Ну, допустим, в батальоне был сан инструктор, как правило это была молодая девушка, если у неё роман возникал, то чаще всего с командиром батальона. А что такое комбат? Комбат был на передовой высший начальник.
Вот помню история у меня была. Я уже в штабе армии служил. Появилась у нас в санитарной части армии, украинка. Девушка, красивая, видная. И как-то мы с ней переглядывались иногда. И вот перед Львовской операцией, я работал у начальника штаба армии генерала Маландина. А это был очень интеллигентный человек, офицер старой русской школы. Вот он мне и говорит: «Идите отдохните». Ну я вышел из здания, где мы там работали, разрабатывали операцию, и встречаю эту красавицу. Мы заговорили, я чувствую, что она ко мне с полным вниманием. А ей надо было в санчасть идти. Вызвали её. Скоро там должен был появиться командующий. Ну я и говорю: «Пойдем. Провожу, можно?» Она как-то задумалась. Потом согласилась. Как потом она мне говорила, она не рассчитывала, что мы подойдем и командарм подъедет в санчасть эту. И когда она увидела его машину вдруг повернулась ко мне, бросила: «Я пошла, я пошла», - и побежала вдруг. Командарм подъезжает, выходит из машины, я честь отдал как положено. Он так на меня зло посмотрел и пошел. Я посмотрел на часы - думаю, да чего отдыхать тут, меня отпустии на 2 часа, а уже час прошел, думаю - пойду. Я возвращаюсь в штаб, захожу к начальнику штаба, говорю: «Товарищ генерал, я готов продолжать работу». Ну давайте, работайте. И вдруг заходит командарм, это событие необыкновенное, командарм заходит в отдел. И говорит вдруг обо мне: «Герман Капитонович, вы офицера заставляйте больше работать!» А Маландин ему говорит: «А я не жалуюсь, он у меня хорошо работает, я доволен его работой». Тут командарм с нажимом опять: «Я вам сказал, больше заставляйте его работать, а то он уже за девушками начинает ухаживать!» А начштаба не поймет и говорит: «Ну что ж, это дело молодое, ни то что мы с вами…». А им по 45 лет и тому, и другому всего-то. А командарма вот эта фраза: «ни то что мы с вами», заела его страшно, я чувствую. А я стою, не знаю, что делать, при мне этот разговор идет. Потом он взял себя в руки говорит: «Ну я вам сказал, нагружайте его больше работой». Рразвернулся и ушел. А потом мне вечером ребята говорят: «Ты что? Ты за кем ухаживаешь?» Я говорю: «Ни за кем я не ухаживаю, я разговаривал стоял вечером с девушкой. А что, нельзя?» «Не для тебя эта девушка!».
Но надо отдать должное командарму - он никак больше на эту тему себя ко мне не проявил. Очень воспитанный, умный и интеллигентный командарм он был.
Правда потом, когда я уезжал в академию и зашел к нему попрощаться, он мне сказал, что разрешает мне ухаживать за своей племянницей. Передал мне свёрток. Вот, мол, сувенир для племянницы. Передай ей от меня. Вот за ней ухаживай, мол, на здоровье.
На меня командарм производил очень хорошее впечатление, умного человека.
- А после войны чем он занимался?
- После войны получилось как, он командовал Одесским округом. После Одесского округа его послали в Румынию представителем вооруженных сил Советского Союза. И он, когда ехал в поезде - умер, сердечный приступ, ничего уже не могли там поделать.
- Вообще сильно чувствовалась разница между грубостью и интеллигентностью? И чего было больше?
- Конечно, сильно. Вот под Львовом, когда готовили операцию Львовскую, встал вопрос: высота 405 у кого, у нас или у немцев? Вызывает меня Маландин и говорит: «Вот что, я вас очень попрошу, поезжайте во в этот район и уточните мне, где там немцы. Только сами встаньте на эту высоту». Я поехал на машине. Встретил меня командир который там воевал. При чем когда я приехал туда, мне говорят: «У нас высота». Я говорю, что мне приказано Самому подняться на высоту. Пошли, поднялись. И оказалось, что высота эта покрыта вся лесом и делилась по существу пополам. Там, в сторону Львова, немцы. Сюда, в сторону Бродов, на вершине, наши войска. Но дело в том, что леса, которые там были, они немцам закрывали все, они нас не могли наблюдать И после этого приехал, спокойно доложил Маландину, что так и так. Он поблагодарил. А потом я узнал, что наверху очень нервничали в чьих руках высота, много крика было. Но он был очень человек деликатный, поблагодарил. Никогда не хамил, никогда не грубил, боже упаси. Мне везло на войне на умных и воспитанных командиров.
Командир дивизии, например, мой бывший командир полка меня однажды спас. В Калинине, когда велись бои, он позвонил новому командиру полка и говорит: «Пришлите, ко мне Титова я ему дам пополнение, два пулеметных расчета». Меня командир полка послал туда в дивизию. А бои за город уже идут. И в это время командующим фронтом назначен Конев. Я приехал в дивизию, захожу в штаб дивизии, и в это время приезжает Конев, назначенный командующим Калининским фронтом. Приехал прямо в дивизию, потому что она была пока единственной, которая вела бои непосредственно с немцами. Заходит и спрашивает, кто есть кто. Представляется командир дивизии, начальник штаба, замы. Доходит очередь до меня: «А вы кто?» А я стою, ну что я пацаненок. «Я вас спрашиваю». Я говорю: «Я пришел с переднего края получить». «Что, с переднего края? Бежать? Расстрелять!» А я думаю, что делать? Ну, молодец командир дивизии, он адъютанту: «Выведете этого лейтенанта туда, за штаб». Вот, когда мы вышли с ним, он мне говорит: «Слушай, ты давай чеши. Я 2 раза выстрелю, а ты давай чеши по полной!». Я ему говорю, что расчеты должен получить. «Ну, хорошо, иди вон там возьми свои расчеты и дуй. А я буду стрелять сейчас». Ну, выстрелил, один раз, второй раз. Ну, я пошел, не знаю уж, что там было. Я получил расчеты и ушел на передний край.
Конев же тогда был в запале, его же самого чуть не расстреляли. Его Жуков спас.
Мне потом пришлось с ним встретиться. Я уже был генералом. Приехал я в Карловы Вары, там отдыхал генерал армии Штеменко, начальник штаба объединённых вооруженных сил. Надо было подписать один документ. Прилетел я туда на самолете. Нашел санаторий, где он отдыхал. Зашел туда спросить, где Штеменко. Мне сказали, что он уехал, что его нет, будет в 5 часов вечера. А было что-то часа 2. Вышел я на улицу, стою. Вдруг появляется Конев, в форме. Увидел меня. Подошёл: «А вы, генерал, что здесь стоите?» Я говорю: «Товарищ Маршалл Советского Союза, Жду генерала армии Штеменко». «Ну, он уехал с министром на охоту, так что еще не скоро будет. Пойдем ко мне, поужинаем».
Мы пришли к нему, а он жене: «Раечка, мы вот с генералом пришли. Покорми нас ужином пожалуйста». Он за столом начал вспоминать, как днём приехал с завода металлургического чешского. И журил там рабочих, что они затеяли. Это в 68 году как раз было «Что вы там, мол, начали свистопляску?» Они перед ним извинялись. «Я, говорит, вас освобождал от немцев. Прагу освобождал, войска повернул, чтобы спасти вас. А вы что сейчас?»
Вот такие парадоксы. Мы сидели за столом, и я все думал, сказать ему или не сказать? А потом, думаю, не надо. Что старое ворошить? А то потом еще скажет, ну вот, я его за стол посадил, а он мне напоминает, как я его хотел расстрелять…
- Видели ли вы заградительные отряды, сталкивались ли с ними? И что это вообще такое?
- О заградительных отрядах очень много говорят, очень много пишут. Но, во-первых, заградительные отряды не везде были. Заградительные отряды ставили там, где армия бежала. Основная цель заградотрядов, как я понимал, была остановить бегство. Нужно было воевать, а не убегать. Но у нас за спиной не было заградительных отрядов. Я их не видел. Наш фронт крепко стоял. А заградотряды ставили там, где никак зацепиться не могли. У нас от всего этого в полку было только 2 работника СМЕРШа, которые следили за нами.
- Вообще, чувствовалось ли как-то влияние этих «смершевцев» или нет?
- Ну, их побаивались, конечно. Потому, что власть у них в руках была большая. Но не скажу, что они лютовали там, нет. Скажем, у нас они командира роты связи упекли в штрафбат. Так его было за что. Пил он сильно. Вместо того, что бы связь давать, он пьяный. Однажды во время боя связь пропала, а его нет. Пошли искать, а он оказался уже пьяный. Вот его и сняли. Они доложили, и его сняли. Дальше суд - дали 10 лет. Но заменили на штрафбат. Я потом его уже на Курской дуге видел. Он уже был реабилитирован. Звание ему вернули, ордена вернули.
- А вот 49-тимиллеметровый немецкий миномет был, помните такой?
- Я знаю, что они были, эти минометы. Ну, это также как наш пятидесятый был.
- Действительно ли у немцев было много виртуозов минометчиков? Что мины в «пятак» клали?
- Да ну, чепуха это. Что такое виртуозный минометчик? Я понимаю, скажем, виртуоз-танкист, который на танке там. По движущимся целям попадать, по трудным целям. А это миномет. Как прицел поставишь, так и получишь. Если умеешь хорошо с прицелом работать - будешь виртуозом.
- А Курскую дугу вы уже застали?
- Курскую дугу я застал, да. Я был там в оперативной армии 13-той, под командованием Пухова. Вообще, по-моему, вся судьба войны окончательно решилась именно под Курском. Перед этим сражением вопрос стоял предельно остро кто - кого. Немцы очень хотели и посчитаться за Сталинград и показать всей Европе образцово показательный разгром русских. И у нас мандраж определённый был. Мы ведь все предыдущие годы очень неудачно воевали летом. (сам Титов Курскую битву прошёл в оперативном отделе 13 армии Пухова) И немцы надеялись здесь действительно "развалить" фронт, повторить Харьков 42 только уже в больших масштабах. Но вышло всё иначе.
Да, я скажу, такое ощущение было, что не дай Бог, если мы дрогнем. Не хотелось верить, но поскольку каждая летняя компания начиналась для нас очень неприятно, то страх был. Не дай Бог, если мы не выиграем эту битву.
Немецкое наступление было страшным. Это не возможно передать. Мы были в 15 км от передовой (штаб) а НП армии в 4-5 от переднего края. Так вот рёв был такой от орудий, что себя не слышали. Дрались немцы отчаянно и ожесточённо, воевали великолепно, чувствовалось, что они в этот удар всё вложили. Очень дисциплинировано, организовано как часы. Мощь была собрана огромная. Иногда в атаку против одной нашей обороняющейся дивизии до сотни танков шло! И каждую ночь немцы перегруппировывались. Это какое оперативное мастерство было! Начинать каждое утро наступление на новом участке. Но и мы были совершенно уже другие. Знали, что всё здесь решается. Ведь почти четыре месяца готовились! И на третьи сутки битвы вдруг пришло понимание, что всё! Проиграли немцы! Ничего у них не получится. Они уже все резервы ввели в бой, все силы бросили, а продвинулись у нас лишь на десять километров и то не везде. Для тогдашней нашей обороны это было ничто! И главное, что армия не разбита, а стоит, дерётся! Не прогнулась, не смялась! И к тому же у нас за спиной ещё огромные резервы. Одну нашу армию целый артиллерийский корпус поддерживал! На четвёртые сутки я был на передовой в окопах. Солдаты были страшно измотаны, потери были огромные. Но настроение было какое-то злое, весёлое! Иначе не назовёшь. Радость была у всех от того, что видели - ничего у немцев не выходит. Выдыхаются, выложились. Никакого нового Харькова уже не будет...
…Война тогда была выиграна. После Курска немец уже совсем сник. Они уже и сами поняли тогда, что уже никогда не победят. Что война, по сути уже проиграна, вопрос лишь во времени. Но дрались, конечно, упорно. Надеялись, верили, что фюрер что-нибудь придумает, что со Сталиным может быть договориться, что с Западом против русских договориться. В общем, цеплялись уже за мифы, но никаких иллюзий о том, что смогут удержать и разгромить нас уже не было. И в плен после Курска они стали сдаваться уже с готовностью, "Гитлер капут!" - стало почти паролем для прохода в плен.
- Вы видели картину боя?
- Из штаба - нет. Для этого командные наблюдательные пункты были. Командующий там наблюдал, как правило. Он обязательно выезжал на него с группой во время боя. Вот у меня, например, мой начальник оперативного отдела армии погиб под Бродами, это уже Львовская операция была. Он приехал в командный пункт дивизии и залез на дерево на наблюдательном пункте, и в это время немцы по этому командно-наблюдательному пункту устроили артиллерийский налет, там ему в голову осколок попал, и он свалился с дерева, наповал был убит.
Так вот мы работали в штабе. Командующий принмает на КНП решения, передаёт их нам, а мы уже их в жизнь приводим, организуем взаимодействие и проч…
Тогда эти командно-наблюдательные пункты были, так сказать, главными у руководства, скажем при наступлении операции. Штаб там занимался разработкой.
Но на передний край мы много ездили. До полков включительно ездили. Вот там, конечно, всё видишь…
- А вообще, много было побитой немецкой техники, убитых немцев?
- Я на второй день после Курской битвы, когда армия Ротмистрова пошла, я проехал по этому полю, по Прохоровскому полю. Там такое было! Просто кровь стыла. Оно всё было сплошь усеяно разбитой и горящей техникой. Всё ещё горело, дымилось, чадило, рвалось. Мясом горелым пахло сильно. Это было побоище, действительно танковое побоище. Они же новые там танки применили, «тигры».
- Но есть мнение, что, для нас Прохоровка не очень удачна была?
- Ну, как сказать, можно, конечно, смотреть по количеству потерянной техники, можно. Тогда наших больше сгорело. Но это не совсем точно. Ведь под Прохоровкой был классический встречный бой. А что такое встречный бой? Это, когда ты наступаешь, а на тебя тоже наступают. Другое бы дело, если скажем, Ротмистров подошел бы в атаку, а там стоит оборона крепкая прочная, а он не организовал наступление как следует. Тогда - да. С него спрос. Почему не спланировал как надо, почему не прорвал? Почему не вскрыл? Ведь противник же на месте стоял. А здесь был встречный бой. И мы и немцы сюда ночью перебросили свежие части и пошли утром друг на друга. И каждый свои задачи решал. И каждый не решил. Так что всё сложнее…
Вот я был на 40-ка летии Курской битвы. Съехались туда в Курск из Москвы и генералы, и полковники. Я слушал там всякие выступления и думал, что хорошо теперь , когда война уже закончилась, рассуждать как лучше бы было, и как надо было воевать и как мы плохо воевали. Я там выступал на этом мероприятии и сказал: «Ну, как можно так рассуждать? Вот выступает уважаемый профессор, доктор исторических наук и рассказывает, что Жуков неправильно поступил, ошибся. Что не нужно было начинать битву контр артподготовкой. Ошибка, мол, это. А нужно было сразу наступать. Так сейчас легко рассуждать. Но ведь вопрос стоял так, Курская битва - это был выбор - или, или. В ней судьба страны решалась по существу. Так Жуков победил, он выиграл эту битву. Вы говорите, что надо было по другому воевать. Так где вы были -то? Вот если бы вы там были, то и делали бы лучше, а вас там не было. Вы вообще не воевали. Войны в глаза не видели. А теперь трактаты пишите. А это деятель, что ещё говорил. мол, перед Курской битвой партизанам была задача поставлена взрывать мосты. И это неправильно было! Грубый просчёт! Почему? Оказывается потому, что, когда мы начали наступать, нам пришлось эти мосты восстанавливать. Они нас задержали… Ну, я спрашиваю этого профессора: «Скажите, а что, если бы мы наступали, то немцы что, оставляли бы нам эти мосты?» Ведь мы мосты взрывали, чтобы не дать подойти резервам немецким, мешали подвозу боеприпасов. Эта же задача была.
Тут я хочу к одному вопросу вернуться. Очень часто говорят, вот мы проиграли первый этап войны. Мы ничего, ни один этап не проиграли. Это я утверждаю как человек, который занимался после войны анализом всего того, что произошло.
После войны стало возникать много книг. Сами себе стали внушать, что, мол, внезапность была. Никакой стратегической внезапности не было, а если ее выдумали после войны, так это другое дело. Надо было как-то потери оправдать. Я глубоко убежден, что была тактическая, я еще раз подчеркиваю, тактическая внезапность, которую мы сами допустили в начале войны в результате неправильной тактики, неправильной политики точнее.
Неверно считать, что мы проиграли первый этап войны. Это дилетантский подход. Первый этап войны согласно всех немецких планов должен был закончиться через три месяца после её начала захватом Москвы, Ленинграда и Киева. Из этого плана они смогли лишь захватить Киев. А "этап" закончился их поражением под Москвой и отступлением. Да, были огромные жертвы, особенно в начальный период. Но если речь идёт об этапах, а точнее о планах на ту или иную компанию, то разговор должен вестись серьезно, по картам и документам. И второй этап мы не проиграли. Да, он начался для нас трагично, с огромными потерями под Харьковом и на Дону, но немцы ставили себе задачу на эту компанию (этап) выход к Волге, блокирование всего волжского бассейна и захват Северного Кавказа. А закончился этот этап (компания) Сталинградским "котлом". После этого началось отступление вообще с территорий Северного Кавказа войск. Они оттуда уходили очень поспешно, чтобы не быть окруженными. Хотя вначале этого второго этапа мы понесли значительные потери и допустили немцев аж до Волги.
Третий "этап" (летняя компания 43 года) вообще не принесла немцам ничего. Вместо "решающего перелома" - полный коллапс под Курском и как следствие глобальное отступление по всему фронту.
Тот же Киев был захвачен из-за оперативно-стратегической ошибки. Было принято совершенно ошибочное и популистское решение за Киев бороться во что бы это ни встало. И это была полная глупость! Не нужно было этого делать. Жуков и другие наши генералы предлагали отвести войска. Нужно было вывести из-под удара огромные силы, несколько армий.
Но популизм, привел к тому, что там целый фронт оказался окруженным..
Но в . конечном итоге по этапу судят по тому проиграли или выиграли, чем он заканчился?
Третий этап - Курская битва. Но после Курской битвы началась, я бы сказал так, по существу трагедия для немцев. После курской битвы по существу война могла быть закончена. Потому что немцы фактически, проиграв Курскую битву, уже проиграли войну. А дальше уже это был отход, было сопротивление, была борьба за то, чтобы оттянуть, затянуть. А потом немцы же надеялись, что они договорятся с англичанами, с западными странами. Они сопротивлялись по существу до последнего, в надежде на помощь. Но это уже была агония. Вот так можно сказать. После Курской битвы это была агония и вооруженных сил Германии и была агония Германии в целом, фашистской Германии, я подчеркну. Это уже было ясно.
- Когда вы в ходе этой битвы почувствовали, что немцы не смогут пройти? Когда возникла уверенность?
- Когда первые 3 дня прошли, стало уже ясно, что они не смогут прорваться. Потому что продвинулись они у нас - кот наплакал, а у нас еще резервы были мощные. А у них ничего уже не было, они все бросили. Потому что они продвинулись на отдельных направлениях 9 километров, это мелочевка. И у нас еще много чего было за, а они уже выдохлись.
Ну, при этом машина у них была очень суровая военная.
- А с частями «эсэс» сталкивались?
- Нет. С «власовцами» я сталкивался, под Львовом. Там батальон в плен сдался. Они по существу без боя перешли на нашу сторону, сдались.
- Ну и что с ними было?
- Отправили на проверку. Не всех же расстреливали. Это если его сукина кота в бою взяли, когда отсреливался, тогда разговор короткий. А если сдавались без боя, то в тыл их гнали. Там ими уже "СМЕРШ" и прокуроры занимались. Я помню, с лейтенантом разговаривал, говорю: «Ну ты, сукин сын, ё мое, что ж ты туда пошел? Ты был в Красной армии?»
Он говорит: «Да, был».
«Ну, и когда ты перебежал?»
«А я не перебегал, меня в плен взяли».
«Ну и когда тебя взяли в плен?»
«Год назад.»
А когда я его сал распрашивать, то заметно было, что выправка у него уже не наша - немецкая. Он сразу вскочил, вытянулся, что только каблуками не щёлкнул. И немецкое звучание было в речи.
Он мне говорит: «Так я сдался, что бы перейти в Власовскую армию, и что бы перейти потом на сторону наших.» Я говорю: «Ну, и что же ты не переходил?» Молчит. «Ну вот видишь, теперь перешел».
Странно, я как-то после войны узнал, что многие власовцы, особенно уже после окончания войны, сроки получили даже меньше чем дизертиры во время войны. А многих вообще, только высылкой отделались.
- Они сдались без боя или воевать пришлось?
- Нет, без боя. Они же то же не дураки. Знали, что удар будет такой, что мы просто всё перед собой снесли. Если бы дёрнулись - их бы уничтожили и не заметили.
- А вы много брали пленных, по памяти?
- В Белоруссии очень много брали в плен. Когда начались наступления. Операции 44 года.Тогда их чуть ли не каждый день по дорогам в тыл гнали сотнями и тысячами. Ну, и потом, в конце войны, когда армия капитулировала, их тоже погнали в плен, в Россию матушку.
- А у вас какие-нибудь трофеи были на войне?
- У меня трофеи были такие: бинокль, я его снял у убитого офицера, где-то в Львовской области. Парабеллум был, штык был. Ну а потом, когда я приехал в академию учиться, бинокль этот сын, маленьким еще был, со шпаной заиграли, а парабеллум сдать пришлось. Когда мы в академию приехали, все оружие отбирали.
- Парабеллум вообще, хороший пистолет?
- Хороший. Но до него у меня ТТ был. Штатное оружие офицера.
У него мощная пробивная сила была. Мы все тренировались на касках немецких. Ставили и тренировались.
- Вообще, что из немецких трофеев ценилось?
- Во время войны никто об этом, честно говоря, не думал и не задумывался, а вот когда война кончилась, тащили в основном картины из Германии.
- А из немецкой амуниции что-нибудь имели?
- Не помню. Не особенно. Она же уже после 41-го года шла вся «эрзац», гнила быстро, разваливалась.
- Знаки немецкие собирал кто-нибудь?
- Нет. Тогда ни них никто вообще внимания не обращал. Единственное что, снимали кресты железные с убитых, а все остальные знаки - нет.
- Вам попадались убитые с крестами?
- Попадались. Подполковник с двумя железными крестами. Под Калининым. Это в 41-ом.
Южнее Калинина километров 6, когда они атаковали нас, пытались прорваться в Москву. Они выдвигали батальон на усиление части наступавшей на наш полк. А тут по ним «Катюши» отработали, и от них ни хрена не осталось, от этого батальона. Я тогда в первый раз столкнулся с Катюшами нашими. Когда начался этот рев, шум, полет этих снарядов, мы сначала сами испугались, не поняли, что происходит. Решили, что бомбят. А потом, говорят это «Катюши».
Вы пошли туда, на место, куда Катюши били? Я вообще не знаю, как он там оказался и кто он был потому, что обычно подполковники на передовую не лезли. А он, как потом оказалось, был ранен и его свои бросили. Они обычно собирали убитых, хоронили их. А тут бросили. Когда мы подошли туда - он под сеном под копной лежал мёртвый. Ну может такая обстановка была.
Вот на нём было два креста. На груди, и под горлом.
- А документы при нем были?
- Ну, там взяли, разведчики взяли все это. Я тогда был начальником штаба полка.
- А кресты кому-то достались?
- Кому-то достались.
- Приходилось ли вам встречаться с немецкими танками?
- Так что бы один на один, то был один случай. Это ещё летом 41-го было. Мне было приказано прикрыть отход полка. Дали мне пушку противотанковую, было у меня там человек 30 солдат. Выбрали позицию, окопались. Вдруг, вижу танк идёт немецкий, а за ним пехоты пылит. Немцы шли беспечно. Они думали, у нас ничего нет. Пугнут, и мы разбежимся, а у нас пушчёнка была. Мы выстрелили по танку, попали. Он остановился, но не загорелся. Постоял, но не стрелял. А потом стал быстро отходить. Ну и пехота побежала. Мы им на последок всыпали. Они там несколько человек убитыми потеряли.
- Помните первого убитого немца?
- Да. Мой первый убитый немец был молодой белокурый парень. Он лежал, а я подошел к нему, смотрю на него, и говорю сам себе, вот он такой же молодой как я, еще наверное не целовал ни женщин, ничего. А вот убили его, так, наверное, и меня убьют. Тогда как раз первая бомбежка была, мы на машинах ехали, и немцы налетели, начали гонять нас. Вдоль дороги лес был, мы с машин спрыгнули, разбежались. А ты ещё не знаешь, что это такое. И было очень тяжко, ощущение какое-то такое, очень умирать не хотелось. А потом я привык. Стал относиться через пару месяцев к войне философски. Что война для того и существует, что бы убивать, и все равно меня убьют или ранят, какая разница, на то она и война. Я уже ко всему к этому стал относиться безразлично.
Фото:
http://victory.rusarchives.ru
http://www.antik1941.ru/articles/ssdeistvie#
http://www.weltkrieg.ru/battles/Smolensk/
- Я много читал о том, что была большая разница между армиями наступления и обороны. Что заставить сходу наступать дивизию, которая оборонялась очень сложно, т. к. это другая психология, психология окопников, робость. Если наступало затишье, какое было настроение в окопах? Сидеть тихо, не тревожить зря немцев или воевать?
- Необходимо иметь в виду следующее. Во-первых, есть разница между дивизией, которая просто приостановила наступление и временно перешла к обороне, что бы пополнить запасы, подтянуть тылы, доукомплектоваться - это одно. То есть они временно остановились, и через несколько дней продолжат наступление. А когда, скажем, месяцами были в обороне, скажем, на том же Волховском, Ленинградском фронте, то они конечно привыкали к обороне. Они как бы прирастали к земле. Конечно, создать в таких дивизиях атакующий настрой тяжело. Но это не значит, что они вообще не наступали. Расшевеливали и их, и поднимали. Если фронт тронулся, ты же не останешься в тылу. Вылезешь из норы и пойдёшь вперёд. А «окопное» состояние в наступлении за неделю полностью проходит. На войне такая память короткая…
- А какая психология была в обороне? Немца не трогать или наоборот, постоянно шевелить его?
- Всё время шли активные действия. Мы знали, что или он будет наступать, или мы. Значит, мы должны готовиться. А для того, что бы готовиться, нужно проявлять активность. Вести разведку, вскрывать немецкую оборону, организовывать вылазки. Выявлять противника. Постоянно устраивались артиллерийские налеты. Если, скажем, выявлялось, что, допустим, где-то немцы что-то поставили и сосредоточили войска - обязательно удар наносился.
Но бывало и такое.
Вот был у нас случай на Селигере: мы оборонялись, немцы по одну сторону Селигера, мы по другую. Это о взаимоотношениях наших и немцев. И когда, значит, друг друга отвели минометным огнем или артиллерийским, снаряды падали иногда в озеро и рыба всплывала. Вот, было как-то такое положение, когда немцы вышли подбирать рыбу и наши, и никто ни в кого не стрелял. Ну, так это что? Это эпизод. Бывает… Это же на войну не влияет…
- А теперь вопрос про наркомовские. Как давали, сколько? Часто ходили вот так «под мухой». Ходили ли немцы в атаку пьяными?
Были случаи, что немцы пьяные ходили в атаку. Но это не показатель. Специально их перед атакой никто не поил. У нас «наркомовские», давали зимой, в морозы, особенно под Москвой 41-42 году. Зима была суровая, и нам давали водку. Давали 100 грамм в день, пили мы из кружек своих.
- А приносили в чем?
- В термосах.
- Это была водка или спирт?
- Водка.
- А летом не давали наркомовские?
Нет, нам только зимой. А потом я скажу, что я вот лично считал, что после этих наркомовских, особенно когда ты в окопе, а не в квартире легче не становилось. Мороз, он и есть мороз, и везде мороз. Так что ты выпил эти 100 грамм, вроде взбодрился, вроде теплее стало, а через 2 часа еще холоднее. Лучше чай пить, скажем, через час по кружке. Я тут читал, что «наркомоские» давали перед атакой, что б значит с пьяну не страшно было атаковать. Глупость это! Давали как положено. Вечером приносили и раздавали. Никто перед атакой солдат не поил.
И вообще что пили много, я бы не сказал. Водка была, да. Особенно в наступлении. Вот допустим во время наступления, когда потери возрастали, а тыловики, скажем, поехали за водкой, получили ее, привезли к вечеру, а уже 100 человек в полку нет, но водку эту получили. Обычно в этих случаях её отдавали солдатам. Им же тяжелее всего приходилось. У них даже фляжки были для этого дела. Я помню, когда последнее наступление немцев на Москву, наша дивизия отошла за Волгу, в районе Лисицкого бора под Калининым. И вот мы, когда переправлялись на лодке на ту сторону реки, немецкие танки вдруг вышли на берег и начали бить. Ну, мы в мертвом пространстве были. По нам попасть не могли, но один солдат перепугался вскочил и лодка перевернулась. И мы все схватились за лодку, за края и кое-как догребли до края, до берега. Я весь мокрый, шинель, противогаз, пистолет...
- Противогаз все равно приходилось носить?
- Я носил, а некоторые солдаты выбрасывали его и что-нибудь туда напихивали. За это наказывали, но не очень.
…Ну и вот, когда я вылез, холодина, мороз. Шинель вздыбилась, и солдаты мои подошли и говорят: «Лейтенант!» И наливают мне самогон в кружку из фляжки и говорят: «Выпей, иначе подохнешь как собака!» И вот я выпил эту кружку, они буквально силой заставили меня выпить. Когда я выпил, я сразу другим стал, я охмелел, охмелел страшно. И они меня поставили в строй и толкали, буквально до деревни. Ко мне вообще солдаты хорошо относились. Уважали. И когда мы вошли в деревню, они вошли в дом, а в доме было натоплено, и они меня переодели, сняли с меня все мокрое, развесили сушиться.
Солдат наш он особый солдат. И хитрый, и мудрый и щедрый и запасливый. У него всегда всё найдётся. Вот и для меня быстро нашли и кальсоны, и рубашку. Они меня переодели, отогрели. Ко мне они хорошо относились. А вот старшина с радиостанцией, радиостанция, конечно, поплыла на дно, тот отказался пить водку. Через день он покрылся фурункулами и его отправили в госпиталь.
- Какова была система награждения на фронте? Заслужено, не заслужено?
- Ну, я что скажу? Награждение что на войне, что вне войны дело не простое. Ну вот, например. Когда я стал исполняющим обязанности командира полка, я представил к награде некоторых своих офицеров особенно отличившихся в боях. Отправил представления в дивизию. А мне было в это время приказано полком взять деревню. Уварово - проклятую деревню! Но брать мне её уже нечем было, у меня оставалось в полку всего 200 боевых штыков. Одна атака, другая. Не можем взять. Силы явно не равны. Тут мне командир дивизии звонит: «Никого из твоих я награждать не буду, пока не возьмешь деревню! Как хочешь, но что бы деревня была завтра взята!». Обидно было конечно. Собрал вечером офицеров, доложил так, мол, и так. Посовещались и решили, что утром пойдем все. Потому что ничего уже не надо было, на наград, ничего! Несправедливость обидела, ведь я же просил не только за живых. Некоторые из списка посмертно представил. Они уже свой долг выполнили. А нам сказано, что пока полк не возьмет деревню - ничего! Вот мы и решили вместе за всех идти. И утром, после артподготовки, мы как и решили пошли в атаку. Все пошли, до одного офицера. Ну, кроме тылов там, связистов. Не взяли! Да и не могли взять, потому что, как потом уже узнали, что немцы туда перебросили свежий батальон - около 500 человек. После той атаки из моих 200 человек остались единицы. Какие офицеры там легли! Убит был, командир батальона - майор Зайцев. Хороший мужик был. Убит был секретарь парткома полка, убит был еще один офицер артиллерист. Да всех не перечислишь. И вдруг вечером получаем приказ перейти к обороне. Вот так! А люди погибли, утром погибли, а вечером - «перейти к обороне». Я приказал, похоронить их в городе Зубцове, мы его уже взяли, а деревня Уварово уже за ним в нескольких километрах. Похоронили офицеров по моему приказу прямо в центре городе, памятник поставили. Там теперь мемориал. Так вот, из-за того, что мы деревню не взяли, а людей положили, нам так ни один наградной тогда и не подписали….
Но, как правило, на войне все-таки получали те, кто достоин наград. А вообще я к наградам спокойно относился. Когда меня спрашивали начальники, «Как тебя Миша наградить?» А я тогда еще был старшим лейтенантом, так вот, когда меня спрашивали, что хочешь - орден или звание? Я всегда отвечал - звание. Хотя и положено было звание, но не опытным был. Не знал. Всё считал выслугу как в мирное время. А сейчас я, между прочим, не жалею. Получилось, что я войну закончил подполковником. Хотя многие, у кого было больше орденов, чем у меня, остались капитанами, майорами. Вот так.
В 41-ом году, вообще было указание такое, отходившим никаких орденов, не давать. Ну, если только уж совершали действительно какие героические подвиги. У нас первый орден, который мы в полку получили, это получил командир роты разведывательной. Он взял «языка», а до этого 2 месяца никакого «языка» у нас не было. Важный «язык» оказался. И лично сам Конев приехал и наградил его орденом Красного Знамени, на Калининском фронте это было…
- А у вас первый орден какой?
- У меня и первый, и последний, все три ордена за Отечественную войну и все Красной Звезды. А, вот, когда я приехал учиться в академию и посмотрел на тех, кто работал в Генеральном штабе во время войны - вот тут я уже у них такие «иконостасы» увидел! Потом мне один из этих ребят в подпитии признавался, что вот, мол, ты там воевал, победы нам завоевывал. А мы вот выезжали на фронт с группой генерального штаба, например на сопровождение Штеменко, так каждый раз после возвращения всех награждали за поездку на фронт. Девки, которые обслуживали начальство во всех смыслах, без наград тоже не оставались.
- Вообще, женщины когда появлялись? На каком уровне их уже можно было встретить на фронте?
- Ну, связистки были, сан служба, пэпэж они были. Не скажу, что все такие были - женщины, но и говорить, что мало всего этого было - тоже не скажу.
- А в батальоне?
- Ну, допустим, в батальоне был сан инструктор, как правило это была молодая девушка, если у неё роман возникал, то чаще всего с командиром батальона. А что такое комбат? Комбат был на передовой высший начальник.
Вот помню история у меня была. Я уже в штабе армии служил. Появилась у нас в санитарной части армии, украинка. Девушка, красивая, видная. И как-то мы с ней переглядывались иногда. И вот перед Львовской операцией, я работал у начальника штаба армии генерала Маландина. А это был очень интеллигентный человек, офицер старой русской школы. Вот он мне и говорит: «Идите отдохните». Ну я вышел из здания, где мы там работали, разрабатывали операцию, и встречаю эту красавицу. Мы заговорили, я чувствую, что она ко мне с полным вниманием. А ей надо было в санчасть идти. Вызвали её. Скоро там должен был появиться командующий. Ну я и говорю: «Пойдем. Провожу, можно?» Она как-то задумалась. Потом согласилась. Как потом она мне говорила, она не рассчитывала, что мы подойдем и командарм подъедет в санчасть эту. И когда она увидела его машину вдруг повернулась ко мне, бросила: «Я пошла, я пошла», - и побежала вдруг. Командарм подъезжает, выходит из машины, я честь отдал как положено. Он так на меня зло посмотрел и пошел. Я посмотрел на часы - думаю, да чего отдыхать тут, меня отпустии на 2 часа, а уже час прошел, думаю - пойду. Я возвращаюсь в штаб, захожу к начальнику штаба, говорю: «Товарищ генерал, я готов продолжать работу». Ну давайте, работайте. И вдруг заходит командарм, это событие необыкновенное, командарм заходит в отдел. И говорит вдруг обо мне: «Герман Капитонович, вы офицера заставляйте больше работать!» А Маландин ему говорит: «А я не жалуюсь, он у меня хорошо работает, я доволен его работой». Тут командарм с нажимом опять: «Я вам сказал, больше заставляйте его работать, а то он уже за девушками начинает ухаживать!» А начштаба не поймет и говорит: «Ну что ж, это дело молодое, ни то что мы с вами…». А им по 45 лет и тому, и другому всего-то. А командарма вот эта фраза: «ни то что мы с вами», заела его страшно, я чувствую. А я стою, не знаю, что делать, при мне этот разговор идет. Потом он взял себя в руки говорит: «Ну я вам сказал, нагружайте его больше работой». Рразвернулся и ушел. А потом мне вечером ребята говорят: «Ты что? Ты за кем ухаживаешь?» Я говорю: «Ни за кем я не ухаживаю, я разговаривал стоял вечером с девушкой. А что, нельзя?» «Не для тебя эта девушка!».
Но надо отдать должное командарму - он никак больше на эту тему себя ко мне не проявил. Очень воспитанный, умный и интеллигентный командарм он был.
Правда потом, когда я уезжал в академию и зашел к нему попрощаться, он мне сказал, что разрешает мне ухаживать за своей племянницей. Передал мне свёрток. Вот, мол, сувенир для племянницы. Передай ей от меня. Вот за ней ухаживай, мол, на здоровье.
На меня командарм производил очень хорошее впечатление, умного человека.
- А после войны чем он занимался?
- После войны получилось как, он командовал Одесским округом. После Одесского округа его послали в Румынию представителем вооруженных сил Советского Союза. И он, когда ехал в поезде - умер, сердечный приступ, ничего уже не могли там поделать.
- Вообще сильно чувствовалась разница между грубостью и интеллигентностью? И чего было больше?
- Конечно, сильно. Вот под Львовом, когда готовили операцию Львовскую, встал вопрос: высота 405 у кого, у нас или у немцев? Вызывает меня Маландин и говорит: «Вот что, я вас очень попрошу, поезжайте во в этот район и уточните мне, где там немцы. Только сами встаньте на эту высоту». Я поехал на машине. Встретил меня командир который там воевал. При чем когда я приехал туда, мне говорят: «У нас высота». Я говорю, что мне приказано Самому подняться на высоту. Пошли, поднялись. И оказалось, что высота эта покрыта вся лесом и делилась по существу пополам. Там, в сторону Львова, немцы. Сюда, в сторону Бродов, на вершине, наши войска. Но дело в том, что леса, которые там были, они немцам закрывали все, они нас не могли наблюдать И после этого приехал, спокойно доложил Маландину, что так и так. Он поблагодарил. А потом я узнал, что наверху очень нервничали в чьих руках высота, много крика было. Но он был очень человек деликатный, поблагодарил. Никогда не хамил, никогда не грубил, боже упаси. Мне везло на войне на умных и воспитанных командиров.
Командир дивизии, например, мой бывший командир полка меня однажды спас. В Калинине, когда велись бои, он позвонил новому командиру полка и говорит: «Пришлите, ко мне Титова я ему дам пополнение, два пулеметных расчета». Меня командир полка послал туда в дивизию. А бои за город уже идут. И в это время командующим фронтом назначен Конев. Я приехал в дивизию, захожу в штаб дивизии, и в это время приезжает Конев, назначенный командующим Калининским фронтом. Приехал прямо в дивизию, потому что она была пока единственной, которая вела бои непосредственно с немцами. Заходит и спрашивает, кто есть кто. Представляется командир дивизии, начальник штаба, замы. Доходит очередь до меня: «А вы кто?» А я стою, ну что я пацаненок. «Я вас спрашиваю». Я говорю: «Я пришел с переднего края получить». «Что, с переднего края? Бежать? Расстрелять!» А я думаю, что делать? Ну, молодец командир дивизии, он адъютанту: «Выведете этого лейтенанта туда, за штаб». Вот, когда мы вышли с ним, он мне говорит: «Слушай, ты давай чеши. Я 2 раза выстрелю, а ты давай чеши по полной!». Я ему говорю, что расчеты должен получить. «Ну, хорошо, иди вон там возьми свои расчеты и дуй. А я буду стрелять сейчас». Ну, выстрелил, один раз, второй раз. Ну, я пошел, не знаю уж, что там было. Я получил расчеты и ушел на передний край.
Конев же тогда был в запале, его же самого чуть не расстреляли. Его Жуков спас.
Мне потом пришлось с ним встретиться. Я уже был генералом. Приехал я в Карловы Вары, там отдыхал генерал армии Штеменко, начальник штаба объединённых вооруженных сил. Надо было подписать один документ. Прилетел я туда на самолете. Нашел санаторий, где он отдыхал. Зашел туда спросить, где Штеменко. Мне сказали, что он уехал, что его нет, будет в 5 часов вечера. А было что-то часа 2. Вышел я на улицу, стою. Вдруг появляется Конев, в форме. Увидел меня. Подошёл: «А вы, генерал, что здесь стоите?» Я говорю: «Товарищ Маршалл Советского Союза, Жду генерала армии Штеменко». «Ну, он уехал с министром на охоту, так что еще не скоро будет. Пойдем ко мне, поужинаем».
Мы пришли к нему, а он жене: «Раечка, мы вот с генералом пришли. Покорми нас ужином пожалуйста». Он за столом начал вспоминать, как днём приехал с завода металлургического чешского. И журил там рабочих, что они затеяли. Это в 68 году как раз было «Что вы там, мол, начали свистопляску?» Они перед ним извинялись. «Я, говорит, вас освобождал от немцев. Прагу освобождал, войска повернул, чтобы спасти вас. А вы что сейчас?»
Вот такие парадоксы. Мы сидели за столом, и я все думал, сказать ему или не сказать? А потом, думаю, не надо. Что старое ворошить? А то потом еще скажет, ну вот, я его за стол посадил, а он мне напоминает, как я его хотел расстрелять…
- Видели ли вы заградительные отряды, сталкивались ли с ними? И что это вообще такое?
- О заградительных отрядах очень много говорят, очень много пишут. Но, во-первых, заградительные отряды не везде были. Заградительные отряды ставили там, где армия бежала. Основная цель заградотрядов, как я понимал, была остановить бегство. Нужно было воевать, а не убегать. Но у нас за спиной не было заградительных отрядов. Я их не видел. Наш фронт крепко стоял. А заградотряды ставили там, где никак зацепиться не могли. У нас от всего этого в полку было только 2 работника СМЕРШа, которые следили за нами.
- Вообще, чувствовалось ли как-то влияние этих «смершевцев» или нет?
- Ну, их побаивались, конечно. Потому, что власть у них в руках была большая. Но не скажу, что они лютовали там, нет. Скажем, у нас они командира роты связи упекли в штрафбат. Так его было за что. Пил он сильно. Вместо того, что бы связь давать, он пьяный. Однажды во время боя связь пропала, а его нет. Пошли искать, а он оказался уже пьяный. Вот его и сняли. Они доложили, и его сняли. Дальше суд - дали 10 лет. Но заменили на штрафбат. Я потом его уже на Курской дуге видел. Он уже был реабилитирован. Звание ему вернули, ордена вернули.
- А вот 49-тимиллеметровый немецкий миномет был, помните такой?
- Я знаю, что они были, эти минометы. Ну, это также как наш пятидесятый был.
- Действительно ли у немцев было много виртуозов минометчиков? Что мины в «пятак» клали?
- Да ну, чепуха это. Что такое виртуозный минометчик? Я понимаю, скажем, виртуоз-танкист, который на танке там. По движущимся целям попадать, по трудным целям. А это миномет. Как прицел поставишь, так и получишь. Если умеешь хорошо с прицелом работать - будешь виртуозом.
- А Курскую дугу вы уже застали?
- Курскую дугу я застал, да. Я был там в оперативной армии 13-той, под командованием Пухова. Вообще, по-моему, вся судьба войны окончательно решилась именно под Курском. Перед этим сражением вопрос стоял предельно остро кто - кого. Немцы очень хотели и посчитаться за Сталинград и показать всей Европе образцово показательный разгром русских. И у нас мандраж определённый был. Мы ведь все предыдущие годы очень неудачно воевали летом. (сам Титов Курскую битву прошёл в оперативном отделе 13 армии Пухова) И немцы надеялись здесь действительно "развалить" фронт, повторить Харьков 42 только уже в больших масштабах. Но вышло всё иначе.
Да, я скажу, такое ощущение было, что не дай Бог, если мы дрогнем. Не хотелось верить, но поскольку каждая летняя компания начиналась для нас очень неприятно, то страх был. Не дай Бог, если мы не выиграем эту битву.
Немецкое наступление было страшным. Это не возможно передать. Мы были в 15 км от передовой (штаб) а НП армии в 4-5 от переднего края. Так вот рёв был такой от орудий, что себя не слышали. Дрались немцы отчаянно и ожесточённо, воевали великолепно, чувствовалось, что они в этот удар всё вложили. Очень дисциплинировано, организовано как часы. Мощь была собрана огромная. Иногда в атаку против одной нашей обороняющейся дивизии до сотни танков шло! И каждую ночь немцы перегруппировывались. Это какое оперативное мастерство было! Начинать каждое утро наступление на новом участке. Но и мы были совершенно уже другие. Знали, что всё здесь решается. Ведь почти четыре месяца готовились! И на третьи сутки битвы вдруг пришло понимание, что всё! Проиграли немцы! Ничего у них не получится. Они уже все резервы ввели в бой, все силы бросили, а продвинулись у нас лишь на десять километров и то не везде. Для тогдашней нашей обороны это было ничто! И главное, что армия не разбита, а стоит, дерётся! Не прогнулась, не смялась! И к тому же у нас за спиной ещё огромные резервы. Одну нашу армию целый артиллерийский корпус поддерживал! На четвёртые сутки я был на передовой в окопах. Солдаты были страшно измотаны, потери были огромные. Но настроение было какое-то злое, весёлое! Иначе не назовёшь. Радость была у всех от того, что видели - ничего у немцев не выходит. Выдыхаются, выложились. Никакого нового Харькова уже не будет...
…Война тогда была выиграна. После Курска немец уже совсем сник. Они уже и сами поняли тогда, что уже никогда не победят. Что война, по сути уже проиграна, вопрос лишь во времени. Но дрались, конечно, упорно. Надеялись, верили, что фюрер что-нибудь придумает, что со Сталиным может быть договориться, что с Западом против русских договориться. В общем, цеплялись уже за мифы, но никаких иллюзий о том, что смогут удержать и разгромить нас уже не было. И в плен после Курска они стали сдаваться уже с готовностью, "Гитлер капут!" - стало почти паролем для прохода в плен.
- Вы видели картину боя?
- Из штаба - нет. Для этого командные наблюдательные пункты были. Командующий там наблюдал, как правило. Он обязательно выезжал на него с группой во время боя. Вот у меня, например, мой начальник оперативного отдела армии погиб под Бродами, это уже Львовская операция была. Он приехал в командный пункт дивизии и залез на дерево на наблюдательном пункте, и в это время немцы по этому командно-наблюдательному пункту устроили артиллерийский налет, там ему в голову осколок попал, и он свалился с дерева, наповал был убит.
Так вот мы работали в штабе. Командующий принмает на КНП решения, передаёт их нам, а мы уже их в жизнь приводим, организуем взаимодействие и проч…
Тогда эти командно-наблюдательные пункты были, так сказать, главными у руководства, скажем при наступлении операции. Штаб там занимался разработкой.
Но на передний край мы много ездили. До полков включительно ездили. Вот там, конечно, всё видишь…
- А вообще, много было побитой немецкой техники, убитых немцев?
- Я на второй день после Курской битвы, когда армия Ротмистрова пошла, я проехал по этому полю, по Прохоровскому полю. Там такое было! Просто кровь стыла. Оно всё было сплошь усеяно разбитой и горящей техникой. Всё ещё горело, дымилось, чадило, рвалось. Мясом горелым пахло сильно. Это было побоище, действительно танковое побоище. Они же новые там танки применили, «тигры».
- Но есть мнение, что, для нас Прохоровка не очень удачна была?
- Ну, как сказать, можно, конечно, смотреть по количеству потерянной техники, можно. Тогда наших больше сгорело. Но это не совсем точно. Ведь под Прохоровкой был классический встречный бой. А что такое встречный бой? Это, когда ты наступаешь, а на тебя тоже наступают. Другое бы дело, если скажем, Ротмистров подошел бы в атаку, а там стоит оборона крепкая прочная, а он не организовал наступление как следует. Тогда - да. С него спрос. Почему не спланировал как надо, почему не прорвал? Почему не вскрыл? Ведь противник же на месте стоял. А здесь был встречный бой. И мы и немцы сюда ночью перебросили свежие части и пошли утром друг на друга. И каждый свои задачи решал. И каждый не решил. Так что всё сложнее…
Вот я был на 40-ка летии Курской битвы. Съехались туда в Курск из Москвы и генералы, и полковники. Я слушал там всякие выступления и думал, что хорошо теперь , когда война уже закончилась, рассуждать как лучше бы было, и как надо было воевать и как мы плохо воевали. Я там выступал на этом мероприятии и сказал: «Ну, как можно так рассуждать? Вот выступает уважаемый профессор, доктор исторических наук и рассказывает, что Жуков неправильно поступил, ошибся. Что не нужно было начинать битву контр артподготовкой. Ошибка, мол, это. А нужно было сразу наступать. Так сейчас легко рассуждать. Но ведь вопрос стоял так, Курская битва - это был выбор - или, или. В ней судьба страны решалась по существу. Так Жуков победил, он выиграл эту битву. Вы говорите, что надо было по другому воевать. Так где вы были -то? Вот если бы вы там были, то и делали бы лучше, а вас там не было. Вы вообще не воевали. Войны в глаза не видели. А теперь трактаты пишите. А это деятель, что ещё говорил. мол, перед Курской битвой партизанам была задача поставлена взрывать мосты. И это неправильно было! Грубый просчёт! Почему? Оказывается потому, что, когда мы начали наступать, нам пришлось эти мосты восстанавливать. Они нас задержали… Ну, я спрашиваю этого профессора: «Скажите, а что, если бы мы наступали, то немцы что, оставляли бы нам эти мосты?» Ведь мы мосты взрывали, чтобы не дать подойти резервам немецким, мешали подвозу боеприпасов. Эта же задача была.
Тут я хочу к одному вопросу вернуться. Очень часто говорят, вот мы проиграли первый этап войны. Мы ничего, ни один этап не проиграли. Это я утверждаю как человек, который занимался после войны анализом всего того, что произошло.
После войны стало возникать много книг. Сами себе стали внушать, что, мол, внезапность была. Никакой стратегической внезапности не было, а если ее выдумали после войны, так это другое дело. Надо было как-то потери оправдать. Я глубоко убежден, что была тактическая, я еще раз подчеркиваю, тактическая внезапность, которую мы сами допустили в начале войны в результате неправильной тактики, неправильной политики точнее.
Неверно считать, что мы проиграли первый этап войны. Это дилетантский подход. Первый этап войны согласно всех немецких планов должен был закончиться через три месяца после её начала захватом Москвы, Ленинграда и Киева. Из этого плана они смогли лишь захватить Киев. А "этап" закончился их поражением под Москвой и отступлением. Да, были огромные жертвы, особенно в начальный период. Но если речь идёт об этапах, а точнее о планах на ту или иную компанию, то разговор должен вестись серьезно, по картам и документам. И второй этап мы не проиграли. Да, он начался для нас трагично, с огромными потерями под Харьковом и на Дону, но немцы ставили себе задачу на эту компанию (этап) выход к Волге, блокирование всего волжского бассейна и захват Северного Кавказа. А закончился этот этап (компания) Сталинградским "котлом". После этого началось отступление вообще с территорий Северного Кавказа войск. Они оттуда уходили очень поспешно, чтобы не быть окруженными. Хотя вначале этого второго этапа мы понесли значительные потери и допустили немцев аж до Волги.
Третий "этап" (летняя компания 43 года) вообще не принесла немцам ничего. Вместо "решающего перелома" - полный коллапс под Курском и как следствие глобальное отступление по всему фронту.
Тот же Киев был захвачен из-за оперативно-стратегической ошибки. Было принято совершенно ошибочное и популистское решение за Киев бороться во что бы это ни встало. И это была полная глупость! Не нужно было этого делать. Жуков и другие наши генералы предлагали отвести войска. Нужно было вывести из-под удара огромные силы, несколько армий.
Но популизм, привел к тому, что там целый фронт оказался окруженным..
Но в . конечном итоге по этапу судят по тому проиграли или выиграли, чем он заканчился?
Третий этап - Курская битва. Но после Курской битвы началась, я бы сказал так, по существу трагедия для немцев. После курской битвы по существу война могла быть закончена. Потому что немцы фактически, проиграв Курскую битву, уже проиграли войну. А дальше уже это был отход, было сопротивление, была борьба за то, чтобы оттянуть, затянуть. А потом немцы же надеялись, что они договорятся с англичанами, с западными странами. Они сопротивлялись по существу до последнего, в надежде на помощь. Но это уже была агония. Вот так можно сказать. После Курской битвы это была агония и вооруженных сил Германии и была агония Германии в целом, фашистской Германии, я подчеркну. Это уже было ясно.
- Когда вы в ходе этой битвы почувствовали, что немцы не смогут пройти? Когда возникла уверенность?
- Когда первые 3 дня прошли, стало уже ясно, что они не смогут прорваться. Потому что продвинулись они у нас - кот наплакал, а у нас еще резервы были мощные. А у них ничего уже не было, они все бросили. Потому что они продвинулись на отдельных направлениях 9 километров, это мелочевка. И у нас еще много чего было за, а они уже выдохлись.
Ну, при этом машина у них была очень суровая военная.
- А с частями «эсэс» сталкивались?
- Нет. С «власовцами» я сталкивался, под Львовом. Там батальон в плен сдался. Они по существу без боя перешли на нашу сторону, сдались.
- Ну и что с ними было?
- Отправили на проверку. Не всех же расстреливали. Это если его сукина кота в бою взяли, когда отсреливался, тогда разговор короткий. А если сдавались без боя, то в тыл их гнали. Там ими уже "СМЕРШ" и прокуроры занимались. Я помню, с лейтенантом разговаривал, говорю: «Ну ты, сукин сын, ё мое, что ж ты туда пошел? Ты был в Красной армии?»
Он говорит: «Да, был».
«Ну, и когда ты перебежал?»
«А я не перебегал, меня в плен взяли».
«Ну и когда тебя взяли в плен?»
«Год назад.»
А когда я его сал распрашивать, то заметно было, что выправка у него уже не наша - немецкая. Он сразу вскочил, вытянулся, что только каблуками не щёлкнул. И немецкое звучание было в речи.
Он мне говорит: «Так я сдался, что бы перейти в Власовскую армию, и что бы перейти потом на сторону наших.» Я говорю: «Ну, и что же ты не переходил?» Молчит. «Ну вот видишь, теперь перешел».
Странно, я как-то после войны узнал, что многие власовцы, особенно уже после окончания войны, сроки получили даже меньше чем дизертиры во время войны. А многих вообще, только высылкой отделались.
- Они сдались без боя или воевать пришлось?
- Нет, без боя. Они же то же не дураки. Знали, что удар будет такой, что мы просто всё перед собой снесли. Если бы дёрнулись - их бы уничтожили и не заметили.
- А вы много брали пленных, по памяти?
- В Белоруссии очень много брали в плен. Когда начались наступления. Операции 44 года.Тогда их чуть ли не каждый день по дорогам в тыл гнали сотнями и тысячами. Ну, и потом, в конце войны, когда армия капитулировала, их тоже погнали в плен, в Россию матушку.
- А у вас какие-нибудь трофеи были на войне?
- У меня трофеи были такие: бинокль, я его снял у убитого офицера, где-то в Львовской области. Парабеллум был, штык был. Ну а потом, когда я приехал в академию учиться, бинокль этот сын, маленьким еще был, со шпаной заиграли, а парабеллум сдать пришлось. Когда мы в академию приехали, все оружие отбирали.
- Парабеллум вообще, хороший пистолет?
- Хороший. Но до него у меня ТТ был. Штатное оружие офицера.
У него мощная пробивная сила была. Мы все тренировались на касках немецких. Ставили и тренировались.
- Вообще, что из немецких трофеев ценилось?
- Во время войны никто об этом, честно говоря, не думал и не задумывался, а вот когда война кончилась, тащили в основном картины из Германии.
- А из немецкой амуниции что-нибудь имели?
- Не помню. Не особенно. Она же уже после 41-го года шла вся «эрзац», гнила быстро, разваливалась.
- Знаки немецкие собирал кто-нибудь?
- Нет. Тогда ни них никто вообще внимания не обращал. Единственное что, снимали кресты железные с убитых, а все остальные знаки - нет.
- Вам попадались убитые с крестами?
- Попадались. Подполковник с двумя железными крестами. Под Калининым. Это в 41-ом.
Южнее Калинина километров 6, когда они атаковали нас, пытались прорваться в Москву. Они выдвигали батальон на усиление части наступавшей на наш полк. А тут по ним «Катюши» отработали, и от них ни хрена не осталось, от этого батальона. Я тогда в первый раз столкнулся с Катюшами нашими. Когда начался этот рев, шум, полет этих снарядов, мы сначала сами испугались, не поняли, что происходит. Решили, что бомбят. А потом, говорят это «Катюши».
Вы пошли туда, на место, куда Катюши били? Я вообще не знаю, как он там оказался и кто он был потому, что обычно подполковники на передовую не лезли. А он, как потом оказалось, был ранен и его свои бросили. Они обычно собирали убитых, хоронили их. А тут бросили. Когда мы подошли туда - он под сеном под копной лежал мёртвый. Ну может такая обстановка была.
Вот на нём было два креста. На груди, и под горлом.
- А документы при нем были?
- Ну, там взяли, разведчики взяли все это. Я тогда был начальником штаба полка.
- А кресты кому-то достались?
- Кому-то достались.
- Приходилось ли вам встречаться с немецкими танками?
- Так что бы один на один, то был один случай. Это ещё летом 41-го было. Мне было приказано прикрыть отход полка. Дали мне пушку противотанковую, было у меня там человек 30 солдат. Выбрали позицию, окопались. Вдруг, вижу танк идёт немецкий, а за ним пехоты пылит. Немцы шли беспечно. Они думали, у нас ничего нет. Пугнут, и мы разбежимся, а у нас пушчёнка была. Мы выстрелили по танку, попали. Он остановился, но не загорелся. Постоял, но не стрелял. А потом стал быстро отходить. Ну и пехота побежала. Мы им на последок всыпали. Они там несколько человек убитыми потеряли.
- Помните первого убитого немца?
- Да. Мой первый убитый немец был молодой белокурый парень. Он лежал, а я подошел к нему, смотрю на него, и говорю сам себе, вот он такой же молодой как я, еще наверное не целовал ни женщин, ничего. А вот убили его, так, наверное, и меня убьют. Тогда как раз первая бомбежка была, мы на машинах ехали, и немцы налетели, начали гонять нас. Вдоль дороги лес был, мы с машин спрыгнули, разбежались. А ты ещё не знаешь, что это такое. И было очень тяжко, ощущение какое-то такое, очень умирать не хотелось. А потом я привык. Стал относиться через пару месяцев к войне философски. Что война для того и существует, что бы убивать, и все равно меня убьют или ранят, какая разница, на то она и война. Я уже ко всему к этому стал относиться безразлично.
Фото:
http://victory.rusarchives.ru
http://www.antik1941.ru/articles/ssdeistvie#
http://www.weltkrieg.ru/battles/Smolensk/