Вспомнил
Я лежал на кровати и держал отца за большой палец руки. Вдруг он встал и вышел, оставив меня одного. Через пару минут я увидел, как кусты сирени за окном начинают шевелиться, становясь всё реже и реже. Комнату залил солнечный свет.
Прошло, наверное, лет двадцать. Я рассказал об этом детском воспоминании родителям. Мама сказала, что я, вообще-то, не могу этого помнить: отец рубил кусты, когда мне было несколько месяцев. Папа это подтвердил.
- Прямо напротив окна сирень разрослась. Даже днём в комнате было темно. Вот я и взялся за топор. Странно, что ты это помнишь.
Он-то точно помнит. Ему за эту рубку от тёщи влетело.
Копаясь в памяти, я периодически выуживал из неё разные картинки. Жаркий день на берегу Белой и сжатую в ладошке первую пойманную мной баклю. Застрявший в лесу отцовский «Днепр», который в дождь стал холодным, страшным чудовищем. Гаечные ключи, которые я подавал отцу в смотровую яму, пока он проводил очередной отпуск под своим «Москвичом». Дикую усталость в ногах после прогулки по Москве и вкус первой «Фанты». Мне было тогда четыре с половиной года.
Всегда хотел, чтобы у меня родился сын. Чтобы теперь он мог подать мне отвёртку и ключ. Чтобы он показал мне своего первого карасика или окунька. Чтобы потом вспоминал о своей первой поездке на море.
Лёва был на море. Был в Питере. Прожил больше полугода в Пекине. Но запомнит ли он что-нибудь из этого? Вряд ли.
Он не будет помнить, как восторгался прибоем, но и не запомнит боль тяжёлых процедур. Не расскажет о Китайской стене, но и не заплачет, вспоминая об операции на сердце. Весной ему исполнится четыре года, что он будет помнить о первых годах жизни? Не знаю. Я даже не знаю, стоит ли ему это помнить. Бесконечный бой с болезнью: перелёты, врачей, страдание.
Так проходит его детство. То единственное время, когда человеку позволительно быть счастливым просто так. Ещё только три года назад хотелось сходить с Лёвой на рыбалку, а теперь хочется, чтобы он просто пошёл. Я мечтал, чтобы он рассказал мне о своей первой любви, а сейчас мечтаю, чтобы он просто смог говорить. И любить.
Этого очень мало, но вполне достаточно для жизни. Только понять это очень сложно. Ещё сложнее, чем Лёве сделать первый шаг.
Особенно одному, без помощи окружающих.
Спасибо всем, кто помогал нашему сыну.
Спасибо всем, кто ещё поможет ему получить хотя бы кусочек детского счастья, самого главного счастья на свете.
Прошло, наверное, лет двадцать. Я рассказал об этом детском воспоминании родителям. Мама сказала, что я, вообще-то, не могу этого помнить: отец рубил кусты, когда мне было несколько месяцев. Папа это подтвердил.
- Прямо напротив окна сирень разрослась. Даже днём в комнате было темно. Вот я и взялся за топор. Странно, что ты это помнишь.
Он-то точно помнит. Ему за эту рубку от тёщи влетело.
Копаясь в памяти, я периодически выуживал из неё разные картинки. Жаркий день на берегу Белой и сжатую в ладошке первую пойманную мной баклю. Застрявший в лесу отцовский «Днепр», который в дождь стал холодным, страшным чудовищем. Гаечные ключи, которые я подавал отцу в смотровую яму, пока он проводил очередной отпуск под своим «Москвичом». Дикую усталость в ногах после прогулки по Москве и вкус первой «Фанты». Мне было тогда четыре с половиной года.
Всегда хотел, чтобы у меня родился сын. Чтобы теперь он мог подать мне отвёртку и ключ. Чтобы он показал мне своего первого карасика или окунька. Чтобы потом вспоминал о своей первой поездке на море.
Лёва был на море. Был в Питере. Прожил больше полугода в Пекине. Но запомнит ли он что-нибудь из этого? Вряд ли.
Он не будет помнить, как восторгался прибоем, но и не запомнит боль тяжёлых процедур. Не расскажет о Китайской стене, но и не заплачет, вспоминая об операции на сердце. Весной ему исполнится четыре года, что он будет помнить о первых годах жизни? Не знаю. Я даже не знаю, стоит ли ему это помнить. Бесконечный бой с болезнью: перелёты, врачей, страдание.
Так проходит его детство. То единственное время, когда человеку позволительно быть счастливым просто так. Ещё только три года назад хотелось сходить с Лёвой на рыбалку, а теперь хочется, чтобы он просто пошёл. Я мечтал, чтобы он рассказал мне о своей первой любви, а сейчас мечтаю, чтобы он просто смог говорить. И любить.
Этого очень мало, но вполне достаточно для жизни. Только понять это очень сложно. Ещё сложнее, чем Лёве сделать первый шаг.
Особенно одному, без помощи окружающих.
Спасибо всем, кто помогал нашему сыну.
Спасибо всем, кто ещё поможет ему получить хотя бы кусочек детского счастья, самого главного счастья на свете.