"НЕМЕЦКИЙ ДНЕВНИК" В "ИНОСТРАНКЕ" №9
Вышел мой "Немецкий дневник". Это осень 2014-го. Нервное время, которое исчезает в прошлом, поскольку время просто несется. ЗДЕСЬ: http://www.shulpyakov.ru/files/2015-09.pdf
"Лейпциг, «Битва народов» - для меня это всегда Батюшков. Это началось, наверное, с лекции Бабаева - еще в университете. Он читал, словно Николай Константинович сейчас войдет или только что вышел. «Ах, хил Батюшков!». И вот огромная гранитная тумба размером с космический корабль. Лифт в главный мемориальный зал. Валгалла со скорбящими фигурами. Серый зернистый гранит. Винтовая лестница на крышу. Лейпциг плоский город, вокруг лесистая равнина, поля. Только на горизонте холмы, идеальное место сражения. Бескомпромиссное. Небо в розовых облаках-перьях. Разноцветный осенний лес. Безветренный вечер. И: «Заваленное трупами людей, коней, разбитыми ящиками и проч.» Представить это сейчас невозможно, конечно. Это даже не Бородинское поле, где хотя бы рельеф - сохранился. А тут черта города. По полю битвы ходят трамваи. Кирха, которую искал Батюшков. Где она? Там погиб его друг Петин. Упоминает деревеньку Роте и Госса. Но в каком это районе, на какой улице? Батюшков, уезжая, умолял пастора присматривать за могилой. Я эту просьбу, мне кажется, слышу. И битва, и вообще «12-й год», они, конечно, перевернули его сознание. Пожар Москвы что-то в нем навсегда уничтожил. Он и Боратынский («разуверенье» - его слово). Но Боратынский сумел рассказать это в стихах. А Батюшков нет. Вернее, только тем, что спятил. Тем, что вернул билет. Так или иначе, но я очень хорошо чувствую этот надлом и перелом. Даже через двести лет, через оглохший язык и нечитаемые образы. Каким-то непостижимым образом это рифмуется с нашим временем. С его грубым «наползанием», «подмятием». «Разочарование». Когда я думаю о стране, о людях, о современной литературе. То, что было близко, исчезло или уничтожено. А то, что осталось, безразлично. Ничего, кроме языка, и не держит почти. С ужасом и восторгом это понимаешь. Такая «воздушная яма». И эта его лошадь без седока, которую он рисовал уже в Вологде. Лошадь и Лейпцигскую кирху, где могила. Притом что почти всю юность при войне. Пруссия, Швеция, компания 1812 года. «Ахилл Батюшков!». Историю переписывали на его глазах. «Из меня сделали римлянина, - говорил ему Раевский между сражениями, - из Милорадовича великого человека, из Витгенштейна спасителя отечества, из Кутузова - Фабия. Я не римлянин, но и эти господа не великие птицы. Провидение спасло Отечество». «Сколько небылиц напечатали эти карлы!»