От Жукова до Абая
"Московские Новости" предложили прокомментировать (по телефону) столичные памятники. Вот что сегодня в газете вышло:
"Памятник Жукову вписавшимся в жизнь города никак не назовешь, разве что обилие шуток в адрес жуковского коня свидетельствует, что москвичи этот памятник по-своему отметили. Это вообще московская традиция - с юмором относиться к памятникам. Место для маршала, надо сказать, выбрали крайне неудачное: здесь и часовня, и центр мира, куда бросают монетки, и ряженые Ленины со Сталиными. Сам Жуков в этом окружении, несмотря на всю свою грозность, приобрел какой-то балаганный оттенок. Да он и поставлен как памятник для туристов, которым все главное в Москве нужно ухватить побыстрее. Для них это одна большая ярмарка: вот матрешки, вот Жуков на коне, вот Иверская часовня, вот Ленин в кепке, выбирай, с кем фотографироваться. Для москвичей же Манежная площадь, точнее то, что от нее осталось, давно безжизненна. Думаю, критерий, которым можно пользоваться, если мы говорим об интеграции памятника, это наличие какого-то интимного пространства, которое позволяло бы тебе вступать в контакт с эти местом. Нельзя просто воткнуть памятник, как фонарный столб, посреди улицы, он не будет работать. Так в Камергерском переулке воткнули Чехова - к нему не подойти, не присесть, не выпить. Кстати, одним из критериев вписанности памятника в жизнь города для меня еще с юности было простое соображение: можно рядом с этим памятником выпить или нет? Выпить же раньше было особенно негде. И памятники делились на те, где это возможно, где есть какая-то зона укромности, интимности, и на те, где этой зоны нет. Вот прекрасные памятники - Окуджава, Бродский, возле них можно выпить, с девушкой к ним прийти, посидеть, поболтать. Как ни странно, некоторые советские памятники тоже такое пространство умели создавать. Был, например, памятник Якову Свердлову на площади Революции, известное тусовочное место хиппи. Еще одна группа памятников - старые советские монументы, которые сейчас вдруг по-новому зазвучали. Как Лев Толстой во дворике Союза писателей на Поварской. Понятно, что он стоял в совершенной изоляции, за решеткой. Сейчас, поскольку все флигели этого особняка заняты кафе и ресторанами, толстовский памятник попал в какую-то булгаковскую атмосферу, и в этом сочетании Булгакова с Толстым тоже есть привкус абсурда. В 1989 году я там в Союзе писателей подрабатывал сторожем ночным, у меня были ключи от всей усадьбы. Выпивалось под Толстым тоже, кстати, неплохо, тем более что он обсажен яблонями, так что закуска к портвейну в сезон всегда имелась. То, что общественное движение облюбовало Абая, мне кажется очень символичным. Логично, что протест, который не имел никакой программы, закончился у памятника не известному никому из нас поэту, который неведомо где жил и непонятно что писал. Показательно, что наше оппозиционное движение пришло к немому (писавшему на чужом языке) поэту. Почему не к Высоцкому - вот, казалось бы, человек активного протеста? Вполне понятно почему. У Высоцкого все определенно: вот добро, вот зло, не будь таким-то, делай то-то. И если ты выходишь к Высоцкому, тебе нужно предъявить какую-то четко артикулированную позицию. К Высоцкому, в отличие от Абая, нельзя прийти пустым".
"Памятник Жукову вписавшимся в жизнь города никак не назовешь, разве что обилие шуток в адрес жуковского коня свидетельствует, что москвичи этот памятник по-своему отметили. Это вообще московская традиция - с юмором относиться к памятникам. Место для маршала, надо сказать, выбрали крайне неудачное: здесь и часовня, и центр мира, куда бросают монетки, и ряженые Ленины со Сталиными. Сам Жуков в этом окружении, несмотря на всю свою грозность, приобрел какой-то балаганный оттенок. Да он и поставлен как памятник для туристов, которым все главное в Москве нужно ухватить побыстрее. Для них это одна большая ярмарка: вот матрешки, вот Жуков на коне, вот Иверская часовня, вот Ленин в кепке, выбирай, с кем фотографироваться. Для москвичей же Манежная площадь, точнее то, что от нее осталось, давно безжизненна. Думаю, критерий, которым можно пользоваться, если мы говорим об интеграции памятника, это наличие какого-то интимного пространства, которое позволяло бы тебе вступать в контакт с эти местом. Нельзя просто воткнуть памятник, как фонарный столб, посреди улицы, он не будет работать. Так в Камергерском переулке воткнули Чехова - к нему не подойти, не присесть, не выпить. Кстати, одним из критериев вписанности памятника в жизнь города для меня еще с юности было простое соображение: можно рядом с этим памятником выпить или нет? Выпить же раньше было особенно негде. И памятники делились на те, где это возможно, где есть какая-то зона укромности, интимности, и на те, где этой зоны нет. Вот прекрасные памятники - Окуджава, Бродский, возле них можно выпить, с девушкой к ним прийти, посидеть, поболтать. Как ни странно, некоторые советские памятники тоже такое пространство умели создавать. Был, например, памятник Якову Свердлову на площади Революции, известное тусовочное место хиппи. Еще одна группа памятников - старые советские монументы, которые сейчас вдруг по-новому зазвучали. Как Лев Толстой во дворике Союза писателей на Поварской. Понятно, что он стоял в совершенной изоляции, за решеткой. Сейчас, поскольку все флигели этого особняка заняты кафе и ресторанами, толстовский памятник попал в какую-то булгаковскую атмосферу, и в этом сочетании Булгакова с Толстым тоже есть привкус абсурда. В 1989 году я там в Союзе писателей подрабатывал сторожем ночным, у меня были ключи от всей усадьбы. Выпивалось под Толстым тоже, кстати, неплохо, тем более что он обсажен яблонями, так что закуска к портвейну в сезон всегда имелась. То, что общественное движение облюбовало Абая, мне кажется очень символичным. Логично, что протест, который не имел никакой программы, закончился у памятника не известному никому из нас поэту, который неведомо где жил и непонятно что писал. Показательно, что наше оппозиционное движение пришло к немому (писавшему на чужом языке) поэту. Почему не к Высоцкому - вот, казалось бы, человек активного протеста? Вполне понятно почему. У Высоцкого все определенно: вот добро, вот зло, не будь таким-то, делай то-то. И если ты выходишь к Высоцкому, тебе нужно предъявить какую-то четко артикулированную позицию. К Высоцкому, в отличие от Абая, нельзя прийти пустым".