Мои соседи из сотой квартиры. Алик.
Алик и его мама-пенсионерка.
В 1970 году наша дружная семья - папа (фронтовик, контуженный, инвалид ВОВ, коммунист, алкоголик и просто хороший человек), мама (чертежница в каком-то Гипромедпроме), бабушка (ровесница века, 1900 г.р.) и я - разгильдяй, двоечник засидевшийся в октябрятах и не принятый вместе с нормальными детьми в пионеры по причине отсутствия дисциплины и какого-либо желания учиться, переехали из комнаты в коммуналке, с улицы Шаболовка, в Чертаново, в трехкомнатную малогабаритную квартиру номер 99, со всеми удобствами на первом этаже (почти где подвал).
С первых дней жизни на новом месте я обратил внимание на соседа из квартиры 100. На него трудно было не обратить внимания. Здоровенный лысый мужик (отсутствие волос на голове компенсировалось густой шерстью на груди, спине и плечах), лет тридцати, с рожей цвета мороженной говядины* и перманентно бухой. Одевался Алик старомодно - сильнопоношенный пиджак невнятного цвета, надетый на белую, когда-то, майку-алкоголичку, серо-зеленые джинсы типа "техасы" с засохшей желтой дорожкой из мочи на левой штанине от гульфика и до самого низа и стоптанные ботинки. Проживал он с глуховатой и подслеповатой мамой-пенсионеркой в двухкомнатной квартире и по ночам, когда папа, допив портвейновые вина и разогнав нас с мамой и бабушкой по комнатам , засыпал, я слышал, как его мама причитает нудным голосом и взвизгивает, когда Алик, которому надоедает слушать мамины причитания успокаивает её тумаками. Иногда она кричала так громко, что папа, только что заснувший беспокойным и хмельным сном фронтовика-разведчика, просыпался опять и ругаясь по-немецки (фар флюфтэ, крот сакра, доннэр вэтэр) стучал им в стену молотком. За стеной затихали.
Когда Алик бухал с папой у нас в квартире( "Семь в кубе", "Рубинштей" "Плодово-выгодное") в большой папиной комнате (14 метров! балкон! очень удобно было выходить и залезать прямо с улицы) он рассказывал о своей не простой жизни на планете Земля.
Алик окончил институт журналистики, серьёзно занимался футболом, владел нужной и востребованной профессией столяра-краснодеревца и был женат на самой красивой женщине в мире, которая родила ему самую прекрасную дочурку.
Почему Алик процветал с мамой в двушке, часто спал на свежем воздухе у подъезда, свесившись с лавочки вниз головой или на газоне, а то и просто на заплеванном асфальте и периодически повышал квалификацию алкоголика в ЛТП мне было не понятно, но я его об этом не спрашивал. Не люблю быть назойливым. Иногда Алика посещала "белочка" и тогда он бегал по району босиком, в трусах или растянутых трениках, с топором, молотком или огромной отверткой, пугая прохожих диким видом и сверкающими гневом глазами. Особенно зловеще и загадочно такие забеги выглядели зимой, когда Алик проносился поздним вечером, в темноте, босиком в трениках с отверткой мимо оцепеневших от страха мирных жителей Чертаново. Иногда Алик забивал дверь в квартире гвоздями изнутри спасаясь от демонов и врагов и его мама спала под дверью у лифта. Иногда Алик, выпив хмельного у нас на квартире, дрался с папой с переменным успехом. Бывало, что Алик одерживал верх при помощи табуретки и папе вызывали скорую помощь для заштопывания головы в области лба. А бывало, что и Алику приходилось не сладко. И папа, фронтовик-разведчик, вспоминая фронтовую молодость и проводя разведку боем, запинывал Алика кирзовыми сапогами, как фрицев в их же окопах, далеком и грозном 1943 году.
А потом Алика опять забрали в ЛТП и больше он не появился. Коллега по излечению точным ударом кухонного ножа в сердце отправил его в страну, где можно бухать без боязни словить "белочку", в страну, где нет похмелья, в страну вечного бухания.
А мама-пенсионерка съехалась с какими-то своими правнуками дальних родственников и дожила свой скорбный век в коридоре у входной двери бесправным и забитым существом.
А в квартиру сто въехал Леха-десантник.
-------------
* "Мне не нравится твоя рожа, дядя, у нее цвет мороженой говядины." книга "Джин Грин - Неприкасаемый" Горпожакс Гривадий
В 1970 году наша дружная семья - папа (фронтовик, контуженный, инвалид ВОВ, коммунист, алкоголик и просто хороший человек), мама (чертежница в каком-то Гипромедпроме), бабушка (ровесница века, 1900 г.р.) и я - разгильдяй, двоечник засидевшийся в октябрятах и не принятый вместе с нормальными детьми в пионеры по причине отсутствия дисциплины и какого-либо желания учиться, переехали из комнаты в коммуналке, с улицы Шаболовка, в Чертаново, в трехкомнатную малогабаритную квартиру номер 99, со всеми удобствами на первом этаже (почти где подвал).
С первых дней жизни на новом месте я обратил внимание на соседа из квартиры 100. На него трудно было не обратить внимания. Здоровенный лысый мужик (отсутствие волос на голове компенсировалось густой шерстью на груди, спине и плечах), лет тридцати, с рожей цвета мороженной говядины* и перманентно бухой. Одевался Алик старомодно - сильнопоношенный пиджак невнятного цвета, надетый на белую, когда-то, майку-алкоголичку, серо-зеленые джинсы типа "техасы" с засохшей желтой дорожкой из мочи на левой штанине от гульфика и до самого низа и стоптанные ботинки. Проживал он с глуховатой и подслеповатой мамой-пенсионеркой в двухкомнатной квартире и по ночам, когда папа, допив портвейновые вина и разогнав нас с мамой и бабушкой по комнатам , засыпал, я слышал, как его мама причитает нудным голосом и взвизгивает, когда Алик, которому надоедает слушать мамины причитания успокаивает её тумаками. Иногда она кричала так громко, что папа, только что заснувший беспокойным и хмельным сном фронтовика-разведчика, просыпался опять и ругаясь по-немецки (фар флюфтэ, крот сакра, доннэр вэтэр) стучал им в стену молотком. За стеной затихали.
Когда Алик бухал с папой у нас в квартире( "Семь в кубе", "Рубинштей" "Плодово-выгодное") в большой папиной комнате (14 метров! балкон! очень удобно было выходить и залезать прямо с улицы) он рассказывал о своей не простой жизни на планете Земля.
Алик окончил институт журналистики, серьёзно занимался футболом, владел нужной и востребованной профессией столяра-краснодеревца и был женат на самой красивой женщине в мире, которая родила ему самую прекрасную дочурку.
Почему Алик процветал с мамой в двушке, часто спал на свежем воздухе у подъезда, свесившись с лавочки вниз головой или на газоне, а то и просто на заплеванном асфальте и периодически повышал квалификацию алкоголика в ЛТП мне было не понятно, но я его об этом не спрашивал. Не люблю быть назойливым. Иногда Алика посещала "белочка" и тогда он бегал по району босиком, в трусах или растянутых трениках, с топором, молотком или огромной отверткой, пугая прохожих диким видом и сверкающими гневом глазами. Особенно зловеще и загадочно такие забеги выглядели зимой, когда Алик проносился поздним вечером, в темноте, босиком в трениках с отверткой мимо оцепеневших от страха мирных жителей Чертаново. Иногда Алик забивал дверь в квартире гвоздями изнутри спасаясь от демонов и врагов и его мама спала под дверью у лифта. Иногда Алик, выпив хмельного у нас на квартире, дрался с папой с переменным успехом. Бывало, что Алик одерживал верх при помощи табуретки и папе вызывали скорую помощь для заштопывания головы в области лба. А бывало, что и Алику приходилось не сладко. И папа, фронтовик-разведчик, вспоминая фронтовую молодость и проводя разведку боем, запинывал Алика кирзовыми сапогами, как фрицев в их же окопах, далеком и грозном 1943 году.
А потом Алика опять забрали в ЛТП и больше он не появился. Коллега по излечению точным ударом кухонного ножа в сердце отправил его в страну, где можно бухать без боязни словить "белочку", в страну, где нет похмелья, в страну вечного бухания.
А мама-пенсионерка съехалась с какими-то своими правнуками дальних родственников и дожила свой скорбный век в коридоре у входной двери бесправным и забитым существом.
А в квартиру сто въехал Леха-десантник.
-------------
* "Мне не нравится твоя рожа, дядя, у нее цвет мороженой говядины." книга "Джин Грин - Неприкасаемый" Горпожакс Гривадий