Вова-корова.
Володя была обычной российской девочкой. Могла бы стать заурядной, если бы не фамилия, которая досталась ей от деда, да соски в форме звезды, о которых знал лишь водитель машины скорой помощи дядя Коля, требовавший хоть какой-то платы за «выезд и соляру», пока врач в комнате обследовал деда. Дядя Коля тогда насмотрелся вдоволь, но рук не распускал, поразило его увиденное. И, часто, под водочку, захмелевший и болтливый, рассказывал об этом коллегам, но ему никто не верил. Между собой говорили, что он никогда в жизни и бабы голой не видел, вот и выдумывает. Так дядя Коля и умер от алкоголя девственником, с эротическим журналом в руках, и с «молочными» звездами перед глазами.
А Володя жила себе и в школу ходила, хоть ее и ненавидела. Науки любила, а людей, учеников и учителей, презирала. Но терпела, унаследовав от деда нрав упертый да обостренное чувство справедливости. Проку от этого не было, только страдала Володя в школе. На фоне Мутиных, Дутиных, Рутиных и других великороссийских фамилий, ее старорусская Соколова смотрелась бедно и провинциально, что заставляло даже самого сколиозного «ботаника» не ленится и пнуть Володю если не ногой, то хотя бы словом. Да так, чтоб прямо в душу пнуть. И всю ночь в слезах ворочалась Володя, убеждая себя, что особенная она, раз лишь ее так мучают. А за стенкою дед Иван проклинал себя за упрямство, замечая страдания внучки. Одна она была у него, как и он у нее. Так и жили - страдали молча, не смея упрекнуть друг друга в ошибках прошлого. Его - за ту же фамилию, Володю - за гибель родителей. Гибель, которую они называли «потерей», и делали это не часто - раз в год, когда с букетом ромашек проведывали их могилки на кладбище.
Двухкомнатная квартирка Соколовых на втором этаже когда-то элитной «многоэтажки», коими в ту пору становились все дома, стоимость квартир в которых начиналась от 2500 у. е. за метр, была такой же, как и обитатели. Немного суровая, молчаливая, но уютная. Квартира не жужжала дрелью, не орала музыкой или пьяным матом, не плакала голосами младенцев, чаще бубнила звуками телевизора, но делала это так тихо, что на фоне других телевизоров казалась немой. Многие соседи и вправду думали, что квартира пустая и всегда удивлялись завидев деда Ивана или Вову, выходящими из двери.
Так же тихо и терпеливо Володя закончила школу. Праздников не устраивала, даже на выпускной не пошла. Просто забрала свои документы и вернулась домой к деду. Главный праздник ждал ее на следующий день.
Утром дед сидел перед телевизором, ожидая, пока из комнаты появится внучка. День был особенным, Володе восемнадцать исполнилось. Школа закончилась, не торопил дед ее, разрешил поспать. В телевизоре звук отключил, чтоб свои мысли слышать. В его годы меньше учились. «Может это и хорошо, что не совсем юными выпускают», - рассуждал дед Иван. Раздумывал, как бы внучку поздравить да поговорить с ней. Все думал да прикидывал, как объяснить Володе, что в институт она не пойдет. Что денег у них нет, а связи оборвались еще пятнадцать лет назад вместе с жизнью родителей. Не хотел он ее мечты рушить, но хотел от разочарований уберечь. Она-то, умница, поступать надумала, но куда ей тягаться с вечными ценностями россиян - взятками да кумовством. «А переживать будет сильно. Пошла бы на работу - мы бы сразу приличней зажили. Отвлеклась бы, а там гляди и встретила бы кого» - мечтал старик, жмурясь и улыбаясь солнечному лучу, прокравшемуся сквозь старую выцвелую занавеску, настоящий цвет которой дед уже забыл давно.
Мечты дедовы оборвало «доброе утро» Володи. Не услышал даже, как вышла она из комнаты и уже стояла позади кресла, поцеловав его в макушку. Старый Иван торопливо поднялся и поспешил обнять внучку.
- С днем рождения, родная.
- Спасибо, дедушка. Ты уже завтракал?
- Я? - дед задумался, - Нет, тебя ждал.
- Тогда я сейчас быстро приготовлю. Покушаем и пойду я.
- Куда это? - только сейчас старик заметил, что внучка вышла нарядно одетая. Мамино синее атласное платья хорошо сочеталось с озорными веснушками да тугой русой косой.
- Ну, как куда? - беззаботно затараторила Володя, - Ты же знаешь, что в церковь мне надо, исповедаться. Без справки после исповеди на мои оценки да табеля ни одна комиссия и не глянет. Вдруг помыслы мои нечисты или грешила я? Или, что еще хуже, родину не люблю да власть презираю.
- А я вот презираю…
- Деда, давай не сегодня… - Володя грустно улыбнулась и исчезла на кухне.
Дед Иван, покряхтывая, опустился в кресло, грустно уставившись в мигающий экран беззвучного телевизора. Не успел он поговорить с внучкой, а может и не хотел, боялся. А раз решила она поступать, то отговорить уже не выйдет. Это как себя самого убеждать. Так и сидел в кресле, второй раз за утро пропустив появление внучки. Облаченная в фартук поверх платья она весело смотрела на деда.
- Уснул?
- А как же тут уснешь под шум телевизора.
- Так звука же нет? - удивилась Володя. Дедушка снова показался ей странным.
- А, не цепляйся, скажи, можно ли завтракать идти.
- Давно можно, минут пять тебя зову. Остыло все уже. Пошли скорее, мне в церковь к 11 бы успеть. Я лично с владыкой Анатолием договорилась.
- Значит, деньги на исповедь у тебя имеются? - дед даже не спрашивал, из решимости внучки он понимал, что так и есть.
- Да. - Володя кивнула. - Еще с прошлого года откладывать начала. Боялась, что после увеличения платы не смогу собрать, а у тебя занимать не хотелось.
Дед тоже кивнул. Затем неспешным шагом пошел за внучкой на кухню. Раз решила, то не надо ее задерживать. Кушали под лепет Володи, которая рассказывала о своих планах. Старик старался улыбаться, роняя кусочки еды изо рта, чем заставлял внучку замолкать, хмурить брови и неодобрительно качать головой.
Далі буде...
А Володя жила себе и в школу ходила, хоть ее и ненавидела. Науки любила, а людей, учеников и учителей, презирала. Но терпела, унаследовав от деда нрав упертый да обостренное чувство справедливости. Проку от этого не было, только страдала Володя в школе. На фоне Мутиных, Дутиных, Рутиных и других великороссийских фамилий, ее старорусская Соколова смотрелась бедно и провинциально, что заставляло даже самого сколиозного «ботаника» не ленится и пнуть Володю если не ногой, то хотя бы словом. Да так, чтоб прямо в душу пнуть. И всю ночь в слезах ворочалась Володя, убеждая себя, что особенная она, раз лишь ее так мучают. А за стенкою дед Иван проклинал себя за упрямство, замечая страдания внучки. Одна она была у него, как и он у нее. Так и жили - страдали молча, не смея упрекнуть друг друга в ошибках прошлого. Его - за ту же фамилию, Володю - за гибель родителей. Гибель, которую они называли «потерей», и делали это не часто - раз в год, когда с букетом ромашек проведывали их могилки на кладбище.
Двухкомнатная квартирка Соколовых на втором этаже когда-то элитной «многоэтажки», коими в ту пору становились все дома, стоимость квартир в которых начиналась от 2500 у. е. за метр, была такой же, как и обитатели. Немного суровая, молчаливая, но уютная. Квартира не жужжала дрелью, не орала музыкой или пьяным матом, не плакала голосами младенцев, чаще бубнила звуками телевизора, но делала это так тихо, что на фоне других телевизоров казалась немой. Многие соседи и вправду думали, что квартира пустая и всегда удивлялись завидев деда Ивана или Вову, выходящими из двери.
Так же тихо и терпеливо Володя закончила школу. Праздников не устраивала, даже на выпускной не пошла. Просто забрала свои документы и вернулась домой к деду. Главный праздник ждал ее на следующий день.
Утром дед сидел перед телевизором, ожидая, пока из комнаты появится внучка. День был особенным, Володе восемнадцать исполнилось. Школа закончилась, не торопил дед ее, разрешил поспать. В телевизоре звук отключил, чтоб свои мысли слышать. В его годы меньше учились. «Может это и хорошо, что не совсем юными выпускают», - рассуждал дед Иван. Раздумывал, как бы внучку поздравить да поговорить с ней. Все думал да прикидывал, как объяснить Володе, что в институт она не пойдет. Что денег у них нет, а связи оборвались еще пятнадцать лет назад вместе с жизнью родителей. Не хотел он ее мечты рушить, но хотел от разочарований уберечь. Она-то, умница, поступать надумала, но куда ей тягаться с вечными ценностями россиян - взятками да кумовством. «А переживать будет сильно. Пошла бы на работу - мы бы сразу приличней зажили. Отвлеклась бы, а там гляди и встретила бы кого» - мечтал старик, жмурясь и улыбаясь солнечному лучу, прокравшемуся сквозь старую выцвелую занавеску, настоящий цвет которой дед уже забыл давно.
Мечты дедовы оборвало «доброе утро» Володи. Не услышал даже, как вышла она из комнаты и уже стояла позади кресла, поцеловав его в макушку. Старый Иван торопливо поднялся и поспешил обнять внучку.
- С днем рождения, родная.
- Спасибо, дедушка. Ты уже завтракал?
- Я? - дед задумался, - Нет, тебя ждал.
- Тогда я сейчас быстро приготовлю. Покушаем и пойду я.
- Куда это? - только сейчас старик заметил, что внучка вышла нарядно одетая. Мамино синее атласное платья хорошо сочеталось с озорными веснушками да тугой русой косой.
- Ну, как куда? - беззаботно затараторила Володя, - Ты же знаешь, что в церковь мне надо, исповедаться. Без справки после исповеди на мои оценки да табеля ни одна комиссия и не глянет. Вдруг помыслы мои нечисты или грешила я? Или, что еще хуже, родину не люблю да власть презираю.
- А я вот презираю…
- Деда, давай не сегодня… - Володя грустно улыбнулась и исчезла на кухне.
Дед Иван, покряхтывая, опустился в кресло, грустно уставившись в мигающий экран беззвучного телевизора. Не успел он поговорить с внучкой, а может и не хотел, боялся. А раз решила она поступать, то отговорить уже не выйдет. Это как себя самого убеждать. Так и сидел в кресле, второй раз за утро пропустив появление внучки. Облаченная в фартук поверх платья она весело смотрела на деда.
- Уснул?
- А как же тут уснешь под шум телевизора.
- Так звука же нет? - удивилась Володя. Дедушка снова показался ей странным.
- А, не цепляйся, скажи, можно ли завтракать идти.
- Давно можно, минут пять тебя зову. Остыло все уже. Пошли скорее, мне в церковь к 11 бы успеть. Я лично с владыкой Анатолием договорилась.
- Значит, деньги на исповедь у тебя имеются? - дед даже не спрашивал, из решимости внучки он понимал, что так и есть.
- Да. - Володя кивнула. - Еще с прошлого года откладывать начала. Боялась, что после увеличения платы не смогу собрать, а у тебя занимать не хотелось.
Дед тоже кивнул. Затем неспешным шагом пошел за внучкой на кухню. Раз решила, то не надо ее задерживать. Кушали под лепет Володи, которая рассказывала о своих планах. Старик старался улыбаться, роняя кусочки еды изо рта, чем заставлял внучку замолкать, хмурить брови и неодобрительно качать головой.
Далі буде...