Последние дни Олега Григорьева
http://exlibris.ng.ru/subject/2012-05-24/1_beak.html
Я виделся с ним там, в сквоте на Пушкинской,за месяц до его смерти.
Из разговора того помню несколько эпизодов. Например, какая-то девица, услышав "поэт Григорьев", радостно завопила:
- Дядя Миша перестраивал сарай!
Это был рифмованный фельетон (довольно дурацкий) Геннадия Григорьева, популярный году эдак в 1989 - "дядя Боря, распалясь, пригнал бульдозер, дед Егор ему как крикнет - "Не замай!"". Напомню: на дворе стоял 1992 год. Не было того сарая, и где был тот дед Егор, дядя Боря занят был строительством нового сарая, а барышня все помнила. Но каково было поэту оказаться в роли "другого Юрия Милославского".
Мы обсуждали его участие в презентации альманаха "Незамеченная земля". Он согласился, только из-за денег, которые мог получить там за проданные книги - ему было трудно читать, он плохо себя чувствовал. На самом вечере я запомнил, как сердечно он бросился к Елене Шварц - "Леночка!". Ответа это не получило.
Со Шварц мы позднее говорили о его стихах Она их не то что бы совсем не ценила, но не принимала всерьез, считала юмористикой, не понимала, как можно ставить это в один ряд, скажем, с Мироновым или Стратановским. Мне не удалось ее переубедить - впрочем, в таких вещах никогда никому никого переубедить не выходит.
Я виделся с ним там, в сквоте на Пушкинской,за месяц до его смерти.
Из разговора того помню несколько эпизодов. Например, какая-то девица, услышав "поэт Григорьев", радостно завопила:
- Дядя Миша перестраивал сарай!
Это был рифмованный фельетон (довольно дурацкий) Геннадия Григорьева, популярный году эдак в 1989 - "дядя Боря, распалясь, пригнал бульдозер, дед Егор ему как крикнет - "Не замай!"". Напомню: на дворе стоял 1992 год. Не было того сарая, и где был тот дед Егор, дядя Боря занят был строительством нового сарая, а барышня все помнила. Но каково было поэту оказаться в роли "другого Юрия Милославского".
Мы обсуждали его участие в презентации альманаха "Незамеченная земля". Он согласился, только из-за денег, которые мог получить там за проданные книги - ему было трудно читать, он плохо себя чувствовал. На самом вечере я запомнил, как сердечно он бросился к Елене Шварц - "Леночка!". Ответа это не получило.
Со Шварц мы позднее говорили о его стихах Она их не то что бы совсем не ценила, но не принимала всерьез, считала юмористикой, не понимала, как можно ставить это в один ряд, скажем, с Мироновым или Стратановским. Мне не удалось ее переубедить - впрочем, в таких вещах никогда никому никого переубедить не выходит.