Из архива незабвенного покойного Сёмы Штапского
Из писем Иосифу Фурцу-Беленькому
Думая о своем многогрешном существовании и «с отвращением читая жизнь мою», решил по крайней мере перестать грубо ругаться в семье. Но боюсь, дорогой Йося, что ни черта из этого не получится. Когда на какие-то обидные слова Доры я ответил ей: «Иди в ягодицы!», она сильно испугалась и долго плакала...
Помните ли Вы, Йося, что последними словами Василия Львовича Пушкина были: «Как скучны статьи Катенина!»? Я тоже хотел бы произнести на смертном одре какой-нибудь яркий афоризм в подобном духе. Даже говорил с Дорой и просил ее при первых признаках моего ухода в иной мир читать вслух что-нибудь из Кабанова, Цветкова, Херсонского и других моих любимых поэтов...
Дора купила мне новые штаны. Заметили ли Вы, Йося, что после покупки новых штанов прежние обязательно становятся старыми? Совсем не то с трусами. Последние идут в общую груду и уже через неделю-другую как новые не воспринимаются...
Из бесед
Из беседы с Викентием Тумбариновым
Тумбаринов:
Переводы Даниэля под псевдонимом Ю. Петров - это уже период полуопалы. Во время полной опалы после освобождения его переводы печатались под псевдонимами Б. Окуджава и Д. Самойлов. У Самойлова был даже неприятный разговор с Миколой Бажаном, почувствовавшим другую руку.
Штапский
Бажан, говорите Вы, почувствовал другую руку. За Мишей Бажаном, личностью весьма чуткой, это водилось неоднократно. Помню, как в Киевской филармонии был устроен прием в честь писателей РСФСР (в делегацию которых после миллиона согласований и туда-сюда летящих правительственных телеграмм включили и меня). К Бажану подошел его старый приятель, томский поэт Ефим Омский. У него вместо ампутированной на фронте правой руки был протез, очень хороший, и на протез была надета красивая лайковая перчатка. С Бажаном они не виделись с довоенной поры. Бажан обнял его и одновременно сгреб его протез для рукопожатия. И тотчас же с изумлением произнес:
- Фима, я чувствую другую руку!..
Из беседы с Дмитрием Быковым
Быков
Сёма, общались ли Вы с Новеллой Матвеевой, которую лично я обожаю и хорошо знаю?
Штапский:
Да, я частенько бывал у нее в гостях. Свой плащ, несмотря на наличие вешалок, я всегда просил хозяйку вешать на гвоздь. Вы знаете, в чем тут соль (улыбается). Но героем той песенки был естественно не я. Как мужчина, я не любил ни Новеллы, ни Беллы. Зато коротко, но смертельно был влюблен в Юнну (тяжело вздыхает).
Быков:
Какие неожиданные признания, Сёма!
Штапский:
А знаете, Дима, почему ей дали такое необычное имя? Дезик Самойлов сказал мне как-то за рюмкой превосходного коньяка, что оно популярно среди дагестанских народов. Но все гораздо интересней. Ее отец, Николай Матвеев, был неудачливый беллетрист короткого жанра. И назвал дочь Новеллой, сказав: пускай хоть это мое произведение окажется прекрасным.
Быков:
Какая чудная подробность, Сёма! Очаровательная! (заливается смехом)
Думая о своем многогрешном существовании и «с отвращением читая жизнь мою», решил по крайней мере перестать грубо ругаться в семье. Но боюсь, дорогой Йося, что ни черта из этого не получится. Когда на какие-то обидные слова Доры я ответил ей: «Иди в ягодицы!», она сильно испугалась и долго плакала...
Помните ли Вы, Йося, что последними словами Василия Львовича Пушкина были: «Как скучны статьи Катенина!»? Я тоже хотел бы произнести на смертном одре какой-нибудь яркий афоризм в подобном духе. Даже говорил с Дорой и просил ее при первых признаках моего ухода в иной мир читать вслух что-нибудь из Кабанова, Цветкова, Херсонского и других моих любимых поэтов...
Дора купила мне новые штаны. Заметили ли Вы, Йося, что после покупки новых штанов прежние обязательно становятся старыми? Совсем не то с трусами. Последние идут в общую груду и уже через неделю-другую как новые не воспринимаются...
Из бесед
Из беседы с Викентием Тумбариновым
Тумбаринов:
Переводы Даниэля под псевдонимом Ю. Петров - это уже период полуопалы. Во время полной опалы после освобождения его переводы печатались под псевдонимами Б. Окуджава и Д. Самойлов. У Самойлова был даже неприятный разговор с Миколой Бажаном, почувствовавшим другую руку.
Штапский
Бажан, говорите Вы, почувствовал другую руку. За Мишей Бажаном, личностью весьма чуткой, это водилось неоднократно. Помню, как в Киевской филармонии был устроен прием в честь писателей РСФСР (в делегацию которых после миллиона согласований и туда-сюда летящих правительственных телеграмм включили и меня). К Бажану подошел его старый приятель, томский поэт Ефим Омский. У него вместо ампутированной на фронте правой руки был протез, очень хороший, и на протез была надета красивая лайковая перчатка. С Бажаном они не виделись с довоенной поры. Бажан обнял его и одновременно сгреб его протез для рукопожатия. И тотчас же с изумлением произнес:
- Фима, я чувствую другую руку!..
Из беседы с Дмитрием Быковым
Быков
Сёма, общались ли Вы с Новеллой Матвеевой, которую лично я обожаю и хорошо знаю?
Штапский:
Да, я частенько бывал у нее в гостях. Свой плащ, несмотря на наличие вешалок, я всегда просил хозяйку вешать на гвоздь. Вы знаете, в чем тут соль (улыбается). Но героем той песенки был естественно не я. Как мужчина, я не любил ни Новеллы, ни Беллы. Зато коротко, но смертельно был влюблен в Юнну (тяжело вздыхает).
Быков:
Какие неожиданные признания, Сёма!
Штапский:
А знаете, Дима, почему ей дали такое необычное имя? Дезик Самойлов сказал мне как-то за рюмкой превосходного коньяка, что оно популярно среди дагестанских народов. Но все гораздо интересней. Ее отец, Николай Матвеев, был неудачливый беллетрист короткого жанра. И назвал дочь Новеллой, сказав: пускай хоть это мое произведение окажется прекрасным.
Быков:
Какая чудная подробность, Сёма! Очаровательная! (заливается смехом)