Альтернативно-исторический булкохруст-4...
[Spoiler (click to open)]
11 октября 1933 года.
Москва. Кремль.
-…русские архитекторы эпохи эклектики, с упоением и тщательностью копировавшие формы русских храмов середины XVII века, считали эти формы и весь стиль «узорочья» наиболее ярким выражением русского духа. Но представьте, каково же было бы их изумление, если бы они смогли увидеть в ширинках и колонках Исторического музея, с беспримерной археологической сухостью воспроизводящих те же детали из каких-нибудь боярских палат или церкви в Останкине, не столько народную тягу к обильной и разнообразной декорации плоскости, сколько чуждое влияние архитектуры немецкого маньеризма?
На лице говорившего, известнейшего московского зодчего Щусева, блуждала ухмылочка, а в словах его, в интонации речи, чувствовалась академическая снисходительность …
Государь Федор III недовольно поморщился. Это не укрылось от взоров архитекторов, собравшихся на совещании Императорской Высшей Архитектурной Комиссии в Теремном дворце Кремля. Нетерпеливо заерзали Крюков и Фомин, «русский шотландец» Колли прикрыл глаза, Иофан уткнулся в разложенные на столе бумаги и чертежи, Жолтовский откинулся в кресле и тревожно вглядывался в лицо государя, а сидевшие чуть поодаль представители «архитектурной оппозиции»- конструктивисты братья Веснины и Ладовский, и лидер авангарда Мельников переглянулись между собой. Бертольд Любеткин снисходительно улыбался, Сергей Чермаев - русский дизайнер, который родился в Грозном, учился в Хэмпстеде, работал в Латинской Америке и Франции, а позже получил британское подданство, сосредоточенно разглядывал ухоженные кончики пальцев на руках...
…Государь тоскливо взглянул в окно. Из Теремного дворца открывался вид на кремлевский храм Святая Святых и семиярусную колокольню «Ивана Святого», напоминавшую колокольню Ивана Великого…Когда-то Борис Годунов, в знак утверждения Москвой монополии на власть, удостоверившей свои права священными регалиями и идеологией державной исключительности, вознамерился возвести в центре Кремля иерусалимский храм Святая Святых: "и камень, и известь, и сваи, - все было готово, и образец был деревянной сделан по подлиннику, как составляется Святая Святых". Замысел "перенесения" в центр Кремля, в цитадель, ставшую символом сакральной державности, где находились резиденция царя и митрополичье подворье, величайшей святыни христианского мира, был продолжением программы, заявленной Борисом Годуновым в коронационном чине. Идея построения вселенской святыни придавала целостность создаваемой модели Российского государства как последнего и единственного православного царства. Храм должен был стать главной святыней государства. Храм Соломона в Иерусалиме давно уже не существовал и образец был снят с храма Воскресения Христова, так как "паче меры" собирались устроить в новой святыне Гроб Господень. Поговаривали, царь Борис даже намеревался разрушить Успенский собор (надо полагать и Воскресенский), а затем выстроить здесь единый огромный храм "якоже в Иерусалиме, - во царствии сим хотяше устроити, подражая-мняся по всему Соломону самому..,"- а в храме "тройческого состава единаго видимаго возраста Христа Бога Гроб, - Божественныя Его плоти вместилище, с сущаго от Их во Иерусалиме мерою и подобием". Проект Бориса Годунова имел, несомненно, и своих апологетов, которые готовы были создать в Москве Второй Иерусалим, однако он не был полностью реализован из-за смерти царя. Собор достраивали после кончины Бориса Годунова на протяжении нескольких лет, без конкретности в следовании первообразу. Практически вся застройка Московского Кремля, комплекса его церквей как символа двадцати пяти Престолов Небесного Града, была посвящена "небесно-градской" символике. И храм Святая Святых с колокольней "Иван Святый" был центральным в градостроительной композиции всей Москвы, поэтому он также не избежал изменений в русле новой грандиозной идеи. Эти изменения и были произведены в "колокольном сюжете": собор оказался "увешанным" со всех сторон колоколами…
Щусев, казалось, не замечая недовольства государя, продолжал:
-После недолгого Смутного времени русская архитектура опоминалась медленно и имела в качестве образца, кажется, только зодчество конца XVI века, эпохи царей Федора Иоанновича, Бориса и Федора Борисовича.
-Вы имеете в виду годуновский стиль?- быстро спросил государь.
-Да, Ваше Величество. Зодчие и заказчики как будто наводили мостик через годы Смуты.
-Но, как мне помнится, в течение второй половины XVII века в русской архитектуре происходило быстрое вытеснение маньеристических элементов интерпретацией барочных мотивов.- неожиданно сказал государь.- Вплоть до появления национальных барочных манер - нарышкинского барокко, в первую очередь. Русское зодчество XVII века приобретало всё больше декоративных черт, и в нём продолжалась дальнейшая трансформация мотивов, связанных с классической архитектурой. Ну, вспомните хотя бы церковь Троицы в Никитниках в Москве, в которой были определены основные черты образа русского храма. Впрочем, было место и для иных явлений, связанных с менее массированным заказом, например, постройками Голицыных.
-Ваше величество, позвольте возразить.- все с той же неизменной академичной снисходительностью в голосе, сказал Щусев,- Русское зодчество эпохи возведения церкви Троицы в Никитниках ещё недостаточно классично для барокко.
-Разве?- слегка удивленно спросил царь.
-В нем высока роль традиционного московского декора, чересчур свободна трактовка ордера и слишком легко соединяются в одну художественную смесь различные по своему происхождению элементы.
-Такое положение ближе северному маньеризму с его смешением позднесредневековых, ренессансных и барочных элементов.- вступил в разговор Жолтовский.
-При царе Федоре Борисовиче и типы храмов, и их декор повторяли сложившиеся еще в предшествующем веке схемы. Только одну своеобразную тенденцию можно отметить в первое десятилетие после восшествия на престол государя Федора Борисовича: стремление к умножению и дроблению изначально цельного и строгого итальянизирующего декора «годуновского» стиля.-сказал Щусев.
-Время правления царя Бориса и сына его, Федора Борисовича не вызывало стремления к изоляции и восстановлению всего обихода православного царства. - заметил государь.- Напротив, напомню вам- было понимание того, что без технических, военных, культурных и даже этикетных новшеств Запада существование страны не столько невозможно, сколько ущербно.
-Да, Ваше Величество. - усмехнулся Щусев.- Источником этих новшеств не могла быть соседняя Польша, столь близкая и опасная именно после беспокойных лет Смуты. А потому Польша и стоящий за ней католический мир, пожалуй, за исключением Австрии и союзных ей земель Германии и его архитектура на Московское царство влияния в первой половине века не оказывали. Гораздо привычнее были обеспеченные торговым обменом связи с протестантским миром Северной Европы: с Голландией, Англией, Германией и даже враждебной соседкой Швецией…
-Я понял, что вы хотите сказать.- перебил Щусева государь.- Что эти связи прямо отражаются в архитектурной ситуации. Но право, стоит ли перечислять и упоминать всех этих голландских, немецких и шведских мастеров? Тем более, с иностранными мастерами у нас происходили странные превращения. Итальянцы становились сдержаннее. Работы немцев приобретали «итальянизированный» характер. Швейцарцы склонялись к северным вариантам барокко. Но…Наше совещание посвящено обсуждению концепций формирования нового облика столицы- представительного, достойного и вместе с тем- приветливого и человечного.
-Ваше Величество, основа для формирования новой столичной архитектуры имеется.- возразил Щусев.- Я говорю о том, что заметно хуже дело обстоит со стилем. Собственно, мое вступление как раз о выборе архитектурного стиля. Архитектура есть, стиля - нет!
-Вы речь ведете о двойственной природе культуры времени первых Годуновых.- заметил государь.- А клоните к чему? Что использование западных форм носило тогда и носит сейчас характер эпизодический, что это не прямой подход к усвоению всего стиля, а отдельные попытки, пробы и декоративные вставки? Кто ж спорит, что это происходит только в отдельных случаях, а в основной массе памятников стиль оставался адаптированным?
-Нам потребуется новое обращение к западной архитектуре.
-То есть, применительно к вашим словам, нам вновь может потребоваться что-то эдакое, сопровождавшееся бы сменой ориентации? При ранних Годуновых речь шла о смене ориентации с немецкого маньеризма на маньеризм голландский, и в конце концов- о создании нового, нарышкинского стиля, первого стиля русской архитектуры? Я правильно вас понял, Алексей Викторович?
-Точно так, Ваше Величество. Стиля, в котором классические ордерные формы заняли ведущее место.
-Плоский ордер.- вновь подал реплику Жолтовский.- И линейный, графический характер фасадов. Стремление к простоте контуров и внутренней планировки зданий.
-Ну, это уже надобно адресовать вам, специалистам.- вздохнул Федор III.- Трезвый анализ сложившейся ситуации приводит к непреложному выводу: Москва нуждается в серьезной и незамедлительной реконструкции. В мировой истории можно найти пример капитальной реконструкции огромного старого города.
-Ваше Величество, Париж?
-Да. Париж. Причем французская столица имеет схожую с Москвой радиально-кольцевую систему планировки. Префект Осман в середине прошлого века провел капитальную реконструкцию. Не будем сейчас говорить о том, удалось ли преобразовать Париж в город, пригодный для жилья. Очевидно- удалось. Перед нами же стоит совершенно другая задача. Застройка новых улиц и проспектов, капитальная реконструкция уже имеющихся улиц, должны сформировать совершенно иной облик Москвы. Решая данную задачу, мы можем опираться на парижский опыт, тем более многого для этого не требуется: выработать единый тип жилого дома и в соответствии с ним вести дальнейшую застройку улиц. Может быть, Москва в этом случае, при реализации единообразия, получит особый, московский стиль архитектуры.
-Но он лишь будет копией.- возразил Щусев.
-Я согласен с вами. Мне видится, что в Москве должны появиться не просто нарядные и чистые дома. Москва должна стать городом, имеющим собственный стиль и яркую архитектуру. Об этом мы с вами и переговорим, но прежде, господа, если не возражаете, сделаем небольшую паузу в ходе нашего совещания.
Государь взглянул на кабинетные часы:
-Сейчас около десяти часов утра*. - сказал он,- Прервемся, господа, на сорок пять минут…
Царь вышел из залы.
====
-Сейчас около десяти часов утра*- У государя был сложившийся распорядок дня. Даже если светские мероприятия заканчивались очень поздно, Федор III поднимался около восьми часов утра. На первый завтрак ( в восемь тридцать утра) государь пил у себя в кабинете чай, а с девяти часов утра начинал рабочий день с рутинного доклада или приема. Как правило, утром следовало не более двух-трех докладов, коротких аудиенций по неотложным вопросам или приемов, которые занимали около трех часов. С двенадцати часов дня в распорядок вклинивались «представлявшиеся» и аудиенции. Завтрак подавали в час дня. С трех часов дня работа возобновлялась. В пять часов вечера следовал обязательный чай. После чаепития государь вновь работал до обеда, который подавали к восьми часам вечера. Обед продолжался около часа. После обеда время могло распределяться по-разному. Все зависело от степени занятости императора. Рабочий день завершался в полночь вечерним чаем. Но и после чая царь уходил в кабинет и проводил два-три часа за неустанным чтением представляемых ему докладов и подробных записок.
Разумеется, наряду с докладами и работой с документами, были и необходимые представительские мероприятия и инспекционные поездки.
11 октября 1933 года.
Москва. Кремль.
-…русские архитекторы эпохи эклектики, с упоением и тщательностью копировавшие формы русских храмов середины XVII века, считали эти формы и весь стиль «узорочья» наиболее ярким выражением русского духа. Но представьте, каково же было бы их изумление, если бы они смогли увидеть в ширинках и колонках Исторического музея, с беспримерной археологической сухостью воспроизводящих те же детали из каких-нибудь боярских палат или церкви в Останкине, не столько народную тягу к обильной и разнообразной декорации плоскости, сколько чуждое влияние архитектуры немецкого маньеризма?
На лице говорившего, известнейшего московского зодчего Щусева, блуждала ухмылочка, а в словах его, в интонации речи, чувствовалась академическая снисходительность …
Государь Федор III недовольно поморщился. Это не укрылось от взоров архитекторов, собравшихся на совещании Императорской Высшей Архитектурной Комиссии в Теремном дворце Кремля. Нетерпеливо заерзали Крюков и Фомин, «русский шотландец» Колли прикрыл глаза, Иофан уткнулся в разложенные на столе бумаги и чертежи, Жолтовский откинулся в кресле и тревожно вглядывался в лицо государя, а сидевшие чуть поодаль представители «архитектурной оппозиции»- конструктивисты братья Веснины и Ладовский, и лидер авангарда Мельников переглянулись между собой. Бертольд Любеткин снисходительно улыбался, Сергей Чермаев - русский дизайнер, который родился в Грозном, учился в Хэмпстеде, работал в Латинской Америке и Франции, а позже получил британское подданство, сосредоточенно разглядывал ухоженные кончики пальцев на руках...
…Государь тоскливо взглянул в окно. Из Теремного дворца открывался вид на кремлевский храм Святая Святых и семиярусную колокольню «Ивана Святого», напоминавшую колокольню Ивана Великого…Когда-то Борис Годунов, в знак утверждения Москвой монополии на власть, удостоверившей свои права священными регалиями и идеологией державной исключительности, вознамерился возвести в центре Кремля иерусалимский храм Святая Святых: "и камень, и известь, и сваи, - все было готово, и образец был деревянной сделан по подлиннику, как составляется Святая Святых". Замысел "перенесения" в центр Кремля, в цитадель, ставшую символом сакральной державности, где находились резиденция царя и митрополичье подворье, величайшей святыни христианского мира, был продолжением программы, заявленной Борисом Годуновым в коронационном чине. Идея построения вселенской святыни придавала целостность создаваемой модели Российского государства как последнего и единственного православного царства. Храм должен был стать главной святыней государства. Храм Соломона в Иерусалиме давно уже не существовал и образец был снят с храма Воскресения Христова, так как "паче меры" собирались устроить в новой святыне Гроб Господень. Поговаривали, царь Борис даже намеревался разрушить Успенский собор (надо полагать и Воскресенский), а затем выстроить здесь единый огромный храм "якоже в Иерусалиме, - во царствии сим хотяше устроити, подражая-мняся по всему Соломону самому..,"- а в храме "тройческого состава единаго видимаго возраста Христа Бога Гроб, - Божественныя Его плоти вместилище, с сущаго от Их во Иерусалиме мерою и подобием". Проект Бориса Годунова имел, несомненно, и своих апологетов, которые готовы были создать в Москве Второй Иерусалим, однако он не был полностью реализован из-за смерти царя. Собор достраивали после кончины Бориса Годунова на протяжении нескольких лет, без конкретности в следовании первообразу. Практически вся застройка Московского Кремля, комплекса его церквей как символа двадцати пяти Престолов Небесного Града, была посвящена "небесно-градской" символике. И храм Святая Святых с колокольней "Иван Святый" был центральным в градостроительной композиции всей Москвы, поэтому он также не избежал изменений в русле новой грандиозной идеи. Эти изменения и были произведены в "колокольном сюжете": собор оказался "увешанным" со всех сторон колоколами…
Щусев, казалось, не замечая недовольства государя, продолжал:
-После недолгого Смутного времени русская архитектура опоминалась медленно и имела в качестве образца, кажется, только зодчество конца XVI века, эпохи царей Федора Иоанновича, Бориса и Федора Борисовича.
-Вы имеете в виду годуновский стиль?- быстро спросил государь.
-Да, Ваше Величество. Зодчие и заказчики как будто наводили мостик через годы Смуты.
-Но, как мне помнится, в течение второй половины XVII века в русской архитектуре происходило быстрое вытеснение маньеристических элементов интерпретацией барочных мотивов.- неожиданно сказал государь.- Вплоть до появления национальных барочных манер - нарышкинского барокко, в первую очередь. Русское зодчество XVII века приобретало всё больше декоративных черт, и в нём продолжалась дальнейшая трансформация мотивов, связанных с классической архитектурой. Ну, вспомните хотя бы церковь Троицы в Никитниках в Москве, в которой были определены основные черты образа русского храма. Впрочем, было место и для иных явлений, связанных с менее массированным заказом, например, постройками Голицыных.
-Ваше величество, позвольте возразить.- все с той же неизменной академичной снисходительностью в голосе, сказал Щусев,- Русское зодчество эпохи возведения церкви Троицы в Никитниках ещё недостаточно классично для барокко.
-Разве?- слегка удивленно спросил царь.
-В нем высока роль традиционного московского декора, чересчур свободна трактовка ордера и слишком легко соединяются в одну художественную смесь различные по своему происхождению элементы.
-Такое положение ближе северному маньеризму с его смешением позднесредневековых, ренессансных и барочных элементов.- вступил в разговор Жолтовский.
-При царе Федоре Борисовиче и типы храмов, и их декор повторяли сложившиеся еще в предшествующем веке схемы. Только одну своеобразную тенденцию можно отметить в первое десятилетие после восшествия на престол государя Федора Борисовича: стремление к умножению и дроблению изначально цельного и строгого итальянизирующего декора «годуновского» стиля.-сказал Щусев.
-Время правления царя Бориса и сына его, Федора Борисовича не вызывало стремления к изоляции и восстановлению всего обихода православного царства. - заметил государь.- Напротив, напомню вам- было понимание того, что без технических, военных, культурных и даже этикетных новшеств Запада существование страны не столько невозможно, сколько ущербно.
-Да, Ваше Величество. - усмехнулся Щусев.- Источником этих новшеств не могла быть соседняя Польша, столь близкая и опасная именно после беспокойных лет Смуты. А потому Польша и стоящий за ней католический мир, пожалуй, за исключением Австрии и союзных ей земель Германии и его архитектура на Московское царство влияния в первой половине века не оказывали. Гораздо привычнее были обеспеченные торговым обменом связи с протестантским миром Северной Европы: с Голландией, Англией, Германией и даже враждебной соседкой Швецией…
-Я понял, что вы хотите сказать.- перебил Щусева государь.- Что эти связи прямо отражаются в архитектурной ситуации. Но право, стоит ли перечислять и упоминать всех этих голландских, немецких и шведских мастеров? Тем более, с иностранными мастерами у нас происходили странные превращения. Итальянцы становились сдержаннее. Работы немцев приобретали «итальянизированный» характер. Швейцарцы склонялись к северным вариантам барокко. Но…Наше совещание посвящено обсуждению концепций формирования нового облика столицы- представительного, достойного и вместе с тем- приветливого и человечного.
-Ваше Величество, основа для формирования новой столичной архитектуры имеется.- возразил Щусев.- Я говорю о том, что заметно хуже дело обстоит со стилем. Собственно, мое вступление как раз о выборе архитектурного стиля. Архитектура есть, стиля - нет!
-Вы речь ведете о двойственной природе культуры времени первых Годуновых.- заметил государь.- А клоните к чему? Что использование западных форм носило тогда и носит сейчас характер эпизодический, что это не прямой подход к усвоению всего стиля, а отдельные попытки, пробы и декоративные вставки? Кто ж спорит, что это происходит только в отдельных случаях, а в основной массе памятников стиль оставался адаптированным?
-Нам потребуется новое обращение к западной архитектуре.
-То есть, применительно к вашим словам, нам вновь может потребоваться что-то эдакое, сопровождавшееся бы сменой ориентации? При ранних Годуновых речь шла о смене ориентации с немецкого маньеризма на маньеризм голландский, и в конце концов- о создании нового, нарышкинского стиля, первого стиля русской архитектуры? Я правильно вас понял, Алексей Викторович?
-Точно так, Ваше Величество. Стиля, в котором классические ордерные формы заняли ведущее место.
-Плоский ордер.- вновь подал реплику Жолтовский.- И линейный, графический характер фасадов. Стремление к простоте контуров и внутренней планировки зданий.
-Ну, это уже надобно адресовать вам, специалистам.- вздохнул Федор III.- Трезвый анализ сложившейся ситуации приводит к непреложному выводу: Москва нуждается в серьезной и незамедлительной реконструкции. В мировой истории можно найти пример капитальной реконструкции огромного старого города.
-Ваше Величество, Париж?
-Да. Париж. Причем французская столица имеет схожую с Москвой радиально-кольцевую систему планировки. Префект Осман в середине прошлого века провел капитальную реконструкцию. Не будем сейчас говорить о том, удалось ли преобразовать Париж в город, пригодный для жилья. Очевидно- удалось. Перед нами же стоит совершенно другая задача. Застройка новых улиц и проспектов, капитальная реконструкция уже имеющихся улиц, должны сформировать совершенно иной облик Москвы. Решая данную задачу, мы можем опираться на парижский опыт, тем более многого для этого не требуется: выработать единый тип жилого дома и в соответствии с ним вести дальнейшую застройку улиц. Может быть, Москва в этом случае, при реализации единообразия, получит особый, московский стиль архитектуры.
-Но он лишь будет копией.- возразил Щусев.
-Я согласен с вами. Мне видится, что в Москве должны появиться не просто нарядные и чистые дома. Москва должна стать городом, имеющим собственный стиль и яркую архитектуру. Об этом мы с вами и переговорим, но прежде, господа, если не возражаете, сделаем небольшую паузу в ходе нашего совещания.
Государь взглянул на кабинетные часы:
-Сейчас около десяти часов утра*. - сказал он,- Прервемся, господа, на сорок пять минут…
Царь вышел из залы.
====
-Сейчас около десяти часов утра*- У государя был сложившийся распорядок дня. Даже если светские мероприятия заканчивались очень поздно, Федор III поднимался около восьми часов утра. На первый завтрак ( в восемь тридцать утра) государь пил у себя в кабинете чай, а с девяти часов утра начинал рабочий день с рутинного доклада или приема. Как правило, утром следовало не более двух-трех докладов, коротких аудиенций по неотложным вопросам или приемов, которые занимали около трех часов. С двенадцати часов дня в распорядок вклинивались «представлявшиеся» и аудиенции. Завтрак подавали в час дня. С трех часов дня работа возобновлялась. В пять часов вечера следовал обязательный чай. После чаепития государь вновь работал до обеда, который подавали к восьми часам вечера. Обед продолжался около часа. После обеда время могло распределяться по-разному. Все зависело от степени занятости императора. Рабочий день завершался в полночь вечерним чаем. Но и после чая царь уходил в кабинет и проводил два-три часа за неустанным чтением представляемых ему докладов и подробных записок.
Разумеется, наряду с докладами и работой с документами, были и необходимые представительские мероприятия и инспекционные поездки.