В ожидании Армагеддона
Прислано владельцу сего блога по почте. Все сходство с реальными персонажами, полагаю, случайно.
Через несколько лет я умер, и сразу попал к богу.
-Ну, и как ты думаешь, - что я с тобой буду делать?
-Да знаю я, - пытать ты меня будешь самой страшной пыткой, потому как мы с тобой враги.
-Догадливый. А ты знаешь, какая самая страшная пытка?
-Ты покажешь мне результат моих деяний и потом я буду в одиночестве бездну времен ждать Армагеддона, имея лишь прошлое и мысли и память о нем, не зная, что происходит, не имея возможности ни на что повлиять и ничего изменить, способный лишь мыслить, но не действовать. И душа моя будет одна - до самого небытия или до воскрешения.
-Верно ты понял. Не зря интересовался гностицизмом. Куда ж тебя направить, чтобы показать результат твоих деяний? Ну ладно, давай, по вашему летоисчислению, в год 2084 (символика все-таки!).
-Мы летели над огромным мегаполисом мегаполисов, из стекла и бетона («бля, я мечтал о поселениях типа райцентров!»), без рек, деревьев и парков. По улицам на авто и по воздуху на аэро («а я хотел, чтобы больше ходили пешком») неслись люди, чужие и равнодушные друг другу.
-Ты знаешь, где мы? Это на месте города, который ты полюбил больше всех городов. Его разрушила последовавшая за твоей революцией война. Даже кручи на правобережье были срыты бомбежками. А не будь твоих деяний, не было бы революции и войны, и город был бы цел, и в кафе на Ярославовом валу сидели бы люди, ели бы пирожки с черникой и пили бы чай.
-А старухи рылись бы на помойках, а девчонки шли бы в проститутки.
-Я не хочу с тобой спорить. Я все знаю, и ты подобен мне своим всезнанием. Нам все и так понятно. И никого не переубедишь. Я, бог, как и вы, люди, страшно одинок.
Под нами были улицы - длинные и ровные .
-Вот смотри, улица имени Мартовского восстания (в нем погибнет большая часть людей, которых ты здесь знал, но это будет уже после тебя, и больше об этом событии ты не узнаешь вплоть до самого Армагеддона), вот улица имени т. ЕА. - вон, чуть дальше, стоит памятник ей, - а там, чутьв сторону- улица имени т. АК. Но свернем мы сейчас на улицу, названную в честь тебя, и прямо по ней будет Пантеон павших героев, куда мы и направляемся.
-А зачем же в честь меня? Покойник при жизни культ личности очень не любил.
-Ты же знаешь, что логика исторического процесса не считается с субъективными желаниями.
Внутри Пантеона павших героев висели фотографии людей, некоторых из которых я хорошо знал, но большинство было незнакомыми - пришли в движение и организацию уже после моей смерти. Под фотографиями были даты жизни и смерти, но приведены они были по новому календарю, и единственное, что я понял, так это то, что большинство товарищей - и кого я знал, и кого не знал - погибли молодыми. Своей фотографии я не нашел, и порадовался, что при жизни очень не любил фотографироваться. У всех товарищей на фотографиях были удивительно одухотворенные лица.
-Сейчас ты будешь слушать лекцию по истории ХХХ, - сказал мне бог.
Зал заполняли люди со скучающими лицами и с ноутбуками для конспектирования. Они разговаривали о своем, парни перешептывались с девушками, и все было в том духе, который я и ожидал. Страшного ничего не было, но все было очень знакомым по СССРовским фильмам и воспоминаниям раннего детства. Ужаса не было, была скука.
На экране появилось стереоскопическое изображение лектора в пиджаке и при галстуке:
-Благодаря прогрессу техники, на который вы возлагали такие надежды, эту лабуду сейчас вынуждены слушать люди по всей Всемирной Федерации, - шепнул мне бог.
...ХХХ возник в самых тяжелых условиях экономической деградации, политической реакции и - как уж там писал товарищ МИ- гм, да, духовного маразма. Словом, так сказать, в эпоху Реставрации. Но с самого начала наша родная беспартея вела непримиримую борьбу против оппортунизма, реформизма и -антиорганизацинизма…, извиняюсь, антиорганизационизма. Она разгромила все правые и левые уклоны пособников сталинизма, троцкизма, анархизма образа жизни, довеизма (часть слушателей между тем рылась по поисковикам, чтобы освежить в памяти, что все это такое) и ленинизма. Сперва благодаря т. МИ был разоблачен как прямой пособник классового врага и с позором изгнан из беспартейных рядов известный буржуазный лжеученый ВБ, который, впрочем, если подходить с точки зрения организационной науки и смотреть на вещи тектологически («в СССР сказали бы - диалектически», - подумал я), имел и свои заслуги, как имел и свои заслуги похожий на него деятель эпохи подготовки Второй революции («Первая - Великая Французская Революция, Третья - ваша», - шепнул мне бог) Плеханов. Потом был разоблачен ИЗ, которого признание права наций на самоопределение довело до алкоголизма, шизофрении и любви к катедер-марксистке, признававшей примат борьбы за права человека и права ЛГБТ. Потом был разоблачен антиорганизационистский довеистский уклон, представители которого, как стало известно Комбезу много лет спустя, были связаны с всемирным масонством, что видно по изданной ими после изгнания из славных рядов ХХХ книжке жИда Дове с масонскими картинками. Наконец, был дан решительный отпор желавшему проникнуть в железную когорту борцов за либертарную социальную революцию ММ, который был, как сказано в «Кратком курсе истории ХХХ», идеалистом, субъективистом, сторонником многофакторного подхода к истории, наци-анархистом, а сверх того, как говорилось в одном внутреннем беспартейном документе тех лет, «бабником и ловеласом, всячески домогавшимся со своими сальными комплиментами до нашего товарища женского пола».
В зале произошло небольшое оживление. Бегущей строкой под экраном появился вопрос «А можно об этом поподробнее?».
Лектор, у которого в этом моменте рассказа и у самого прорезался небольшой интерес к предмету изложения, несколько смущенно сказал:
-Я понимаю, товарищи, ЧТО вас интересует. Дело, так сказать, молодое. Но, к сожалению, внутренний беспартейный документ в полном объеме не сохранился и подробности пока не известны. Но при Институте истории беспартеи при Общем Совете ХХХ создан комитет по изучению данного вопроса, так что нет ничего, так сказать тайного, что не стало бы явным.
Разочарованные слушатели вернулись к тому, что и делали. А слушая вполуха лектора, они использовали выдавшееся свободное время для написания отчетов о своей жизни за день для Общего Совета. Отчеты полагалось писать в трех вариантах: секретном, полусекретном и несекретном. За день, по большому счету, ничего не происходило, и, что самое обидное, отчеты никто и никогда не читал, но, как писал товарищ МИ, для победы социальной революции требуется самодисциплина, еще более жесткая, чем принудительная дисциплина эксплуататорского общества.
Докладчик между тем продолжал:
- … Наконец, уже после Великой Сентябрьской революции железные когорты нашей либертарной беспартеи разгромили прокравшихся в ряды революции этнофашистов из т.н. УПЛСР (бывшие социал-революционные социал-националисты), примазавшихся к социальной революции укро-этно-наци, выступавших против торжества культуры нового общества, социалистической по содержанию и космополитической по форме. Эти презренные укро-этно-наци -уклонисты, мало того, что настаивали на сохранении разделяющей людей и препятствующей их слиянию в универсальную культуру социалистических мегаполисов этнической идентичности, но и осмелились наглым образом утверждать, что с их позицией был согласен сам товарищ МИ. Но антиавторитарная рука Комбеза разгромила все эти этно-поползновения, и только отдельные уцелевшие банды укро-этно-наци бродят кое-где по региону 8657/25 (бывшая т.н.Украина), пытаясь осуществить контрреволюцию, которую они демагогически называют новой революцией против «социалистского космополитического спрута»
Мне стало тяжело и противно.
-Все понятно, - сказал я богу. Можно не продолжать. Страшного ничего вроде бы не происходит («хотя как уж там громили «укро-этно-наци», я тоже не узнаю до самого Армагеддона»), но жить в таком обществе мне бы не хотелось. Только зря ты думаешь меня этим мучить, - я что-то подобное и предвидел.
-Сейчас тебе будет наибольшая мука, - ответил бог. Я буду мучить тебя надеждой.
Мы полетели на окраину города, пролетели по улице т. Б., свернули на улицу Мирового пожара, по улице Компьютеризации, от которой отходили улицы т. Богданова и т. Ирины Каховской пересекли неимоверно широкое бетонное шоссе («а раньше здесь была река, - ты же хотел покорения и очеловечивания природы. Вот оно и сбылось, пусть и не в таких формах, как ты хотел», - прошептал мне бог) и, наконец, влетели в небольшую квартиру. Там сидело несколько молодых людей, парней, девушек, и тех, чью гендерную идентичность трудно было определить («после Третьей революции произошло размывание гендерной идентичности, и вообще межличностные отношения приобрели не очень понятный для людей предыдущих эпох характер», - шепнул мне бог. - «Да я ж не против, хотя лично меня эта тема при жизни не очень интересовала» - «Все равно ты не узнаешь об этом до самого Армагеддона»).
Докладчик (докладчица?) с неопределенной гендерной идентичностью и с одухотворенным лицом говорил(а):
-Революционеры периода Третьей революции ошиблись. Первая революция утвердила тоталитаризм рынка и частного капитала, Вторая революция - тоталитаризм государства и государственного капитала, их Третья революция привела к тоталитаризму общества и общественного капитала. Мы знаем теперь, что МИ, АК и их товарищи были - и в этом их трагическая вина - предвестниками нового эксплуататорского общества. За это их критиковал еще ММ в найденной мною недавно при раскопках в руинах блогосферы статье 2013г. «ХХХизм как идеология нового квазиленинистского авторитаризма». Но на наиболее правильных позициях в ту эпоху стоял все же не ММ, у которого у самого преобладали социалистские настроения, а анархо-индивидуалисты. Недаром их поливает грязью казенная социалистская историография («зачем мне такая мука,» - наконец подумал я, и бог удовлетворенно улыбнулся). Они отстаивали свободу личности, и новые производительные силы, возникающие благодаря научной революции, делают возможным полное хозяйственное самообеспечение каждой личности, уничтожение современного чудовищного социалистского спрута с его тоталитарным контролем общества над индивидом - наши общие собрания куда тоталитарнее КГБ - и переход к братству нераздельных, но не слиянных индивидов. Про подобную роль новых технологий в утверждении коммуно-индивидуализма писал еще до Второй революции анархист Боровой
(«И это я предвидел», - подумал я).
Парень, похожий на АК и Сен-Жюста, возразил:
-Ты ошибаешься. Революционеры той эпохи ошиблись главным образом в другом. Они повторили ошибку критиковавшегося ими Маркса, сочтя, что появившиеся в их время производительные силы сами по себе могут привести к победе гармоничного общества. Ссылкой на неонанотехнологии ты повторяешь их ошибку. На самом деле, производительные силы лишь создают некоторые возможности и некоторые опасности. Не бывает последней революции. Каждая революция решает одни проблемы и создает другие. Самое страшное - самоуспокоиться, считая, что твоя революция - последняя. Если сделаешь это, неизбежна победа нового тоталитаризма.
-Ну, тоталитаризма все же нет. Мы собираемся сейчас свободно и никто нас за это не репрессирует, как было с марксистскими подпольщиками после Второй революции, - возразила девушка в очках.
-Да, не репрессируют, только вынуждают отстаивать наши взгляды на Общем Совете и спорить с этими выжившими из ума ортодоксами до тех пор, пока у обоих сторон не зайдет ум за разум, и не устанут языки. Это что, к черту, не репрессии?
-Не матерись.
-Извини, срываюсь порой. И лицемерная вежливость надоедает. И власть общих собраний надоедает. Ладно, переживем. Но вообще-то диктатура бюрократических процедур, предназначенных регулировать решения общих собраний, оказалась в некотором отношении страшнее диктатуры государства и правящих классов. Сейчас даже нет конкретного врага, которого можно свергнуть. Анархо-коммунист, живший между Первой и Второй революциями, Карло Пизакане, считал, что после революции не будет государства, зато останется Закон. После Третьей революции так и вышло, и это оказалось кошмаром.
Докладчик(докладчица) спросил(а) его:
- Подожди, так что, по твоему, после нашей революции будет новое перерождение, и лет через 150 новые, неизвестные нам революционеры будут критиковать нас так же, как Маркс с Энгельсом критиковали Руссо и Робеспьера, а МИ с АК - Маркса и Энгельса?
- Я склонен так думать. Об этом и забытый всеми (кроме нашей группы) Герцен любил рассуждать. Если невозможен рай, нельзя смиряться с адом. Нет последней революции, все обречено на вырождение. Против вырождения требуется новая революция. И так далее.
Девочка в очках сказала:
- Так это же инферно.
- Да, - но оно продлится до самого Армагеддона.
- Ну ладно, - сказал бог, наверное, нам пора. Мне к своим делам, а тебе ждать в одиночестве наступления Армагеддона. Понимаю, что тебе очень жалко, что ты не сможешь повлиять на этих нещадно критикующих тебя твоих товарищей из твоего будущего, и даже сочувствую тебе, но у тебя - твое дело, у меня - свое. И помочь ничем тебе я не могу. Ты свое дело уже сделал, свой вклад в историю инферно внес, эти пусть делают свое. Какие-то просьбы есть?
-Ты - мой враг, но ты - честный враг, и мне не впадлу просить тебя. Скажи, ты знаешь, что будет дальше и чем кончится Армагеддон?
-Нет, не знаю. Ведь я, как ты знаешь, - не всеведущий и не всесильный.
-Хорошо. А если Армагеддон кончится небытием, можешь перед этим небытием напоследок устроить мне встречу с душами моих товарищей. Ведь мы должны быть вместе - хоть в раю, хоть в аду.
-Не обещаю, но постараюсь. Если не смогу, ты все же не очень переживай. В истории ваши души все равно вместе. Для этих вот ребятишек, которых ты сейчас видел, например, вы все - инициаторы Третьей революции и виновники ее социалистского перерождения. Так что, за все доброе и злое, что стало результатом твоего деяния, и за все, что сделали твои товарищи после тебя, отвечаешь ты.
-Я знаю.
-А что уж будет с твоей индивидуальной душой в бездне времен пред Армагеддоном - неважно. Сам же писал, что индивидуальная судьба не имеет значения, и что «я» - лишь точка пересечения разных «мы».
-И это я знаю.
-Тогда - до встречи на Армагеддоне.
И остался я один в бездне времен. Но был я не один - потому как мое «я» и вправду было всего лишь пересечением разных «мы», и осталось со мной мучительное счастье воспоминаний, как и горечь не проверяемых практикой мыслей. Но к такому состоянию было мне лично не привыкать.
Так я и ждал Армагеддона…
МИ