О РЫБАХ. ИЗБОРНИК.
http://czerniec.livejournal.com/19584.html?view=96128#t96128
Константин Чернец
О РЫБАХ. ИЗБОРНИК.
Получилось так, что всю неделю Константин Чернец изучал актуальное искусство. А в конце недели захотел выбежать на улицу, по улице этой вверх и вниз бегать, кричать, а лучше лаять и кусать. Как актуальный художник.
Но не выходит. То есть не получается на улицу. Вот он и бегает вдоль строк. Вверх и вниз. И кусать - не желает.
Хочется написать что-нибудь интересное. Чтобы не беспокоило никого, а утешало и баюкало, сказку на ночь почти, колыбельную. Из безмятежных слов прямо во сны. Тихонечко, зыбая-колыбая, как Моисей в люльке по водам Нила…
О! О рыбах можно. Рыбы всем интересны. Всё - символ всего. С чего ни начни рассказ, если есть досуг, можно никогда не заканчивать. Рыба тоже символ и того, и того, и этого. Мудрости и смерти, например.
О них столько всего написано хорошего. Начиная с Евангелия и заканчивая, наверное, Анатолием Беляковым. Его «Сумму ихтиологии» читали? Почитайте и закончим с рыбами. Или продолжим чуть-чуть. Я попытаюсь дополнить беспримерный трактат Белякова. У меня есть несколько интересных цитат. Получится актуальный текст с аппроприациями.
Куда ни, встречаешься с нею, с рыбою, взглядом. Первая сказка, читанная мне бабушкой в детстве, начиналась: «Жил старик со своею старухой у самого синего моря…». И не только в книжках. Дома были рыбки у меня - в пятилитровой банке недолго - долго в пятилитровой банке невозможно. Они куда-то исчезли, а я и не озаботился полюбопытствовать, куда. Потом был печной Емеля со щукой. И рыбные супы мамины. Отсюда первое чувство рыбы: чудесное исполнение желаний.
Рыба - беспечное расточительство и щедрость жизни. Ничего нового? А если эти сказки совместить с рассказом о насыщении трёх тысяч парою рыбок? Или ещё, предлагая апостолам поесть, называет их детками: «Дети! есть ли у вас какая пища? <…> Когда же вышли на землю, видят разложенный огонь и на нем лежащую рыбу и хлеб». А про рыбий жир Беляков уже написал. Я его не ел, но многие дети до меня выросли на рыбьем жиру. Она наша Мать, кормилица наша.
Да, рыбка как детство, беспечное детство, расточительное разноцветное, неустанное. Очень простодушно китаец заметил это:
«Чжуан-цзы и Хуэй-цзы прогуливались по мосту через реку Хао. Чжуан-цзы сказал: "Как весело играют рыбки в воде! Вот радость рыб!"
- Ты ведь не рыба, - сказал Хуэй-цзы, - откуда тебе знать, в чем радость рыб?
- Но ведь ты не я, - ответил Чжуан-цзы, - откуда же ты знаешь, что я не знаю, в чем заключается радость рыб?»
Но и здесь уже кисловатый привкус познания добра и зла, и тяжёлый желтоватый закат детства. Начинаем выбирать: мудрая рыба, глупая рыба, кошерная или трефная, есть или отпустить… И книги начинаем читать сами. И запоминать.
Вы любите ли Флобера? Нет, другого, которому опротивела обывательская Франция, с предсказуемыми революциями, c супружеской неверностью и мышьяком в желудке мадам, Франция. Флобера прелестной пафосной книги «Саламбо»:
«То были рыбы, принадлежавшие роду Барка. Происходили эти рыбы от
первобытных налимов, породивших мистическое яйцо, в котором таилась
богиня. Мысль, что они совершают святотатство, вновь разожгла алчность
наемников; они быстро развели огонь под медными сосудами и стали с
любопытством глядеть, как диковинные рыбы извивались в кипятке.<…>
Солдаты слышали, как она шептала:
- Погибли! Все погибли! Вы не будете больше подплывать, покорные моему
зову, как прежде, когда, сидя на берегу озера, я бросала вам в рот арбузные семена! Тайна Танит жила в глубине ваших глаз, более прозрачных, чем пузырьки воды на поверхности рек...
Она стала звать их по именам, которые были названиями месяцев:
- Сив! Сиван! Таммуз! Эдул! Тишри! Шебар! О, сжалься надо мною, богиня!»
Ищем мудрость. Задумываемся о смерти. Подросток - это то, что не боится всерьёз ужасаться смерти. Думает много о ней и о противоположном поле. Смерть - противоположный пол. Да, именно, Инь\Ян. Мудрость - это о смерти. Теперь в рыбу нужно всмотреться, может, смерть не так уж страшна. Во внутренность всмотреться, в свежую, в разрезанное брюшко.
Из жития махасиддхи: «Учителя Луйипу назвали так потому, что он ел рыбьи внутренности. <…> Он стал вылавливать в Ганге выброшенные рыбьи внутренности и питался этим в течении двенадцати лет, занимаясь практикой. Когда однажды торговка рыбой увидела его за едой, она назвала его Луйипа, "старые рыбьи потpоха". Под этим именем он достиг Просветления и прославился». И ещё один: «Минапа pыбачил в океане Ита в Камарупе и продавал улов на базаре. Однажды огромная рыба попала на крючок и утащила его в воду. Развернувшись, она проглотила рыбака, но он не умер - такая у него была карма. В это время богиня Ума спрашивала Махадеву о Дхарме. "Моя Дхарма - секретное учение, его нельзя открывать не своим, - ответил Махадева. - Давай закроемся на дне океана, чтобы никто не слышал, о чем мы говорим". И вот, рыба, проглотившая Минапу, случайно пpоплывала под домом на дне океана. К тому времени богиня Ума уже уснула от объяснений Махадевы, и когда он спросил ее: "Понимаешь ?", Минапа ответил изнутри рыбы : "Понимаю". Так ему удалось услышать Дхарму».
Тревожно, но обнадёживает. Верится будто она, смерть, осмысленна и потому одолима; что она не как время, не как Завтра - пришло - и всё, а зверь в чаще. Которого можно выследить и добыть. А если сам окажешься добычей, есть счастливая вероятность там, в придонных тьмах, услышать сокровенное. Рыбаки - те самые рыбаки, что так часто тонут из-за много выпитой водки - не очень боязливы. У нас на речке памятник одному. Воды там - по колено. Как он..? Андрей Платонов в «Чевенгуре» вывел такого чудного - смертоискателя.
«Захар Павлович знал одного человека, рыбака с озера Мутево, который многих расспрашивал о смерти и тосковал от своего любопытства; этот рыбак больше всего любил рыбу, не как пищу, а как особое существо, наверное знающее тайну смерти. Он показывал глаза мертвых рыб Захару Павловичу и говорил: "Гляди - премудрость". Рыба между жизнью и смертью стоит, оттого она и немая и глядит без выражения; телок ведь и тот думает, а рыба нет - она все уже знает". Созерцая озеро годами, рыбак думал все об одном и том же - об интересе смерти»
Куда от смерти бежит человек, от удушливого ощущения её неминуемости? Лицом в подушку, к окну, к Иисусу, включает телевизор. Иисус, который сам - рыба (ΙΧΘΥΣ), и рыбой любил угощать голодных, у ученики первые у него из рыбаков чтобы ловить человеков, и Царство Небесное подобно неводу. Самое странное из чудес его, помните? «…пойди на море, брось уду, и первую рыбу, которая попадется, возьми, и, открыв у ней рот, найдешь статир; возьми его и отдай им за Меня и за себя». Магия какая-то в этом, чуть ли не сказочное фокусничество. Но хочется думать, что нет, что глубокий символ: жертва на храм в случайно уловленной рыбе. Ведь «как Иона был во чреве кита три дня и три ночи, так и Сын Человеческий будет в сердце земли три дня и три ночи».
Рыба так интересна, потому что смерть интересна. Как из неё выбраться - вот забота. Как, как, как - если даже вечно бодрый Тертуллиан обмолвился: «Мы рыбы, и можем спастись только в воде»?! Вода-то и есть смерть. Это вам всякий Мирча Элиаде скажет.
Теперь же всё. Смерть просто смерть. И никакой мудрости. И не в смерть бежит человек, а от. От бессмертия тоже шарахается. Всюду ему боязно и неуютно. Как в «Тени над Иннсмаунтом» Лавкрафта - бессмертие с рыбным запахом, что страшнее смерти. Какой ужас! Ктулху фхтагн! Какой, к чёрту, ужас?! Ужас в том, что нет никакого ужаса. Устали.
Сегодня смерть как доставщик пиццы - может и не придёт, если не заказать и не заплатить. Она - ядовитая деликатесная рыба Фугу, которой главный герой фильма «Изображая жертву» отравляет своих. Вдруг, случится так, что некредитоспособен и нечем платить за доставку, а сами умирать разучились. Ни смерть, ни бессмертие, ни жизнь.
Лучше быть лягушкой. Она тоже очень красивая и загадочная. Рождается в воде. Преображается. Живёт на суше. Или, коли уж так мила вода, можно быть аксолотлем. Какое дивное существо. Вечный ребёнок. Даже любит и размножается, оставаясь ребёнком. И умирает им. Быть аксолотлем. Как Кортасар.
Конец изборнику о рыбах.
