Провидец
Клабушкина второй месяц мучали ночные кошмары. Засыпал он часами, ворочаясь, с утомленной обреченностью ожидая нового начала конца, просыпался с трудом, вымотанный и как будто ещё чуть более безумный. Чем дольше длился сей апокалипсис, тем больше яркой сновиденческой чуши пролетало в голове Клабушкина, каждый раз заставляя его находить связи и взаимодействия пёстрых картинок с монотонной действительностью.
Например, как-то раз приснилось, что он - огромная оранжевая молекула человеческих беспокойств, которой позарез нужно опустошить свою пришитую наполовину к животу сумочку, вывалив её содержимое на шелестящее колосками ничего не подозревающее поле ржи. Сначала всё шло как по маслу, поле Клабушкин-молекула нашел, сумочку открыл. А перевернуть никак не получалось. То ли из-за того, что сумочка была наполовину пришита, то ли из-за того, что рожь стало жалко. В итоге, он высыпал всё на рядом стоящую деревеньку. В деревеньке тут же начались мельтешения, шум, гам, депрессии. Половина жителей бодрым темпом вымерла уже через секунд семь. Клабушкин проснулся, сильно расстроенный, и целый день размышлял на тему непредсказуемой химии.
В другой раз он летал над толпой на рояле, который играл сам по себе. Играл абсолютно мимо любой возможной тональности, постоянно сбиваясь с любого возможного ритма, и сам звук, вылетавший в воздушное пространство, так резал слух, что Клабушкин несколько раз испытал сильнейшее желание упасть вниз и разбиться насмерть. Но если насмерть от такого стало уже и не страшно, то лететь до земли было очень далеко, и именно этот полет и пугал. Так что он продолжал сидеть на рояле, затыкая уши и глядя вниз. Толпа не расходилась. Более того, люди стояли все, как один, с открытыми ртами и жадно ловили каждую ноту. Им нравилось. Всё закончилось тем, что Клабушкин, всё-таки не выдержав и переборов страх, бросился камнем вниз, но тут и рояль, потеряв контроль, полетел за ним (оказалось почему-то, что Клабушкин управлял и полетом, и звуком), и в итоге спрыгнувший сам зашиб своим телом насмерть пятерых, а рояль накрыл ещё тысяч сто. Тут зазвенел будильник. Мешки под глазами Клабушкина сильно давили на щёки. Вечером он, придя домой, включил Моцарта и долго сетовал на то, что в своё время мать не отдала его в музыкальную школу.
С трудом уснув в очередную ночь, Клабушкин оказался в пустой банке из-под кофе. Маленький, с наперсток, он пытался кричать, чтобы его высвободили оттуда, но никто, видимо, не слышал. Спустя какое-то время, крышка банки превратилась в молочную пену и расползлась по сторонам, открыв проем, достаточный для того, чтобы выбраться. Да только вот проем этот находился слишком уж высоко. Вдруг случилось неожиданное - в банку полился коньяк, начав быстро заполнять пустое пространство и затягивая поднявшегося к жидкой поверхности и совсем уже захлебывающегося Клабушкина воронкой обратно на дно. Но тут банка задёргалась, задрожала и чихнула, вытолкнув тонущего наружу мощной струёй алкоголя. Несчастный приземлился на невозможно сильно и неприятно пахнущую горку серого песка. Встав, чтобы отряхнуться, он с ужасом увидел, как на него надвигается огненный метеорит. Нет, не метеорит, понял вдруг Клабушкин. Это невероятных размеров сигарета, которую сейчас затушат в невероятных размеров пепельнице, даже не заметив, что при этом убьют столь крошечное и совершенно беззащитное создание! И он со всех ног помчался прочь. Раздался грохот, и, обернувшись, бедолага увидел, как за ним с огромной скоростью несутся гигантские круглые колеса, оставляя за собой сухие полосы осыпающегося с их боков то ли мела, то ли крахмала. Клабушкин закрыл глаза и заорал что было мочи. Внезапно всё стихло. Открыв глаза, он увидел, что стал вполне нормальных размеров и сидит за столом. "Задремал, видать", - подумалось ему. На столе стояли три красивых коробочки: синенькая с надписью "отдохни", желтенькая с надписью "развеселись" и зелененькая с надписью "взбодрись". Такой красоты Клабушкин прежде не видел. Ему вдруг очень захотелось ею с кем-нибудь поделиться. В тот же миг раздался звонок в дверь. Он открыл. Там стояла очередь, которой не было видно конца. Все, как один, с понурыми лицами и с надеждой протянутыми руками. Он вынес им коробочки. Коробочки пошли по рукам, лица заулыбались. Отвернулся Клабушкин всего на долю секунды. Когда он повернулся обратно, вместо людей стояли костяшки домино, тут же начавшие падать одна на другую, пока все не повалились, после чего скатились вниз по лестнице и собрались в одну стопку, которую накрыло черной крышкой, сильно напоминающей по своей форме гроб. От переизбытка эмоций Клабушкин расплакался и проснулся. Новый день он посвятил мыслям о том, почему к нему так редко приходят гости.
Пролетело ещё три месяца. Сердце Клабушкина не выдержало, и он скоропостижно скончался прямо во время очередного кошмара. Хоронили его небольшой толпой, человек в сорок, родственники, друзья, сослуживцы. Когда гроб уже засыпали землей, работавший с покойным седовласый Николай Петрович шепнул его краснолицому, поминутно смотрящему на часы дядюшке Филиппу, приехавшему по просьбе матери: "Вы знаете, Константин Алексеевич рассказывал мне иногда за чашкой утреннего кофе свои сны. И я так думаю, что неспроста, неспроста оно это... Провидец был, вот что. Всё у него не как обычному человеку снилось, а с глубоким, чрезвычайно важным смыслом. Оттого и помер, прости Господи, не выдержал бремени грехов человеческих. Провидец был, вот что я думаю." "Да-да... да-да...", - отвечал дядюшка, не слушая, и всё думал о том, успеет ли он на трёхчасовой поезд.
Например, как-то раз приснилось, что он - огромная оранжевая молекула человеческих беспокойств, которой позарез нужно опустошить свою пришитую наполовину к животу сумочку, вывалив её содержимое на шелестящее колосками ничего не подозревающее поле ржи. Сначала всё шло как по маслу, поле Клабушкин-молекула нашел, сумочку открыл. А перевернуть никак не получалось. То ли из-за того, что сумочка была наполовину пришита, то ли из-за того, что рожь стало жалко. В итоге, он высыпал всё на рядом стоящую деревеньку. В деревеньке тут же начались мельтешения, шум, гам, депрессии. Половина жителей бодрым темпом вымерла уже через секунд семь. Клабушкин проснулся, сильно расстроенный, и целый день размышлял на тему непредсказуемой химии.
В другой раз он летал над толпой на рояле, который играл сам по себе. Играл абсолютно мимо любой возможной тональности, постоянно сбиваясь с любого возможного ритма, и сам звук, вылетавший в воздушное пространство, так резал слух, что Клабушкин несколько раз испытал сильнейшее желание упасть вниз и разбиться насмерть. Но если насмерть от такого стало уже и не страшно, то лететь до земли было очень далеко, и именно этот полет и пугал. Так что он продолжал сидеть на рояле, затыкая уши и глядя вниз. Толпа не расходилась. Более того, люди стояли все, как один, с открытыми ртами и жадно ловили каждую ноту. Им нравилось. Всё закончилось тем, что Клабушкин, всё-таки не выдержав и переборов страх, бросился камнем вниз, но тут и рояль, потеряв контроль, полетел за ним (оказалось почему-то, что Клабушкин управлял и полетом, и звуком), и в итоге спрыгнувший сам зашиб своим телом насмерть пятерых, а рояль накрыл ещё тысяч сто. Тут зазвенел будильник. Мешки под глазами Клабушкина сильно давили на щёки. Вечером он, придя домой, включил Моцарта и долго сетовал на то, что в своё время мать не отдала его в музыкальную школу.
С трудом уснув в очередную ночь, Клабушкин оказался в пустой банке из-под кофе. Маленький, с наперсток, он пытался кричать, чтобы его высвободили оттуда, но никто, видимо, не слышал. Спустя какое-то время, крышка банки превратилась в молочную пену и расползлась по сторонам, открыв проем, достаточный для того, чтобы выбраться. Да только вот проем этот находился слишком уж высоко. Вдруг случилось неожиданное - в банку полился коньяк, начав быстро заполнять пустое пространство и затягивая поднявшегося к жидкой поверхности и совсем уже захлебывающегося Клабушкина воронкой обратно на дно. Но тут банка задёргалась, задрожала и чихнула, вытолкнув тонущего наружу мощной струёй алкоголя. Несчастный приземлился на невозможно сильно и неприятно пахнущую горку серого песка. Встав, чтобы отряхнуться, он с ужасом увидел, как на него надвигается огненный метеорит. Нет, не метеорит, понял вдруг Клабушкин. Это невероятных размеров сигарета, которую сейчас затушат в невероятных размеров пепельнице, даже не заметив, что при этом убьют столь крошечное и совершенно беззащитное создание! И он со всех ног помчался прочь. Раздался грохот, и, обернувшись, бедолага увидел, как за ним с огромной скоростью несутся гигантские круглые колеса, оставляя за собой сухие полосы осыпающегося с их боков то ли мела, то ли крахмала. Клабушкин закрыл глаза и заорал что было мочи. Внезапно всё стихло. Открыв глаза, он увидел, что стал вполне нормальных размеров и сидит за столом. "Задремал, видать", - подумалось ему. На столе стояли три красивых коробочки: синенькая с надписью "отдохни", желтенькая с надписью "развеселись" и зелененькая с надписью "взбодрись". Такой красоты Клабушкин прежде не видел. Ему вдруг очень захотелось ею с кем-нибудь поделиться. В тот же миг раздался звонок в дверь. Он открыл. Там стояла очередь, которой не было видно конца. Все, как один, с понурыми лицами и с надеждой протянутыми руками. Он вынес им коробочки. Коробочки пошли по рукам, лица заулыбались. Отвернулся Клабушкин всего на долю секунды. Когда он повернулся обратно, вместо людей стояли костяшки домино, тут же начавшие падать одна на другую, пока все не повалились, после чего скатились вниз по лестнице и собрались в одну стопку, которую накрыло черной крышкой, сильно напоминающей по своей форме гроб. От переизбытка эмоций Клабушкин расплакался и проснулся. Новый день он посвятил мыслям о том, почему к нему так редко приходят гости.
Пролетело ещё три месяца. Сердце Клабушкина не выдержало, и он скоропостижно скончался прямо во время очередного кошмара. Хоронили его небольшой толпой, человек в сорок, родственники, друзья, сослуживцы. Когда гроб уже засыпали землей, работавший с покойным седовласый Николай Петрович шепнул его краснолицому, поминутно смотрящему на часы дядюшке Филиппу, приехавшему по просьбе матери: "Вы знаете, Константин Алексеевич рассказывал мне иногда за чашкой утреннего кофе свои сны. И я так думаю, что неспроста, неспроста оно это... Провидец был, вот что. Всё у него не как обычному человеку снилось, а с глубоким, чрезвычайно важным смыслом. Оттого и помер, прости Господи, не выдержал бремени грехов человеческих. Провидец был, вот что я думаю." "Да-да... да-да...", - отвечал дядюшка, не слушая, и всё думал о том, успеет ли он на трёхчасовой поезд.