3
"Моя бабушка рисовала цветы. Без особого таланта, но зато с каким увлечением! Когда ей было уже далеко за шестьдесят, она появилась как-то утром у моих родителей очень взволнованная.
- Дети мои, я открыла удивительного художника! Я потрясена! Я видела "Подсолнухи" Ван Гога! Я меняю манеру!
Вот история, которая кажется мне в полном смысле поучительной.
В конце жизни, когда врачи запретили ей вставать с постели, она, чтобы обмануть медсестру, поднималась затемно, с тысячами предосторожностей доставала свой крошечный мольберт и поспешно уходила из дома, готовясь вкусить запретный плод - набросать еще один пейзаж. И если эта история относится не к гениальному художнику, а к скромной женщине, лишенной всяких притязаний, по-своему наивно и бесхитростно влюбленной в красоту, становится ли она от этого менее поучительной? По-моему, как раз наоборот".
"И все же нищета - добродетель. Церковь проповедует ее в основном беднякам. Это отвратительно. И это справедливо. Лучше добровольно отказаться от того, что и так у вас уже отнято. Бедняк, который отказывается от богатства, отказывается от того, чего у него нет, чего его лишили несправедливо и противоправно, такой бедняк - святой. Церковь обращается к святым, которые еще не пробудились в нашей душе. Она права, и она отвратительна. И мы, которые пользуемся словами - нашим богатством, чтобы провозгласить, что слова - ничто, мы отвратительны, и мы правы.
Вот когда нам хотелось встряхнуть Мари-Луизу, крикнуть ей: "У вас есть права! С вами обошлись несправедливо, с вами и со многими другими", - мы и были христианами. Но поскольку потом нам пришлось бы стать жестокими, отвратительными, сказать ей: "А теперь, во имя Бога, о котором вы ничего не знаете, смиритесь с несправедливостью, которую мы вам открыли", - или иными словами: "Станьте святой или подыхайте", - и, поскольку мы сами не вчера родились и не святые, мы не сказали ей ничего.
Церковь говорит это вместо нас, и как же умело она использует, Бог свидетель, этот отвратительный, этот бесчеловечный способ быть правым! И это как плевок в лицо Божие, плевок, за который у нас нет ни сил, ни права нести ответ, ибо мы не святые.
<...> Опять все та же проповедь "нищеты". Но на самом деле, раз есть "нищие духом", для которых не существует больше желания приобретать и чем-то владеть, разве нельзя достичь такой "нищеты" осуществлением определенных требований? Разве не ради удовлетворения основных потребностей: в жилье, в человеческих условиях труда и даже в машине, телевизоре или холодильнике - необходимо уничтожить эту жажду приобретательства? Но главное тут, оказывается, - "потолок", граница этой жажды иметь, за которой скрывается жажда быть. Кому не известны баловни судьбы, лихорадочно ищущие среди приманок, которые им предлагает наше общество, что-нибудь, чего они могли бы возжелать? Разве не очевидно, что за их безумием прячется страх, что им больше нечего будет желать, а в нашем мире это тоже нищета.
Ситуация чудовищная. Достичь предела в своих материальных желаниях или хотя бы знать, что они имеют предел, - для многих значит оказаться на краю пропасти, лицом к лицу с тайной бытия, с Богом. В этом причина духовного кризиса в странах, где уровень жизни относительно высок и где пытались каким-то образом установить этот "потолок". Я имею в виду, например, Швецию: статистика самоубийств здесь - самое убедительное доказательство того, как невыносима для человека эта встреча лицом с тайной бытия, к которой приводит полное удовлетворение всех естественных и разумных потребностей. Когда же в силу тяжелых материальных условий у людей появляется цель, требующая открытой немедленной борьбы, тогда самоубийств не бывает или они случаются крайне редко. Нищета должна быть побеждена. И мнимая бедность, наваждение бедности, создаваемое обществом потребления (ты беден, если у тебя нет приличного жилья и достаточного жалованья, ты вправе считать себя бедняком, не имя машины и холодильника, но общество потребления внушает тебе сознание бедности и тогда, когда у тебя нет цветного или панорамного телевизора, электрогриля, сада с ракушечным гротом, или бассейна, или ванны в стиле Людовика XVI -"потолок" тут не существует), - это наваждение должно быть уничтожено. Но уничтожить тяжелые условия существования, убрать преграды между человеком и тяжестью его бытия, лишить его всякого оправдания - значит совершить дело благое и одновременно жестокое. Заколдованный круг. Удовлетворив потребности, определив "потолок", общество неминуемо переживает мучительный кризис: истинные потребности удовлетворены, мнимые уничтожены, оправданий больше нет. Фаза очищения, как говорят мистики?
- В общем, хоть и другим путем, ты возвращаешься к тому же. Быть святым или не быть им, - говорит Жанна не без иронии.
- Возможно. Но я предпочитаю именно этот путь".
"Меня всегда удивляло, что слово "неудачник" несет в себе оттенок презрения. Непризнанный художник, писатель, не нашедший читателей, дирижер без оркестра, изобретатель без диплома, мистик без церкви - "неудачники", все они притязали на многое. Кто назовет "неудачником" разбогатевшего коммерсанта? Или богатого бездельника, или безликого чиновника? Однако кто знает, чего бы они могли достигнуть в науке, в искусстве, в любви? И все-таки неудачник - это тот, кто пытался найти себе место в обществе и не сумел. В этом обществе, которое считает себя культурным, духовным, христианским, внутреннее богатство, личная отвага в расчет не берутся. И что тут удивительного, если сари, гуру, йога так притягательны для пылкой, но утратившей надежду молодежи? Иисус - неудачник в качестве Царя Иудейского. Вот если бы он захватил власть и пожил подольше, тогда бы жизнь его удалась. Тогда и римляне отнеслись бы к нему с уважением. На самом деле, когда мы объявляем себя "римскими католиками", мы гораздо больше римляне, чем католики. Бодлер - неудачник с претензиями, Ван Гог и святой Бену Лабр - неудачники из породы клошаров. Эдисон и Дени Папен, Бернар Палисси и ваш сосед, которому так и не удалось услышать исполненной свою симфонию или увидеть напечатанной свою рукопись, - все те же неудачники, во всяком случае при теперешнем "положении дел". Всех их меряют одной меркой, судят одним судом - счет в банке, фотография в "Пари-матч" или благоволение Людовика XIV. Фенелон, который был крупным писателем, политическим и религиозным деятелем, ревностным пастырем, верным другом, любил детей, сады, справедливость и Бога, для большинства критиков остается неудачником. Почему? Потому что Людовик XIV в припадке самодурства лишил его своих милостей. Он пекся о церкви, о ее процветании? Ну и что! Тесный круг друзей, сомкнувшийся вокруг него, стал настоящим храмом веры и любви, и их письма еще и сегодня волнуют нас? Ну и что! Его прекрасные, проникнутые верой книги достойны пера Шатобриана, а политические трактаты обошли всю Европу? Ну и что! - говорю я вам. Ведь он не участвовал в королевских лотереях, которые с таким блеском проводил Боссюэ. Он не был зван в пустой, скучный Марли, где Король-Солнце согревал свою старость на чахлом огне старческого садизма. Он не сумел взять верх над Боссюэ, не смог противостоять влиянию Людовика XIV в Риме, ему пришлось довольствовать лишь уважением достойнейших из достойных, но что это в сравнении с Марли? Сразу становится понятно, что имеют в виду его критики. И заметьте, что речь ведь идет о священнике, и к нему - это общепризнанно - неприменимо понятие "успех" в его традиционном значении. И это "христианская цивилизация"? Так неужели бы вы сами не мечтали уехать в Индию, если бы вам было двадцать, а впереди только треск арифмометров?
А значит, да здравствуют сари, они такие яркие, красивые и стоят недорого; да здравствуют друзья, которые обмениваются друг с другом безумными идеями и свитерами. И если уж Иисус был гуру и битником, то надо сказать, что прежде всего он был неудачником.
- И все же, - говорит Х., - попади вы сами в число неудачников, вы бы по-другому заговорили. Вы-то сумели выплыть на своем корабле.
- Но это вовсе не означает, что я люблю воду.
Я читаю в переписке Тейяра де Шардена: "...Взойдя на эту вершину, вы поймете, что ничто не существует само по себе и ничто не бывает ничтожным, презренным, так всякое мыслящее существо - отражение всей Вселенной, и оно не может совершенствоваться, не совершенствуя все вокруг себя".
Цитаты из романа Франсуазы Малле-Жорис "Бумажный домик".
- Дети мои, я открыла удивительного художника! Я потрясена! Я видела "Подсолнухи" Ван Гога! Я меняю манеру!
Вот история, которая кажется мне в полном смысле поучительной.
В конце жизни, когда врачи запретили ей вставать с постели, она, чтобы обмануть медсестру, поднималась затемно, с тысячами предосторожностей доставала свой крошечный мольберт и поспешно уходила из дома, готовясь вкусить запретный плод - набросать еще один пейзаж. И если эта история относится не к гениальному художнику, а к скромной женщине, лишенной всяких притязаний, по-своему наивно и бесхитростно влюбленной в красоту, становится ли она от этого менее поучительной? По-моему, как раз наоборот".
"И все же нищета - добродетель. Церковь проповедует ее в основном беднякам. Это отвратительно. И это справедливо. Лучше добровольно отказаться от того, что и так у вас уже отнято. Бедняк, который отказывается от богатства, отказывается от того, чего у него нет, чего его лишили несправедливо и противоправно, такой бедняк - святой. Церковь обращается к святым, которые еще не пробудились в нашей душе. Она права, и она отвратительна. И мы, которые пользуемся словами - нашим богатством, чтобы провозгласить, что слова - ничто, мы отвратительны, и мы правы.
Вот когда нам хотелось встряхнуть Мари-Луизу, крикнуть ей: "У вас есть права! С вами обошлись несправедливо, с вами и со многими другими", - мы и были христианами. Но поскольку потом нам пришлось бы стать жестокими, отвратительными, сказать ей: "А теперь, во имя Бога, о котором вы ничего не знаете, смиритесь с несправедливостью, которую мы вам открыли", - или иными словами: "Станьте святой или подыхайте", - и, поскольку мы сами не вчера родились и не святые, мы не сказали ей ничего.
Церковь говорит это вместо нас, и как же умело она использует, Бог свидетель, этот отвратительный, этот бесчеловечный способ быть правым! И это как плевок в лицо Божие, плевок, за который у нас нет ни сил, ни права нести ответ, ибо мы не святые.
<...> Опять все та же проповедь "нищеты". Но на самом деле, раз есть "нищие духом", для которых не существует больше желания приобретать и чем-то владеть, разве нельзя достичь такой "нищеты" осуществлением определенных требований? Разве не ради удовлетворения основных потребностей: в жилье, в человеческих условиях труда и даже в машине, телевизоре или холодильнике - необходимо уничтожить эту жажду приобретательства? Но главное тут, оказывается, - "потолок", граница этой жажды иметь, за которой скрывается жажда быть. Кому не известны баловни судьбы, лихорадочно ищущие среди приманок, которые им предлагает наше общество, что-нибудь, чего они могли бы возжелать? Разве не очевидно, что за их безумием прячется страх, что им больше нечего будет желать, а в нашем мире это тоже нищета.
Ситуация чудовищная. Достичь предела в своих материальных желаниях или хотя бы знать, что они имеют предел, - для многих значит оказаться на краю пропасти, лицом к лицу с тайной бытия, с Богом. В этом причина духовного кризиса в странах, где уровень жизни относительно высок и где пытались каким-то образом установить этот "потолок". Я имею в виду, например, Швецию: статистика самоубийств здесь - самое убедительное доказательство того, как невыносима для человека эта встреча лицом с тайной бытия, к которой приводит полное удовлетворение всех естественных и разумных потребностей. Когда же в силу тяжелых материальных условий у людей появляется цель, требующая открытой немедленной борьбы, тогда самоубийств не бывает или они случаются крайне редко. Нищета должна быть побеждена. И мнимая бедность, наваждение бедности, создаваемое обществом потребления (ты беден, если у тебя нет приличного жилья и достаточного жалованья, ты вправе считать себя бедняком, не имя машины и холодильника, но общество потребления внушает тебе сознание бедности и тогда, когда у тебя нет цветного или панорамного телевизора, электрогриля, сада с ракушечным гротом, или бассейна, или ванны в стиле Людовика XVI -"потолок" тут не существует), - это наваждение должно быть уничтожено. Но уничтожить тяжелые условия существования, убрать преграды между человеком и тяжестью его бытия, лишить его всякого оправдания - значит совершить дело благое и одновременно жестокое. Заколдованный круг. Удовлетворив потребности, определив "потолок", общество неминуемо переживает мучительный кризис: истинные потребности удовлетворены, мнимые уничтожены, оправданий больше нет. Фаза очищения, как говорят мистики?
- В общем, хоть и другим путем, ты возвращаешься к тому же. Быть святым или не быть им, - говорит Жанна не без иронии.
- Возможно. Но я предпочитаю именно этот путь".
"Меня всегда удивляло, что слово "неудачник" несет в себе оттенок презрения. Непризнанный художник, писатель, не нашедший читателей, дирижер без оркестра, изобретатель без диплома, мистик без церкви - "неудачники", все они притязали на многое. Кто назовет "неудачником" разбогатевшего коммерсанта? Или богатого бездельника, или безликого чиновника? Однако кто знает, чего бы они могли достигнуть в науке, в искусстве, в любви? И все-таки неудачник - это тот, кто пытался найти себе место в обществе и не сумел. В этом обществе, которое считает себя культурным, духовным, христианским, внутреннее богатство, личная отвага в расчет не берутся. И что тут удивительного, если сари, гуру, йога так притягательны для пылкой, но утратившей надежду молодежи? Иисус - неудачник в качестве Царя Иудейского. Вот если бы он захватил власть и пожил подольше, тогда бы жизнь его удалась. Тогда и римляне отнеслись бы к нему с уважением. На самом деле, когда мы объявляем себя "римскими католиками", мы гораздо больше римляне, чем католики. Бодлер - неудачник с претензиями, Ван Гог и святой Бену Лабр - неудачники из породы клошаров. Эдисон и Дени Папен, Бернар Палисси и ваш сосед, которому так и не удалось услышать исполненной свою симфонию или увидеть напечатанной свою рукопись, - все те же неудачники, во всяком случае при теперешнем "положении дел". Всех их меряют одной меркой, судят одним судом - счет в банке, фотография в "Пари-матч" или благоволение Людовика XIV. Фенелон, который был крупным писателем, политическим и религиозным деятелем, ревностным пастырем, верным другом, любил детей, сады, справедливость и Бога, для большинства критиков остается неудачником. Почему? Потому что Людовик XIV в припадке самодурства лишил его своих милостей. Он пекся о церкви, о ее процветании? Ну и что! Тесный круг друзей, сомкнувшийся вокруг него, стал настоящим храмом веры и любви, и их письма еще и сегодня волнуют нас? Ну и что! Его прекрасные, проникнутые верой книги достойны пера Шатобриана, а политические трактаты обошли всю Европу? Ну и что! - говорю я вам. Ведь он не участвовал в королевских лотереях, которые с таким блеском проводил Боссюэ. Он не был зван в пустой, скучный Марли, где Король-Солнце согревал свою старость на чахлом огне старческого садизма. Он не сумел взять верх над Боссюэ, не смог противостоять влиянию Людовика XIV в Риме, ему пришлось довольствовать лишь уважением достойнейших из достойных, но что это в сравнении с Марли? Сразу становится понятно, что имеют в виду его критики. И заметьте, что речь ведь идет о священнике, и к нему - это общепризнанно - неприменимо понятие "успех" в его традиционном значении. И это "христианская цивилизация"? Так неужели бы вы сами не мечтали уехать в Индию, если бы вам было двадцать, а впереди только треск арифмометров?
А значит, да здравствуют сари, они такие яркие, красивые и стоят недорого; да здравствуют друзья, которые обмениваются друг с другом безумными идеями и свитерами. И если уж Иисус был гуру и битником, то надо сказать, что прежде всего он был неудачником.
- И все же, - говорит Х., - попади вы сами в число неудачников, вы бы по-другому заговорили. Вы-то сумели выплыть на своем корабле.
- Но это вовсе не означает, что я люблю воду.
Я читаю в переписке Тейяра де Шардена: "...Взойдя на эту вершину, вы поймете, что ничто не существует само по себе и ничто не бывает ничтожным, презренным, так всякое мыслящее существо - отражение всей Вселенной, и оно не может совершенствоваться, не совершенствуя все вокруг себя".
Цитаты из романа Франсуазы Малле-Жорис "Бумажный домик".