Алан А. Милн "Двое"
И еще один отрывок из романа, который нужно привести целиком.
"- Совершенно изумительная мелодия, - сказала Салли. - Никто не знает названия?
- Боже, конечно нет, - ответила Бетти.
- “Сицилиетта”.
- Что что? - спросил Неизвестный Молодой Человек.
- Забавно, что ты помнишь, Берти. Повтори еще раз.
- “Сицилиетта”, - буркнул Бакстер. Он стал предлагать мужчинам сигары, затем закурил сам и целиком отдался этому занятию.
- Расскажите нам о ней, - попросила Салли.
- Салли, ты невозможна.
- Было какое то приключение, Берти? Ты мне никогда о нем не рассказывал, правда?
- Да, было, Бетти. Нет, не рассказывал. Я никому о нем не рассказывал. - И добавил после паузы: - Собственно, здесь не о чем рассказывать.
- Но мы просим вас, - улыбнулась леди Эффингем.
- Я не стану устраивать сцен ревности, Берти. Ты знаешь, я не ревнива.
- Я бы сказал, звучит угрожающе, - заметил Неизвестный Молодой Человек.
- Не говори глупостей, Клод, - одернула его Бетти.
Клод и Салли, подумал Реджинальд. Теперь я знаю всех.
- Здесь нет поводов для ревности. Разве кто нибудь женится на своей первой любви? На девушке, которая казалась первой любовью. Сыграем в бридж, сэр Роджер?
- Разве вы не будете рассказывать?
- Пожалуйста, расскажите, - попросила Сильвия.
- Вы бы не назвали это рассказом, Уэллард. Это всего лишь... ничего особенного. Вы в самом деле хотите послушать? Ну ладно... История довольно простая. - Он откинулся на спинку кресла и затянулся сигарой.
Если бы люди умели переставать пить вовремя, думал Реджинальд. Как Бакстер сейчас. Как раз в тот момент, когда не утрачено ничего, кроме робости.
- Мне было года двадцать два. Если Бетти говорила вам, что я племянник герцога Аргайла или внук Ротшильда, забудьте об этом. Мой отец был сельским врачом. Он сумел послать меня в Кембридж: я изучал право. Потом дальний родственник взял меня в свою фирму в Сити, но только потому, что умер его сын, а ему хотелось сохранить имя. Первое время я не знал в Лондоне никого. Однажды я обедал у Грумса и уже собирался уходить, когда кто то окликнул меня. Я обернулся, и лицо говорившего показалось мне знакомым. “Бакстер?” - спросил он. Я не сразу, но вспомнил его. Мы вместе учились в школе. Его фамилия была Вест. Я присел за столик и выпил с ним чашку кофе. Мы разговорились - как дела, чем сейчас занимаешься и так далее. По крайней мере, я рассказывал; он был неразговорчив. Вдруг он спросил, как будто все время только об этом и думал:
- Ты хорошо танцуешь?
В те времена танцевали по настоящему. Устраивались торжественные, хорошо организованные вечера, куда нельзя было попасть без приглашения. Я немного танцевал в Кембридже, а как следует выучился в Лондоне. В субботние вечера я ходил в какой нибудь танцевальный зал, и моими партнершами были молоденькие продавщицы; чертовски хорошенькие и чертовски любившие танцевать. Это все, что я мог себе позволить. Я никого не знал в Лондоне. Мы танцевали вальсы, котильоны, веселились напропалую. Как выяснилось, этот Вест пообещал привести с собой приятеля на Охотничий бал в Бистер. Не соглашусь ли я поехать? Ночлег обеспечен, и так далее. Конечно, в то время перспектива Охотничьего бала меня немного страшила. Если вы думаете, что я в детстве был близок с аристократией или разбирался в лошадях, то ошибаетесь. Я с трудом различал, где у лошади перед, где зад. И конечно, я понимал - меня приглашают заткнуть дырку; Веста кто то подвел. Но я не был гордецом, я очень любил танцевать, к тому же у меня мелькала смутная надежда, что я смогу понравиться этим охотникам и в тяжбах друг с другом они станут прибегать к моим услугам. Поэтому я ответил согласием и уговорился встретиться с Вестом на Паддингтонском вокзале на следующий вечер.
Разумеется, была зима, январь, темень, холод и слякоть. Нас встретили в Бистере и отвезли в усадьбу. В экипаже; на дорогу ушло часа полтора. Нас встретил Дворецкий и проводил нас в отведенные нам комнаты; когда мы переоделись и спустились вниз, уже начинался ужин. Меня представили множеству людей, но их фамилии ничего мне не говорили, и ни одна не удержалась в памяти. Их было человек десять - двенадцать; все мужчины, кроме нас, - в красных фраках, а девушки в розовых, голубых и зеленых платьях, чудовищно не сочетавшихся друг с другом. Только одна была в скромном черном платье. Моя соседка справа спросила, в чьей группе я охочусь, а узнав, что не охочусь вовсе, потеряла ко мне интерес и только за десертом, забыв, что уже спрашивала, повторила вопрос. Моя соседка слева спросила меня о том же, хозяйка, сидевшая напротив, тоже. Узнав, что я не участвую в охоте, они тоже утратили интерес ко мне. Так что ужин оказался довольно унылым.
- Бедняга Берти, неудивительно.
Бакстер выпустил облако дыма и наблюдал, как оно медленно превращалось в серую вуаль, повисшую неподвижно на уровне его взгляда. Вдруг он резким движением левой руки разогнал дым и продолжил рассказ:
- Девушка в черном. Как описать ее? Она была высокая и стройная и, казалось, напряженно ждала кого то или чего то, ждала, что произойдет нечто. У нее был - глупо звучит - хорошей формы нос и вздернутая верхняя губа. Именно эта короткая верхняя губа придавала ее лицу выражение ожидания, из за нее рот был чуть приоткрыт и виднелись мелкие, снежной белизны зубы. Голова чуть наклонена, высокие скулы, румянец на щеках, но не от ветра или дождя, а от какого то внутреннего огня. Было заметно, как он становился то ярче, то слабее... Видишь ли, Салли, это были времена, когда девушки еще не красились. Тогда гримом пользовались лишь актрисы и женщины сомнительного поведения.
Жаль, что я не могу описать ее лучше. Помню, я даже чуточку ее побаивался. Она казалась такой гордой, в ней чувствовалась порода. Все остальные девушки превосходили ее красотою, но, выражаясь их собственным языком, она была из другой конюшни. Глядя на нее за ужином, я раздумывал, отважусь ли я пригласить ее на танец.
Как только ужин кончился, мы уселись в экипажи. Я оказался в одной карете с нашей хозяйкой, двумя девушками - в розовом и голубом - и двумя мужчинами. Мы возвращались в Бистер невероятно долго, по дороге уговариваясь, кто с кем танцует. Когда мы добрались до места и оказались в танцевальном зале, я поискал глазами девушку в черном. Казалось, ее знают здесь все. Когда я сумел подойти к ней, у нее оставался всего один свободный танец. Последний. Двадцатый. Тогда, Салли, танцы записывали в специальную книжечку.
Бал оказался отвратительным. Любая из моих партнерш продавщиц танцевала лучше всех этих девушек. А мужчины... Наверняка они были без шпор, но казалось, что со шпорами, - так сильно они то и дело задевали тебя по ногам. Ужасно. Время от времени мне удавалось пропустить танец и побродить с сигаретой, делая вид, что я кого то жду; во всяком случае, так мне никто не оттаптывал ноги. К счастью, одна партнерша у меня была прекрасная - наша хозяйка; очевидно, ее кто то подвел. Она состояла в каком то родстве с Вестом и все расспрашивала меня о нем - а мне не хотелось признаваться, что мы не виделись с тех пор, как нам было по двенадцать лет. Раза два она опять спрашивала, в какой группе я охочусь, и тут же спохватывалась: “Ах да, вы же не охотитесь, вы уже сказали”. Право, мне стоило бы повесить на грудь объявление, чтобы не оставалось никаких сомнений.
Пришло время последнего танца, и я разыскал девушку в черном. Я устал и совершенно замучился и подозревал, что она тоже. Танцевали мы скверно. Мы кружились и кружились по залу, пока музыка не перестала звучать. Тогда все остановились и стали неуверенно хлопать в ладоши, а я молил Бога, чтобы и оркестр выдохся и можно было уехать. Но нет. Они начали новый вальс - “Сицилиетту”.
В тот раз я впервые услышал его; возможно, его и играли впервые. Может быть, сам дирижер написал его и решил попробовать под конец вечера, чтобы понять, как он пойдет. Играл один из известных лондонских оркестров. Мы снова начали танцевать, и в этот раз действительно танцевали. И неудивительно. Я никогда не встречал девушки, которая танцевала бы лучше; никогда на свете не было двух людей, которые так подходили бы друг другу. Наши лица находились почти на одном уровне, и когда я бросал на нее взгляд, я видел перед собой ее глаза и видел в них такой восторг, как будто наконец исполнилось то, чего она давно ждала.
Наверное, они играли эту мелодию целый час. Даже те, со шпорами, стали танцевать по человечески и не давали оркестру уйти. Мы танцевали и танцевали, слишком счастливые, чтобы обменяться хоть словом, только время от времени улыбались друг другу. Потом все кончилось, и наш хозяин заторопил нас, говоря, что лошади больше не могут ждать, и мы поехали, рассевшись так, как раньше. Я вновь оказался в обществе девушек в розовом и голубом.
Мы вернулись в дом около четырех. Все сразу же разошлись по своим комнатам. Вест должен был возвращаться рано, это означало, что мы будем завтракать в семь. Я только тогда и услышал об этом. Когда я желал хозяйке спокойной ночи и благодарил ее, то ждал, что она предложит мне задержаться, но этого не случилось. Я бы, конечно, не отказался уехать более поздним поездом, но она, очевидно, считала, что мы с Вестом неразлучны. Снова холод, темнота и слякоть; мы снова ехали в Бистер, на этот раз совершенно сонные; всю дорогу до самого Паддингтона мы спали, просыпались и снова засыпали, а потом Вест сказал: “Ну, до свидания, старина” - и взял кэб. Я вернулся к себе и стал думать о девушке в черном.
Я напишу ей и попрошу выйти за меня. Нет, ерунда. Конечно, надо написать и попросить о встрече, а потом, через день, через неделю, я попрошу ее выйти за меня. В любом случае мы должны увидеться как можно скорее.
Я сел писать ей. Дорогая... И тут я вспомнил, что, как это ни невероятно, я не знаю ее имени. Ну что ж, я узнаю его от хозяйки дома. Но как? Не могу же я написать, что мне понравилась девушка в черном и я хочу узнать, кто она. Я выдумывал новые и новые предлоги и наконец остановился на том, что мы с этой девушкой разговаривали об одной книге, которую я обещал ей прислать; “не будете ли Вы любезны сообщить мне имя и адрес девушки?” Потом я решил, что лучше послать девушке не книгу, а ноты вальса, который мы танцевали, - “Сицилиетты”. Я узнал его название от дирижера.
Я сел писать нашей хозяйке. Конечно, я в любом случае должен послать ей письмо с благодарностью за гостеприимство. Была среда, ответа я ждал в пятницу, и если я напишу сразу же, то письмо от девушки может прийти в понедельник. Безумие - терять целых три дня, но ничего не поделаешь. “Дорогая...” И тут я вспомнил, что не знаю ни имени, ни адреса хозяйки.
Новая отсрочка. Но теперь все просто. Я должен ее поблагодарить, поэтому совершенно естественно, если я узнаю у Веста ее имя и адрес. Я сел и написал ему; написал, что очень доволен поездкой и чувствую себя обязанным поблагодарить хозяйку, но не знаю, куда адресовать письмо. Я просил извинить меня за беспокойство и выражал надежду, что мы скоро встретимся.
Бакстер медленно поднялся с кресла и минуту постоял, тихонько насвистывая первые такты “Сицилиетты”. Затем, вздохнув, он повернулся к камину и сказал:
- Вот и все. На этом история кончается.
Раздались удивленные возгласы слушателей.
- Но как же!... - воскликнула Салли.
Бакстер бросил окурок сигары в огонь.
- У меня не было адреса Веста. Я не мог вспомнить его имени и не знал, где он работает. Я больше никогда не встречал ни Веста, ни нашей хозяйки, ни девушки в черном. А теперь, сэр Роджер, не сесть ли нам за бридж?
Бетти встала, подошла к Берти и сжала его локоть.
- Бедняга, - сказала она. - Хотя я рада, что все получилось именно так. Ну, кто будет играть?
Бакстеры и Эффингемы играли в бридж, молодые люди удалились в бильярдную, а мистер Кокс рассказывал Сильвии историю своей жизни. Реджинальд оказался рядом с мисс Воулс.
- Давайте выйдем на воздух, - сказала она, - здесь душно.
Они уселись на одной из многочисленных веранд, которые Бетти именовала лоджиями, в ласковой тишине наступившего вечера.
- Вы позволите? - спросил Реджинальд, показав на свою трубку, и она кивнула. Тогда он набил трубку и закурил.
- Как люди глупы, правда? - сказала она вдруг.
- Я как раз не могу решить, кто я - совершенный осел или...
- Или мудрец?
- Да нет, человек среднего ума.
- Как вы собираетесь выяснить это?
- Задав вам один вопрос.
- Задавайте.
- Если я окажусь полным идиотом, вы не рассердитесь?
- Нет.
- Ну хорошо, рискну. - Он взглянул на нее и отвел глаза. - Вы всегда ходите в черном?
Какое то время она молчала. Реджинальд стал сомневаться, слышала ли она его, а если слышала, то поняла ли. Он затянулся и подумал, что все же оказался дураком.
- Бакстер, - прошептала она. - Забавно чуть ли не тридцать лет пытаться узнать его фамилию, а потом выяснить, что просто Бакстер.
- Но вы ведь не дожидались его все это время, - предположил Реджинальд.
- О нет!
- Но долго? Простите меня. Не сердитесь, что я спрашиваю.
- Мне всегда хотелось узнать, что произошло. Я была уверена, что он не мог уйти просто так.
- Я не знаю, что можно было бы предпринять на его месте, а вы?
- И я... Но как вы угадали?
- Я заметил, что мелодия имеет какое то значение и для вас. И потом - его описание... Он описал вас очень точно... Такою, как вы сидели там в кресле.
- Это было тридцать лет назад, - сказала мисс Воулс с легким смешком.
Множество комплиментов пришло в голову Реджинальду, но он молчал.
- А он, конечно, не подозревает, - произнесла мисс Воулс.
- Конечно нет. А вы ни о чем не догадывались, пока он не начал рассказывать?
- Совершенно. Только когда он упомянул Охотничий бал в Бистере. Тогда я сразу поняла.
- Я думаю, совершенно невероятное ощущение - спустя тридцать лет слушать этот рассказ.
- Да. Невероятное. Я почувствовала, что вы догадались. Наверное, только вы. Разве что... - Она задумалась.
- Я уверен, что, кроме меня, никто не мог... - сказал Реджинальд с оттенком гордости. Он представил себе продолжение фразы: “Ведь я пишу романы, изучать людей - моя профессия” - и содрогнулся при мысли о том, что нечто подобное можно произнести вслух. Вместо этого он спросил:
- Скажите, тогда... для вас много значила эта история? Мне всегда хотелось узнать, когда я ходил на танцы и мне нравилась какая нибудь девушка, нравлюсь ли я ей тоже. Вы понимаете, о чем я говорю. С первого взгляда, сразу.
- Да, думаю, что да. Может быть, у девушек это реже. Мужчины чаще реагируют одинаково. Я хочу сказать, они часто бывают похожи один на другого. Одного типа. Особенно те, кто увлекается охотой. Мистер Бакстер был не таким - тогда. Сейчас он какой то биржевой маклер... или просто выглядит так. Эта уверенность в себе, и аккуратные усики, и все остальное. Он был... больше похож на вас.
- На меня? - рассмеялся Реджинальд.
- Ну да, такой тип довольно редко встречается... в охотничьих кругах.
Они снова помолчали. Если бы я был настоящим писателем, я бы написал об этом рассказ. Сейчас ей, наверное... сколько? Лет сорок пять. Но пока Бакстер рассказывал, она была совершенная девушка в черном.
Мисс Воулс заговорила, почти позабыв, что Реджинальд рядом, как будто девушка в черном рассказывала приятной немолодой мисс Воулс о том, что произошло полчаса назад:
- Я заметила его за ужином. Наши взгляды ни разу не встретились, но я чувствовала его присутствие. Я знала, что он не такой, как остальные; и думала, что я тоже отличаюсь от окружающих... пока не убедилась в обратном. Он, очевидно, был прав, сказав, что я чего то ждала. Когда живешь в каком то окружении, а сам - иной, то обязательно думаешь, что так не может длиться вечно. Что существует возможность бегства... пока ты молод.
Мне вовсе не хотелось выглядеть гордячкой...
Я пробовала оставить несколько танцев на случай, если бы он пригласил меня. Мне хотелось этого. Но когда он подошел, оставался только один. Я страшно устала к тому времени, как заиграли этот танец, да и мелодия была бестолковая. Мне не показалось, что он хорошо танцует, к тому же он все время молчал. Хотелось поговорить о чем нибудь, чтобы понять, что он собой представляет, но ничего не приходило в голову. Я боялась, что если открою рот, то обязательно спрошу, в чьей группе он охотится...
Потом заиграли эту мелодию, и мы оба вернулись к жизни. Я чувствовала, что знаю его давным давно и что все прекрасно. Он был не такой, как все, я тоже; мы наконец встретились. Можно ли влюбиться вот так, сразу? Наверное, нет. Это только кажется.
- А может быть... Не могу сказать...
- Конечно, я думала, что увижусь с ним утром. Я придумывала, о чем мы будем говорить. Ведь мы же не обменялись ни словом. Только смотрели друг на друга, и он одно мгновение... вечность держал меня в объятиях. Глупо, конечно, я понимаю. Вся эта история - глупость.
Я сказала сегодня - не делать ничего только потому, что это делают другие. В те времена девушкам полагалось ждать, правда? Ничего не делать, только ждать. И я ничего не делала. Только ждала, что он вновь появится, что он напишет мне. Но этого не случилось.
Тогда мне стало казаться, что я все это выдумала.
Она замолчала. Потом очень тихо стала напевать этот вальс. Глупая сентиментальная мелодия, думал Реджинальд, а все же... Он различал в полумраке овал лица своей собеседницы, и ему легко было представить ее опять восемнадцатилетней, романтичной, ждущей, что вот вот что то произойдет, представить все, что она читала, думала и воображала в этом чужом окружении, все, что вдруг проснулось в ней. Была бы она счастлива с ним? Не с этим, довольным и благополучным, а с тем, каким он был тридцать лет назад?
- Не представляю, что бы вы могли сделать, - заметил он прозаически.
Она перестала напевать и ответила:
- Написать мистеру Весту. Только и всего. - И снова продолжила мелодию.
- Это изменило.. изменило вашу жизнь?
Она замолчала, рассмеялась и сказала:
- Не стоит впадать в сентиментальность. В каком то смысле, я думаю, изменило. Я стала сдержаннее, меньше доверяла своим чувствам. Замужество всегда казалось мне делом серьезным. Я думаю, каждому из нас дан шанс, упустив который, мы заменяем его чем то второсортным. Я не сумела заменить. Я чувствовала, что потеряла предназначенное мне счастье, и для меня все на этом кончилось.
- Но было бы счастьем, если бы он... я хочу сказать, вы, наверное, должны были обидеться на него. (Бакстер как предназначенное судьбой счастье!)
- Я ведь видела, что он робок и очень скромен, и к тому же в чужом окружении. Это я должна была что то сделать. (Бакстер робок!)
- Давайте вернемся. Становится прохладно, - сказала мисс Воулс. - А я уже не так молода. - Но прежде чем встать, она спросила: - Вы влюбились в свою жену как только увидели ее, сразу же - даже прежде чем обменялись с ней хотя бы словом?
- Именно так, - с жаром подтвердил Реджинальд.
- Ну да, так и должно было быть. - Она встала. - Вы, конечно, никому ничего не скажете, хорошо? Пусть это будет нашей тайной.
- Конечно, никому, - Реджинальд вслед за ней направился в комнаты, - за исключением Сильвии. Я не могу обещать не говорить ей, потому что...
- Она не станет всем рассказывать?
- Нет. Не думаю. Как мало мы знаем...
- Действительно, мало. - Мисс Воулс взглянула на него со странной улыбкой. - Скажите ей завтра, если захотите. Или в понедельник. После моего отъезда.
И Реджинальд ничего не сказал Сильвии, когда они очутились в машине, и ничего не сказал ей, пока осторожно вел автомобиль по грунтовой дороге, а когда они добрались до шоссе, Сильвия сказала:
- Ведь это она - та девушка?
- Какая девушка?
- Девушка в черном.
- Кто?
- Мисс Воулс.
- Кто это сказал? - воскликнул Реджинальд.
- Никто, - задумчиво ответила Сильвия. - Просто догадалась. Я подумала, что она могла рассказать тебе об этом, пока вы сидели на веранде. Все было хорошо, дорогой? Мне кажется, ты сегодня не скучал".
"- Совершенно изумительная мелодия, - сказала Салли. - Никто не знает названия?
- Боже, конечно нет, - ответила Бетти.
- “Сицилиетта”.
- Что что? - спросил Неизвестный Молодой Человек.
- Забавно, что ты помнишь, Берти. Повтори еще раз.
- “Сицилиетта”, - буркнул Бакстер. Он стал предлагать мужчинам сигары, затем закурил сам и целиком отдался этому занятию.
- Расскажите нам о ней, - попросила Салли.
- Салли, ты невозможна.
- Было какое то приключение, Берти? Ты мне никогда о нем не рассказывал, правда?
- Да, было, Бетти. Нет, не рассказывал. Я никому о нем не рассказывал. - И добавил после паузы: - Собственно, здесь не о чем рассказывать.
- Но мы просим вас, - улыбнулась леди Эффингем.
- Я не стану устраивать сцен ревности, Берти. Ты знаешь, я не ревнива.
- Я бы сказал, звучит угрожающе, - заметил Неизвестный Молодой Человек.
- Не говори глупостей, Клод, - одернула его Бетти.
Клод и Салли, подумал Реджинальд. Теперь я знаю всех.
- Здесь нет поводов для ревности. Разве кто нибудь женится на своей первой любви? На девушке, которая казалась первой любовью. Сыграем в бридж, сэр Роджер?
- Разве вы не будете рассказывать?
- Пожалуйста, расскажите, - попросила Сильвия.
- Вы бы не назвали это рассказом, Уэллард. Это всего лишь... ничего особенного. Вы в самом деле хотите послушать? Ну ладно... История довольно простая. - Он откинулся на спинку кресла и затянулся сигарой.
Если бы люди умели переставать пить вовремя, думал Реджинальд. Как Бакстер сейчас. Как раз в тот момент, когда не утрачено ничего, кроме робости.
- Мне было года двадцать два. Если Бетти говорила вам, что я племянник герцога Аргайла или внук Ротшильда, забудьте об этом. Мой отец был сельским врачом. Он сумел послать меня в Кембридж: я изучал право. Потом дальний родственник взял меня в свою фирму в Сити, но только потому, что умер его сын, а ему хотелось сохранить имя. Первое время я не знал в Лондоне никого. Однажды я обедал у Грумса и уже собирался уходить, когда кто то окликнул меня. Я обернулся, и лицо говорившего показалось мне знакомым. “Бакстер?” - спросил он. Я не сразу, но вспомнил его. Мы вместе учились в школе. Его фамилия была Вест. Я присел за столик и выпил с ним чашку кофе. Мы разговорились - как дела, чем сейчас занимаешься и так далее. По крайней мере, я рассказывал; он был неразговорчив. Вдруг он спросил, как будто все время только об этом и думал:
- Ты хорошо танцуешь?
В те времена танцевали по настоящему. Устраивались торжественные, хорошо организованные вечера, куда нельзя было попасть без приглашения. Я немного танцевал в Кембридже, а как следует выучился в Лондоне. В субботние вечера я ходил в какой нибудь танцевальный зал, и моими партнершами были молоденькие продавщицы; чертовски хорошенькие и чертовски любившие танцевать. Это все, что я мог себе позволить. Я никого не знал в Лондоне. Мы танцевали вальсы, котильоны, веселились напропалую. Как выяснилось, этот Вест пообещал привести с собой приятеля на Охотничий бал в Бистер. Не соглашусь ли я поехать? Ночлег обеспечен, и так далее. Конечно, в то время перспектива Охотничьего бала меня немного страшила. Если вы думаете, что я в детстве был близок с аристократией или разбирался в лошадях, то ошибаетесь. Я с трудом различал, где у лошади перед, где зад. И конечно, я понимал - меня приглашают заткнуть дырку; Веста кто то подвел. Но я не был гордецом, я очень любил танцевать, к тому же у меня мелькала смутная надежда, что я смогу понравиться этим охотникам и в тяжбах друг с другом они станут прибегать к моим услугам. Поэтому я ответил согласием и уговорился встретиться с Вестом на Паддингтонском вокзале на следующий вечер.
Разумеется, была зима, январь, темень, холод и слякоть. Нас встретили в Бистере и отвезли в усадьбу. В экипаже; на дорогу ушло часа полтора. Нас встретил Дворецкий и проводил нас в отведенные нам комнаты; когда мы переоделись и спустились вниз, уже начинался ужин. Меня представили множеству людей, но их фамилии ничего мне не говорили, и ни одна не удержалась в памяти. Их было человек десять - двенадцать; все мужчины, кроме нас, - в красных фраках, а девушки в розовых, голубых и зеленых платьях, чудовищно не сочетавшихся друг с другом. Только одна была в скромном черном платье. Моя соседка справа спросила, в чьей группе я охочусь, а узнав, что не охочусь вовсе, потеряла ко мне интерес и только за десертом, забыв, что уже спрашивала, повторила вопрос. Моя соседка слева спросила меня о том же, хозяйка, сидевшая напротив, тоже. Узнав, что я не участвую в охоте, они тоже утратили интерес ко мне. Так что ужин оказался довольно унылым.
- Бедняга Берти, неудивительно.
Бакстер выпустил облако дыма и наблюдал, как оно медленно превращалось в серую вуаль, повисшую неподвижно на уровне его взгляда. Вдруг он резким движением левой руки разогнал дым и продолжил рассказ:
- Девушка в черном. Как описать ее? Она была высокая и стройная и, казалось, напряженно ждала кого то или чего то, ждала, что произойдет нечто. У нее был - глупо звучит - хорошей формы нос и вздернутая верхняя губа. Именно эта короткая верхняя губа придавала ее лицу выражение ожидания, из за нее рот был чуть приоткрыт и виднелись мелкие, снежной белизны зубы. Голова чуть наклонена, высокие скулы, румянец на щеках, но не от ветра или дождя, а от какого то внутреннего огня. Было заметно, как он становился то ярче, то слабее... Видишь ли, Салли, это были времена, когда девушки еще не красились. Тогда гримом пользовались лишь актрисы и женщины сомнительного поведения.
Жаль, что я не могу описать ее лучше. Помню, я даже чуточку ее побаивался. Она казалась такой гордой, в ней чувствовалась порода. Все остальные девушки превосходили ее красотою, но, выражаясь их собственным языком, она была из другой конюшни. Глядя на нее за ужином, я раздумывал, отважусь ли я пригласить ее на танец.
Как только ужин кончился, мы уселись в экипажи. Я оказался в одной карете с нашей хозяйкой, двумя девушками - в розовом и голубом - и двумя мужчинами. Мы возвращались в Бистер невероятно долго, по дороге уговариваясь, кто с кем танцует. Когда мы добрались до места и оказались в танцевальном зале, я поискал глазами девушку в черном. Казалось, ее знают здесь все. Когда я сумел подойти к ней, у нее оставался всего один свободный танец. Последний. Двадцатый. Тогда, Салли, танцы записывали в специальную книжечку.
Бал оказался отвратительным. Любая из моих партнерш продавщиц танцевала лучше всех этих девушек. А мужчины... Наверняка они были без шпор, но казалось, что со шпорами, - так сильно они то и дело задевали тебя по ногам. Ужасно. Время от времени мне удавалось пропустить танец и побродить с сигаретой, делая вид, что я кого то жду; во всяком случае, так мне никто не оттаптывал ноги. К счастью, одна партнерша у меня была прекрасная - наша хозяйка; очевидно, ее кто то подвел. Она состояла в каком то родстве с Вестом и все расспрашивала меня о нем - а мне не хотелось признаваться, что мы не виделись с тех пор, как нам было по двенадцать лет. Раза два она опять спрашивала, в какой группе я охочусь, и тут же спохватывалась: “Ах да, вы же не охотитесь, вы уже сказали”. Право, мне стоило бы повесить на грудь объявление, чтобы не оставалось никаких сомнений.
Пришло время последнего танца, и я разыскал девушку в черном. Я устал и совершенно замучился и подозревал, что она тоже. Танцевали мы скверно. Мы кружились и кружились по залу, пока музыка не перестала звучать. Тогда все остановились и стали неуверенно хлопать в ладоши, а я молил Бога, чтобы и оркестр выдохся и можно было уехать. Но нет. Они начали новый вальс - “Сицилиетту”.
В тот раз я впервые услышал его; возможно, его и играли впервые. Может быть, сам дирижер написал его и решил попробовать под конец вечера, чтобы понять, как он пойдет. Играл один из известных лондонских оркестров. Мы снова начали танцевать, и в этот раз действительно танцевали. И неудивительно. Я никогда не встречал девушки, которая танцевала бы лучше; никогда на свете не было двух людей, которые так подходили бы друг другу. Наши лица находились почти на одном уровне, и когда я бросал на нее взгляд, я видел перед собой ее глаза и видел в них такой восторг, как будто наконец исполнилось то, чего она давно ждала.
Наверное, они играли эту мелодию целый час. Даже те, со шпорами, стали танцевать по человечески и не давали оркестру уйти. Мы танцевали и танцевали, слишком счастливые, чтобы обменяться хоть словом, только время от времени улыбались друг другу. Потом все кончилось, и наш хозяин заторопил нас, говоря, что лошади больше не могут ждать, и мы поехали, рассевшись так, как раньше. Я вновь оказался в обществе девушек в розовом и голубом.
Мы вернулись в дом около четырех. Все сразу же разошлись по своим комнатам. Вест должен был возвращаться рано, это означало, что мы будем завтракать в семь. Я только тогда и услышал об этом. Когда я желал хозяйке спокойной ночи и благодарил ее, то ждал, что она предложит мне задержаться, но этого не случилось. Я бы, конечно, не отказался уехать более поздним поездом, но она, очевидно, считала, что мы с Вестом неразлучны. Снова холод, темнота и слякоть; мы снова ехали в Бистер, на этот раз совершенно сонные; всю дорогу до самого Паддингтона мы спали, просыпались и снова засыпали, а потом Вест сказал: “Ну, до свидания, старина” - и взял кэб. Я вернулся к себе и стал думать о девушке в черном.
Я напишу ей и попрошу выйти за меня. Нет, ерунда. Конечно, надо написать и попросить о встрече, а потом, через день, через неделю, я попрошу ее выйти за меня. В любом случае мы должны увидеться как можно скорее.
Я сел писать ей. Дорогая... И тут я вспомнил, что, как это ни невероятно, я не знаю ее имени. Ну что ж, я узнаю его от хозяйки дома. Но как? Не могу же я написать, что мне понравилась девушка в черном и я хочу узнать, кто она. Я выдумывал новые и новые предлоги и наконец остановился на том, что мы с этой девушкой разговаривали об одной книге, которую я обещал ей прислать; “не будете ли Вы любезны сообщить мне имя и адрес девушки?” Потом я решил, что лучше послать девушке не книгу, а ноты вальса, который мы танцевали, - “Сицилиетты”. Я узнал его название от дирижера.
Я сел писать нашей хозяйке. Конечно, я в любом случае должен послать ей письмо с благодарностью за гостеприимство. Была среда, ответа я ждал в пятницу, и если я напишу сразу же, то письмо от девушки может прийти в понедельник. Безумие - терять целых три дня, но ничего не поделаешь. “Дорогая...” И тут я вспомнил, что не знаю ни имени, ни адреса хозяйки.
Новая отсрочка. Но теперь все просто. Я должен ее поблагодарить, поэтому совершенно естественно, если я узнаю у Веста ее имя и адрес. Я сел и написал ему; написал, что очень доволен поездкой и чувствую себя обязанным поблагодарить хозяйку, но не знаю, куда адресовать письмо. Я просил извинить меня за беспокойство и выражал надежду, что мы скоро встретимся.
Бакстер медленно поднялся с кресла и минуту постоял, тихонько насвистывая первые такты “Сицилиетты”. Затем, вздохнув, он повернулся к камину и сказал:
- Вот и все. На этом история кончается.
Раздались удивленные возгласы слушателей.
- Но как же!... - воскликнула Салли.
Бакстер бросил окурок сигары в огонь.
- У меня не было адреса Веста. Я не мог вспомнить его имени и не знал, где он работает. Я больше никогда не встречал ни Веста, ни нашей хозяйки, ни девушки в черном. А теперь, сэр Роджер, не сесть ли нам за бридж?
Бетти встала, подошла к Берти и сжала его локоть.
- Бедняга, - сказала она. - Хотя я рада, что все получилось именно так. Ну, кто будет играть?
Бакстеры и Эффингемы играли в бридж, молодые люди удалились в бильярдную, а мистер Кокс рассказывал Сильвии историю своей жизни. Реджинальд оказался рядом с мисс Воулс.
- Давайте выйдем на воздух, - сказала она, - здесь душно.
Они уселись на одной из многочисленных веранд, которые Бетти именовала лоджиями, в ласковой тишине наступившего вечера.
- Вы позволите? - спросил Реджинальд, показав на свою трубку, и она кивнула. Тогда он набил трубку и закурил.
- Как люди глупы, правда? - сказала она вдруг.
- Я как раз не могу решить, кто я - совершенный осел или...
- Или мудрец?
- Да нет, человек среднего ума.
- Как вы собираетесь выяснить это?
- Задав вам один вопрос.
- Задавайте.
- Если я окажусь полным идиотом, вы не рассердитесь?
- Нет.
- Ну хорошо, рискну. - Он взглянул на нее и отвел глаза. - Вы всегда ходите в черном?
Какое то время она молчала. Реджинальд стал сомневаться, слышала ли она его, а если слышала, то поняла ли. Он затянулся и подумал, что все же оказался дураком.
- Бакстер, - прошептала она. - Забавно чуть ли не тридцать лет пытаться узнать его фамилию, а потом выяснить, что просто Бакстер.
- Но вы ведь не дожидались его все это время, - предположил Реджинальд.
- О нет!
- Но долго? Простите меня. Не сердитесь, что я спрашиваю.
- Мне всегда хотелось узнать, что произошло. Я была уверена, что он не мог уйти просто так.
- Я не знаю, что можно было бы предпринять на его месте, а вы?
- И я... Но как вы угадали?
- Я заметил, что мелодия имеет какое то значение и для вас. И потом - его описание... Он описал вас очень точно... Такою, как вы сидели там в кресле.
- Это было тридцать лет назад, - сказала мисс Воулс с легким смешком.
Множество комплиментов пришло в голову Реджинальду, но он молчал.
- А он, конечно, не подозревает, - произнесла мисс Воулс.
- Конечно нет. А вы ни о чем не догадывались, пока он не начал рассказывать?
- Совершенно. Только когда он упомянул Охотничий бал в Бистере. Тогда я сразу поняла.
- Я думаю, совершенно невероятное ощущение - спустя тридцать лет слушать этот рассказ.
- Да. Невероятное. Я почувствовала, что вы догадались. Наверное, только вы. Разве что... - Она задумалась.
- Я уверен, что, кроме меня, никто не мог... - сказал Реджинальд с оттенком гордости. Он представил себе продолжение фразы: “Ведь я пишу романы, изучать людей - моя профессия” - и содрогнулся при мысли о том, что нечто подобное можно произнести вслух. Вместо этого он спросил:
- Скажите, тогда... для вас много значила эта история? Мне всегда хотелось узнать, когда я ходил на танцы и мне нравилась какая нибудь девушка, нравлюсь ли я ей тоже. Вы понимаете, о чем я говорю. С первого взгляда, сразу.
- Да, думаю, что да. Может быть, у девушек это реже. Мужчины чаще реагируют одинаково. Я хочу сказать, они часто бывают похожи один на другого. Одного типа. Особенно те, кто увлекается охотой. Мистер Бакстер был не таким - тогда. Сейчас он какой то биржевой маклер... или просто выглядит так. Эта уверенность в себе, и аккуратные усики, и все остальное. Он был... больше похож на вас.
- На меня? - рассмеялся Реджинальд.
- Ну да, такой тип довольно редко встречается... в охотничьих кругах.
Они снова помолчали. Если бы я был настоящим писателем, я бы написал об этом рассказ. Сейчас ей, наверное... сколько? Лет сорок пять. Но пока Бакстер рассказывал, она была совершенная девушка в черном.
Мисс Воулс заговорила, почти позабыв, что Реджинальд рядом, как будто девушка в черном рассказывала приятной немолодой мисс Воулс о том, что произошло полчаса назад:
- Я заметила его за ужином. Наши взгляды ни разу не встретились, но я чувствовала его присутствие. Я знала, что он не такой, как остальные; и думала, что я тоже отличаюсь от окружающих... пока не убедилась в обратном. Он, очевидно, был прав, сказав, что я чего то ждала. Когда живешь в каком то окружении, а сам - иной, то обязательно думаешь, что так не может длиться вечно. Что существует возможность бегства... пока ты молод.
Мне вовсе не хотелось выглядеть гордячкой...
Я пробовала оставить несколько танцев на случай, если бы он пригласил меня. Мне хотелось этого. Но когда он подошел, оставался только один. Я страшно устала к тому времени, как заиграли этот танец, да и мелодия была бестолковая. Мне не показалось, что он хорошо танцует, к тому же он все время молчал. Хотелось поговорить о чем нибудь, чтобы понять, что он собой представляет, но ничего не приходило в голову. Я боялась, что если открою рот, то обязательно спрошу, в чьей группе он охотится...
Потом заиграли эту мелодию, и мы оба вернулись к жизни. Я чувствовала, что знаю его давным давно и что все прекрасно. Он был не такой, как все, я тоже; мы наконец встретились. Можно ли влюбиться вот так, сразу? Наверное, нет. Это только кажется.
- А может быть... Не могу сказать...
- Конечно, я думала, что увижусь с ним утром. Я придумывала, о чем мы будем говорить. Ведь мы же не обменялись ни словом. Только смотрели друг на друга, и он одно мгновение... вечность держал меня в объятиях. Глупо, конечно, я понимаю. Вся эта история - глупость.
Я сказала сегодня - не делать ничего только потому, что это делают другие. В те времена девушкам полагалось ждать, правда? Ничего не делать, только ждать. И я ничего не делала. Только ждала, что он вновь появится, что он напишет мне. Но этого не случилось.
Тогда мне стало казаться, что я все это выдумала.
Она замолчала. Потом очень тихо стала напевать этот вальс. Глупая сентиментальная мелодия, думал Реджинальд, а все же... Он различал в полумраке овал лица своей собеседницы, и ему легко было представить ее опять восемнадцатилетней, романтичной, ждущей, что вот вот что то произойдет, представить все, что она читала, думала и воображала в этом чужом окружении, все, что вдруг проснулось в ней. Была бы она счастлива с ним? Не с этим, довольным и благополучным, а с тем, каким он был тридцать лет назад?
- Не представляю, что бы вы могли сделать, - заметил он прозаически.
Она перестала напевать и ответила:
- Написать мистеру Весту. Только и всего. - И снова продолжила мелодию.
- Это изменило.. изменило вашу жизнь?
Она замолчала, рассмеялась и сказала:
- Не стоит впадать в сентиментальность. В каком то смысле, я думаю, изменило. Я стала сдержаннее, меньше доверяла своим чувствам. Замужество всегда казалось мне делом серьезным. Я думаю, каждому из нас дан шанс, упустив который, мы заменяем его чем то второсортным. Я не сумела заменить. Я чувствовала, что потеряла предназначенное мне счастье, и для меня все на этом кончилось.
- Но было бы счастьем, если бы он... я хочу сказать, вы, наверное, должны были обидеться на него. (Бакстер как предназначенное судьбой счастье!)
- Я ведь видела, что он робок и очень скромен, и к тому же в чужом окружении. Это я должна была что то сделать. (Бакстер робок!)
- Давайте вернемся. Становится прохладно, - сказала мисс Воулс. - А я уже не так молода. - Но прежде чем встать, она спросила: - Вы влюбились в свою жену как только увидели ее, сразу же - даже прежде чем обменялись с ней хотя бы словом?
- Именно так, - с жаром подтвердил Реджинальд.
- Ну да, так и должно было быть. - Она встала. - Вы, конечно, никому ничего не скажете, хорошо? Пусть это будет нашей тайной.
- Конечно, никому, - Реджинальд вслед за ней направился в комнаты, - за исключением Сильвии. Я не могу обещать не говорить ей, потому что...
- Она не станет всем рассказывать?
- Нет. Не думаю. Как мало мы знаем...
- Действительно, мало. - Мисс Воулс взглянула на него со странной улыбкой. - Скажите ей завтра, если захотите. Или в понедельник. После моего отъезда.
И Реджинальд ничего не сказал Сильвии, когда они очутились в машине, и ничего не сказал ей, пока осторожно вел автомобиль по грунтовой дороге, а когда они добрались до шоссе, Сильвия сказала:
- Ведь это она - та девушка?
- Какая девушка?
- Девушка в черном.
- Кто?
- Мисс Воулс.
- Кто это сказал? - воскликнул Реджинальд.
- Никто, - задумчиво ответила Сильвия. - Просто догадалась. Я подумала, что она могла рассказать тебе об этом, пока вы сидели на веранде. Все было хорошо, дорогой? Мне кажется, ты сегодня не скучал".