Два забытых фильма
Я - шут, я - Арлекин, я - просто смех,
Без имени, и, в общем, без судьбы.
(почти уже русская народная)
На заре развала отечественного кинопроката в СССР появилось два фильма, которые, несмотря ни на что, запомнились тогда многим, но почти забыты сейчас, хотя, на мой взгляд, по-прежнему актуальны.
"Меня зовут Арлекино", 1988 год, режиссер Валерий Рыбарев.
"Шут", 1988 год, режиссер Андрей Эшпай.
"Меня зовут Арлекино" возник из переработанной автором в ходе съемок пьесы "Ловушка № 46, рост второй", в ней известный журналист Юрий Щекочихин писал о футбольных фанатах, но режиссер Рыбарев хотел посмотреть на проблему шире, он планировал снять острую социальную драму.
Героем фильма выведен главарь подростковой банды, именующий себя Арлекино (Олег Фомин). Из всех развлечений у провинциальных мальчишек - вылазки в близлежащий город и своеобразная борьба с "инакомыслящими": всеми поклонниками западной культуры, от носящих серьги в форме фашистской свастики до безобидных хиппи, предпочитающих соответствующую длину волос. Постоянные жестокие драки с другими бандами. Презрение и ненависть по отношению к мажорам, детям обеспеченных родителей, учащимся в институтах, стоящим на сквозняках всех открытых перед собой в жизни дверей. Банда Арлекино никогда не будет иметь равных с ними возможностей.
Основное противостояние происходит между бандой Арлекино и компанией мажоров, к одному из которых ушла любимая Арлекино - Алена (Светлана Копылова). Разумеется, конфликт изначально глубже схлестнувшихся личных интересов. Ушла из-за юношеской незрелости, желания красивой жизни, но быстро обнаружила, как новая жизнь, обещавшая гораздо больше свобод и возможностей, сразу же обернулась ловушкой, порабощением и "ментальным выцветанием". За возвращение к Арлекино, за извращенную, вымученную его справедливость, которую никаким несовершенством окружающего мира оправдать все-таки нельзя, потому что есть вещи, через которые переступать без последующего личностного разлома невозможно, оба приносят первую дань карающей руке судьбы, а сколько после еще им пришлось расплачиваться, предугадать сложно, поскольку в финале перед героем, казалось бы, открыта вся жизнь, но на самом деле, скорее, ему остался самый последний шанс, которым даже может не получится воспользоваться, чтобы измениться. Ведь герой - пешка, песчинка, как и сотни других, погибающая в водовороте бесправного мира.
Манера съемки умышленно приближена к документальной, среди ребят есть и непрофессиональные актеры; Щекочихин сам много общался с ребятами из таких банд, пытаясь понять их, и они его принимали, уважая. В фильме легко можно усмотреть обилие чернухи, но достаточно поглубже вглядеться, чтобы заметить, что это совсем не так. Авторы отнюдь не ограничивают свои задачи показом неприглядных сторон окружающей героев действительности. Нетрудно догадаться и на чьей стороне их симпатии. Устроенные мажоры прагматичны и не по годам циничны, Арлекино, чье образование оставляет желать лучшего, чья агрессивность и жестокость слишком часто переливаются через край, противоречив и сложен, но еще не пропал полностью. Его поведение - не бездумное мелкое хулиганство, а естественная реакция на социальную несправедливость, ощущение униженности своей семьи, друзей, свое собственное, настигшее его с детства. Старшей сестрой Арлекино вполне могла бы быть Санька Рукояткина из "Криминального таланта", хоть и вырвавшаяся в столицу, к которой, между прочим, Арлекино питает отвращение (как к месту проживания мажоров, как к вечному напоминанию о том, что там, где родился, он никогда не будет нужен), но точно так же губящая себя, только на первый взгляд имеющая, как и Арлекино, выбор, но по сути лишь теоретически; на практике из нее получилось то, о чем был снят фильм. Точно так же не было выбора и у провинциальных подростков, которые начали собираться в банды еще в конце 70-х - начале 80-х, на что руководство страны долго предпочитало закрывать глаза, с кем потом стали бороться, из кого в 90-х возникли все "бригады", скинхеды и т. д., и т. п. А кто-то выплыл из криминала, ушел в бизнес. Но зарождалось все именно там - в "бандах арлекино". Актуальность, к сожалению, в том, что подростковые банды, в провинции особенно, живы до сих пор. Конечно, и в 80-е было еще серьезнее, чем показано в фильме: подростки не имели самостоятельности, их "крышевали" настоящие бандиты, и преступления "подрaстающей смены" не ограничивались пусть и самыми жестокими, но лишь драками.
Примечательно, что неоднократно, ближе в финалу, когда герои, столько лет существовавшие в ужасающих жилищных условиях, наконец переезжают, несколько раз звучит фраза, что странно, а уезжать им и не хочется: несмотря на способности, которые могли бы очень пригодиться стране, не зачерствевшую еще до конца душу, в жизни миллионов арлекино слишком многое предопределено с рождения, замуровано во тьме. В одной из сцен Алена говорит Арлекино, какой у него все-таки нелегкий характер, Арлекино отвечает, что сам понимает это, но порой не может остановиться - они все не могут, все на краю и их несет вниз. Метафорична и последняя сцена фильма - изнасилование; не только физическое, не только как кара для нескольких героев.
Мы много дорог повидали на свете,
Мы стали сильнее, мы стали не дети.
Но лето в дороге кончалось зимою,
А зимы в дороге кончались стеною.
А мы еще верим, что мы не забыты,
Стучимся мы в двери, а двери
Надежно закрыты.
И я не пойму от кого их закрыли?
Нас может быть звали, но просто забыли...
(из звучащей в фильме песни А. Макаревича "Закрытые двери")
В 1988-м году фильм занял в прокате четвертое место - 41.9 млн. зрителей (кстати, фильм был готов в 87-м, но год пролежал на полке и вышел, когда на экранах страны уже появилась "Маленькая Вера", открывшая ему дорогу). Сейчас же он до сих пор даже не выпущен на DVD, но и весьма скромное качество изображения не испортило просмотра. История вдвойне страшна своей сохранившейся актуальностью показанной проблемы, которая огромна, ведь и в наши дни у подобных мальчишек перспектив не прибавилось. Все изменилось...и не изменилось почти ничего, а прошло - вдуматься только! - двадцать лет.
"Думаю, если бы мы узнали себя, то ужаснулись бы по-настоящему. К счастью, человек лишь в о-очень отдаленной перспективе научится разбираться в мозге лягушки. До собственного ему еще расти и расти" (из интервью Юрия Вяземского).
"Встреча с самим собой принадлежит к самым неприятным" (К. Г. Юнг).
В 80-х, еще до появления на экране странного борца за справедливость, "старого мальчика" с неживыми глазами "Плюмбума", всем известный ныне телеведущий "Умников и умниц" интеллектуал Юрий Вяземский написал повесть "Шут", которую затем и экранизировал Андрей Эшпай.
Повесть совсем небольшая, очень советую ее прочесть, поскольку оригинальность изложения у автора соперничает с глубокой психологической наблюдательностью, хорошая проза, изначально адресованная молодежи, но для взрослых открывающая едва ли не больше сторон. Тем интереснее прочесть, поскольку с фильмом повесть во многом расходится.
И этот фильм мне тоже выпало посмотреть в скверном качестве (хотя интернет повествует, что в природе существует DVD), яркие оттенки мигали, как на светофоре, но многие самобытные режиссерские находки оставили след и я не смогла не прочесть повесть, не желая расставаться с неординарной историей.
Не случайно, что и в "Меня зовут Арлекино", и в "Шуте" герои немало времени проводят возле железнодорожных путей (Арлекино живет на полустанке, Шут часто гуляет по шпалам), и этот тревожный мотив дороги преследует их мысли.
Внешне главный герой Валя, называющий себя Шутом, но скрывающий это прозвище ото всех (Дмитрий Весенский), мог бы показаться Арлекино мажором: благополучная интеллигентная семья, сына всесторонне развивали с детства, учеба дается ему легко, будущее предопределено и спокойно.
Однако, слегка забегая вперед, отмечу, что Дима Весенский не обладает харизмой своего персонажа (в отличие от Олега Фомина, чей Арлекино действительно герой и прирожденный лидер) в нем трудно увидеть Шута, о котором пишет Вяземский, это обычный подросток, напоминающий как раз тех школьников, "шутовство которых заключается лишь в том, чтобы кривляться на уроках, болтовней своей мешать учителям и надоедать сверстникам одними и теми же глупыми выходками" (цитата из повести).
Если рядом с Арлекино толпы таких же, как и он, неустроенных, ожесточившихся подростков, то Шут одинок и среди сверстников, и среди старших. Он иначе, чем герой Рыбарева и Щекочихина, но тоже остро чувствует несовершенство окружающего мира, так же жаждет справедливости. Как и многие одаренные дети, ощущает себя на голову выше остальных, и главное заключено в вечном выборе: как поступить со своими способностями, как приложить их к жизни, в которой "и скучно, и грустно". Не дать себя в обиду и добиться цели (установление порядка во "вверенном ему пространстве") помогает единственное доступное оружие - незаурядный ум и характер, который Шут сам закалял точно так же, как и тело в регулярных физических нагрузках. Его нельзя назвать физически сильным, поэтому иногда даже интеллектуальная защита не способна была спасти от избиения. Но когда-то подобная ситуация и создала Шута.
Понять, насколько непрост был Шут, поможет фраза из его дневника: "Шут ни за что не может себе позволить выглядеть смешным". Валя действовал в рамках им самим созданной системы психологического нападения и защиты: исследование противника, выявление его главных болевых точек, нападение/ самозащита и быстрый "блок", отход. Противник, внутренне задетый и раненный, был беззащитен, повержен, авторитет Шута среди сверстников рос.
Одной из главных особенностей системы Шута с ее приемами, именуемыми "шутэнами" (влияние восточной культуры, изучаемой родителями Вали), было то, что о ее существовании никто не догадывался.
Шута нельзя назвать мизантропом, хотя вел он себя во многом подобно ему. Он, скорее, мог бы присвоить строку "храню я к людям на безлюдьи неразделенную любовь". Сверстникам, признававшим его интеллектуальное превосходство, он "задавал направление", "учил жизни", даже тех, к кому относился со скрываемой симпатией, а после с удовольствием для самолюбия отмечал, что "урок" был воспринят.
В повести рассказывается, как с детства Валя работал над собой, чтобы стать Шутом, в фильме Эшпая мы узнаем о шутэнах практически сразу же, но исключительно через призму его влюбленности в "первую звезду класса" (ничто человеческое Шуту оказалось, конечно же, не чуждо). В аннотациях к фильму почему-то делается упор на то, что именно эта девочка победила Шута. Хотя ни фильм, ни повесть не подтверждают этого. Шут настолько привык быть закрытым, настороженным, что с девочкой они сильно столкнулись лбами на ступени взаимоотношений. Однако в фильме популярная одноклассница, в повести всегда державшаяся с достоинством, почему-то показана более легкомысленной, смелой и почти циничной.
После этого любовного недоразумения, которое "было бы смешно, когда бы не было так грустно", вскрывается нарыв, возникает кризис болезни. Шут заигрался, его методы часто и уже несправедливо ранят других, но больнее всех в конце концов будет ему самому. Невозможно всю жизнь прожить только в настороженности, недоверии, нападая первым, чтобы самому не оказаться жертвой.
Главным противником Вали выступает учитель математики. Кажется, тем сильнее хочет Шут обезоружить Учителя, чем более они похожи, особенно в изначальных своих "болевых точках" (закрытость Вали берет начало из детства, из только, увы, внешнего благополучия его семьи; и Учитель разрывается между близкими людьми. В фильме эти проблемы обоих героев упрощены). В повести их противостояние очерчено острее, финал прямолинеен, но закономерен. Финал же фильма про этого "дзен-Арлекино" открыт, и, пожалуй, ход бы оказался удачным, если бы был проработан режиссером тщательнее. Финал фильма требует от Шута, у которого открылись на многое глаза, если не поступка, то четкого осознания его необходимости (что и доказывает повесть). Но и само осознание перемены у кино-Шута сглажено, в нем неуверенность и непобежденное до конца высокомерное недоумение: "Что теперь делать?". Он остается непобежденным, но внутренняя справедливость финала повести в том, что побеждает он себя сам (ведь как гласил дневник Вали: "Шут всегда помнит, что самый опасный противник - он сам"). Героя фильма, изменившегося ли или не отказавшегося жить без привычной системы, рано или поздно сломала бы жизнь, и способность излечения от этого перелома оставалась непредсказумой. Но тут интереснее задаться вопросом, почему режиссер не показал решительного изменения Шута. Вероятно, герой, оставшийся прежним, служил и недооцененным предостережением, и оставался стратегически успешнее, но только на время: такой Шут в сложившихся вскоре социальных условиях выигрывал не в пример серьезнее, в мире, где каждый сам за себя.
Система Шута и полезна, и поучительна. Читая повесть, вспомнила, как однажды, примерно в возрасте героя, невольно применила против противника, выражаясь терминами нашей истории, "автоматический шутэн", попавший точно в болевую точку. Во многом действовала, как Шут Вяземского: непринужденность, спокойствие, слова, внешне обращенные даже не столько к тому человеку. Противник оказался обезоружен, "раскрылся". Результат меня буквально поразил. Из-за этого случая удалось абсолютно точно определить первооснову отношения этого человека ко мне, его страхи и почувствовать себя победителем, а спустя несколько лет и окончательно закрепить успех. Вечный недостаток целеустремленности не позволил превратиться в "злого карлика" и создать свою систему шутэнов :), но тот случай, названия которому долгие годы не могла дать, хотя и отчетливо помнила, стал одной из первых важных побед, когда ты оказываешься внутренне намного сильнее смеявшегося над тобой, и противник это признает.