Статья об испанских мучениках
Пока, правда, очень общая - так что продолжение обязательно следует. Как минимум про Барбастро просто грех не написать отдельный материал.
В центре Мадрида стоит доминиканский храм; на одной из его стен перечислены имена тех членов здешней общины, кто во второй половине тридцатых годов прошедшего века был убит по одному-единственному обвинению: за то, что был священником и монахом. Не знаю, во многих ли мадридских храмах есть подобные таблички, но можно было бы повесить их чуть ли не во всех. Во всяком случае, имен бы хватило. Католическая Испания дала миру и Церкви тысячи новомучеников. Большинство их погибло в первый год гражданской войны, семьдесят лет от начала которой исполняется в нынешнем июле.
Вернемся немного назад. 14 апреля 1931 года Испания неожиданно для самой себя стала республикой (еще за несколько недель до того такое развитие событий представлялось абсолютно невероятным). К власти пришла широкая коалиция левых партий, чьи программы отличались друг от друга очень сильно, - но вот воинственный антиклерикализм, кажется, объединял их все.
«Испания уже больше не католическая страна» - заявил вскоре Мануэль Асанья, глава правительства. Когда же ему возразили, что большинство населения явно считает иначе, он ответил, что речь не о количествах, а о прогрессивной тенденции. Во имя той же тенденции были закрыты церковные учебные заведения, кроме разве что семинарий; новый закон запретил монашествующим преподавать. «Пусть мне не говорят, - объявил Асанья, - что это-де нарушает свободу: речь об общественном здоровье... Католические ордена обязаны, в силу своей веры, обучать всему тому, что противоречит принципам, на которых основано современное государство.» Конституция гарантировала неприкосновенность частной собственности - но и тут делала исключение для собственности церковной: скажем, здания храмов, монастырей, семинарий и даже литургическая утварь были объявлены принадлежащими государству, а за пользование отобранным у нее же имуществом Церковь отныне должна была платить налог. Власти открыто поддерживали всевозможную антирелигиозную пропаганду.
Последствия не заставили себя долго ждать. В апреле 1931 года Испания стала республикой, а уже в середине мая в столице и провинциях пылали храмы и монастыри. Поджигатели нимало не пытались скрыть свои действия - достаточно упомянуть, что одним из первых в Мадриде подожгли монастырь отцов-кармелитов, находившийся на площади Испании, то есть непосредственно в историческом центре города. Причем быстро выяснилось, что в случае подобного происшествия полиция приедет, посмотрит на происходящее... и преспокойно уедет обратно. Пожарная охрана, может, и вмешается, но не раньше чем пожар станет угрожать перекинуться на соседние здания. Все тот же глава правительства заявил, что все монастыри вместе взятые не стоят жизни и одного республиканца, так что гражданская гвардия на улицы не выйдет, пока он у власти. В связи с поджогами не было возбуждено ни одного уголовного дела; порой утверждалось, что церковники-де сами виноваты.
Только за последние пять месяцев существования республики сгорело более 200 храмов. А как только в той или иной части страны начинались народные волнения, гибелью зданий и произведений искусства дело не ограничивалось. Так, во время астурийской "шахтерской революции" в октябре 1934 года были убиты 25 монахов разных орденов и девять семинаристов.
Восемнадцатого июля 1936 года во многих городах Испании синхронно восстали гарнизоны. Страна раскололась надвое. Началась гражданская война. И вот тут-то оказалось, что хаос предвоенных лет можно превзойти. Сперва народу раздавали оружие только отдельные военные из тех, что остались на стороне республики, но через несколько дней и правительство распорядилось вооружить всех, кто готов сражаться. Новоиспеченные ополченцы, в основном марксисты и анархисты, принялись рьяно уничтожать «классовых врагов», а порой и просто кого попало - на свободе оказалось немало рецидивистов-уголовников, которые вдруг получили право делать все, что заблагорассудится. В испанский язык вошли позаимствованные из советских реалий слова "чека" и "чекист".
Если, однако, арестованных не расстреливали без суда, в конечном итоге это их судьбы не меняло. Военных убивали за отказ служить в республиканских войсках, богатых и образованных - из ненависти к их положению... Клириков же, - а часто вслед за ними и мирян, - убивали только за то, что они были католиками. «Мы ничего не имеем против вас как людей, - честно объясняли ополченцы кларетинским семнаристам в маленьком городке Барбастро. - Но мы ненавидим ваши обеты и ваши черные гадкие сутаны. Отбросьте все это - и мы освободим вас!» Мадридского доминиканца Хосе Гафо, известного и неутомимого борца за социальную справедливость, после двух месяцев заключения освободили - и расстреляли в упор, как только он покинул тюрьму.
Найти поводы для преследований, впрочем, было нетрудно. Еще до провозглашения республики священников и монашествующих со вкусом обвиняли во всех возможных формах разврата. В специальных антиклерикальных газетах регулярно появлялись сообщения о якобы обнаруженом где-то кладбище убитых монахинями младенцев, или же о найденых в каком-нибудь неназываемом монастыре несомненных следах оргий. В первые дни войны возникло новое обвинение: с колоколен-де стреляют по рабочим. Правды ни в одном, ни в другом не было ни на грош, но это никого не волновало.
В наше время, кстати, часто встречается третье обвинение: Церковь-де всегда была на стороне богатых и власть имеющих, забывая о бедняках, и была наказана именно за это. Однако, статистика - упрямая вещь, а она свидетельствует о том, что больше всего мучеников как раз в тех конгрегациях, которые служили бедным. Антиклерикальная пресса тридцатых годов регулярно нападала на монахинь за то, что они-де отнимают работу в социальной сфере у «нормальных женщин, знающих, что такое материнская любовь».
Андрес Нин, глава одной из марксистских партий, открыто говорил 8 августа 1936 года: «В Испании было множество проблем, в том числе проблема церковная. Ее мы решили полностью: мы отменили священников, церкви и богослужения.»
Тем временем только в промежутке с 19 по 31 июля в Испании были таким образом «отменены» 733 человека, в августе же - более 1650, в том числе девять епископов. 26 июля барселонская газета «Рабочая солидарность» открыто сокрушалась, что-де хотя и не осталось в городе ни одной неповрежденной церкви или монастыря, «едва ли два процента попов и монашек выведены к настоящему моменту из строя. Религиозная гидра не умерла, необходимо это учитывать и не терять из виду в последующей борьбе».
«Они сами напросились!» было постоянно повторяющимся лозунгом. Даже те левые газеты, которые стремились успокоить читателей и убедить их, что разгул террора скоро прекратится, в вопросе преследования Церкви компромиссов не признавали: монастыри непременно должны быть распущены, а епископы расстреляны. Министр Мануэль де Ирухо в начале 1937 года докладывал правительству, что на республиканской территории, за исключением Страны Басков, алтари осквернены и разбиты, все без исключения церкви закрыты и превращены где в склад, где в общественную столовую, где в рынки или гаражи, богослужения запрещены, и также категорически запрещено держать «предметы культа» в частных домах.
В разных епархиях кровавый урожай был тоже разным. В столице был убит каждый третий священник (всего 334 человека - и это не считая монашествующих), в Барселоне, Куэнке и Хироне - каждый пятый. В маленьких епархиях могло получиться так, что по абсолютным цифрам жертв оказывалось вроде бы меньше - вот только проценты выходили совсем уж страшные. Так, в уже упомянутом Барбастро, где и было-то всего шесть с половиной тысяч человек населения, были расстреляны 123 священника... из ста сорока. Из толедского клира выжила ровно половина - а ведь Толедо оставался на республиканской территории всего два месяца.
Носить хабит или сутану было равносильно самоубийству; священники и монашествующие прятались у друзей - но эти друзья сами рисковали при этом жизнью. Те, кто не мог бежать, были обречены. Пожилой брат-доминиканец Гумерзиндо Сото в Каланде, под Теруэлем, просто вышел на площадь и сел на лавочку, решив отдать себя в руки Провидения. Его немедленно препроводили в тюрьму, судили и расстреляли вместе с теми собратьями, которых удалось поймать. Среди них оказался двадцатилетний послушник Хоакин Прат, половину своей недолгой жизни мечтавший о священстве; другой послушник - Ламберто де Наваскуэс, аристократ, юрист, намеренно от священства отказавшийся, желая стать простым братом и иметь возможность служить, как прежде служили ему; Хосе Мария Муро, пришедший в орден уже священником всего за год до гибели, Антонио Лопес, над которым в общине давно уже подшучивали, говоря, что для святости ему только мученичества не хватает... Если хотя бы просто перечислить всех - список, пожалуй, займет газету целиком.
В общей сложности за три года войны погибло почти семь тысяч клириков. Мучеников-мирян, по понятным причинам, подсчитать куда труднее; но и среди них Церковь уже прославила многих. Так, в августе в 1936 г. в Барбастро был расстрелян старый цыган по имени Зеферино Хименес, у которого при обыске нашли в кармане розарий. В сентябре того же года жительница городка Хилет под Валенсией Эрминия Мартинес спросила, за что арестовывают ее родственника; когда же ей ответили, что уничтожают всех «попов, монашек и святош», женщина возразила, что тогда несправедливо не забирать и ее: она, слава Богу, тоже католичка и от веры не отрекалась. В октябре расстреляли Терезу Феррагуд и ее четырех дочерей-монахинь; последние дни жизни этой бесстрашной восьмидесятитрехлетней женщины напоминают о ветхозаветной матери сыновей маккавейских. В январе 1937 в Торренто - тоже под Валенсией - была сожжена заживо Кармен Гарсия, портниха, посоветовавшая клиентке пока не шить себе свадебное платье, а подождать, пока все успокоится и станет возможно обвенчаться. Счет подобных случаев шел на тысячи.
В первую очередь в опасности оказались те миряне, чьи имена можно было найти в каком-нибудь церковном списке, даже просто в перечислении тех, кто хочет организовать ночную адорацию. Под удар попали и матери священников - вырастить сыновей не «для народа» сделалось непростительным преступлением.
«Похули Бога и умри» - советовала когда-то библейскому Иову жена. В «красной зоне» Испании, охваченной войной, было наоборот: похули Бога - и останешься жив. Даже явственно антицерковно настроенные историки признают, что одним из надежнейших способов сохранения жизни и свободы было как-нибудь публично доказать свою антирелигиозность. На множестве фотографий ополченцы гордо позируют в криво накинутых священнических облачениях, или же целятся в статую Христа. Чем более почитаемым был тот или иной образ, тем более торжественно его разбивали и жгли.
Удивительным образом среди испанских мучеников гораздо меньше женщин,чем мужчин: на восьмерых убитых монахов приходится одна монахиня. Это, однако, объяснимо, если обратиться к антирелигиозной пропаганде того времени: традиционным был образ несчастной девушки, которую злые родственники или же вероломные священники запирают в монастырь насильно. Таким образом, монаха или священника следовало наказать, а вот монахиню защитить. Неудивительно, что революционеры частенько врывались в женские монастыри со словами: «Мы пришли сжечь вашу тюрьму и освободить вас!» Велико же было их удивление, когда сестры явственно не оказывались этому рады... Некоторых монахинь, правда, оскорбленные «освободители» расстреливали на месте - за то, что те решительно отказывались прямо сейчас и немедленно выйти за них замуж.
О том, что в Испании речь идет о настоящем мученичестве, говорил уже Папа Пий XI, принимая в Кастельгандольфо беженцев из «красной зоны» 14 сентября все того же 1936 года. До начала официального прославления оставалось еще полсотни лет. Первая беатификация испанских новомучеников - трех молодых кармелиток - состоялась в 1987 году. Сейчас тех, кто погиб за Христа в тридцать шестом, в святцах уже не менее полутысячи; больше двухсот человек признал мучениками уже нынешний Папа (правда, дата их беатификации еще не объявлена), еще сотни процессов ждут своего часа.
В центре Мадрида стоит доминиканский храм; на одной из его стен перечислены имена тех членов здешней общины, кто во второй половине тридцатых годов прошедшего века был убит по одному-единственному обвинению: за то, что был священником и монахом. Не знаю, во многих ли мадридских храмах есть подобные таблички, но можно было бы повесить их чуть ли не во всех. Во всяком случае, имен бы хватило. Католическая Испания дала миру и Церкви тысячи новомучеников. Большинство их погибло в первый год гражданской войны, семьдесят лет от начала которой исполняется в нынешнем июле.
Вернемся немного назад. 14 апреля 1931 года Испания неожиданно для самой себя стала республикой (еще за несколько недель до того такое развитие событий представлялось абсолютно невероятным). К власти пришла широкая коалиция левых партий, чьи программы отличались друг от друга очень сильно, - но вот воинственный антиклерикализм, кажется, объединял их все.
«Испания уже больше не католическая страна» - заявил вскоре Мануэль Асанья, глава правительства. Когда же ему возразили, что большинство населения явно считает иначе, он ответил, что речь не о количествах, а о прогрессивной тенденции. Во имя той же тенденции были закрыты церковные учебные заведения, кроме разве что семинарий; новый закон запретил монашествующим преподавать. «Пусть мне не говорят, - объявил Асанья, - что это-де нарушает свободу: речь об общественном здоровье... Католические ордена обязаны, в силу своей веры, обучать всему тому, что противоречит принципам, на которых основано современное государство.» Конституция гарантировала неприкосновенность частной собственности - но и тут делала исключение для собственности церковной: скажем, здания храмов, монастырей, семинарий и даже литургическая утварь были объявлены принадлежащими государству, а за пользование отобранным у нее же имуществом Церковь отныне должна была платить налог. Власти открыто поддерживали всевозможную антирелигиозную пропаганду.
Последствия не заставили себя долго ждать. В апреле 1931 года Испания стала республикой, а уже в середине мая в столице и провинциях пылали храмы и монастыри. Поджигатели нимало не пытались скрыть свои действия - достаточно упомянуть, что одним из первых в Мадриде подожгли монастырь отцов-кармелитов, находившийся на площади Испании, то есть непосредственно в историческом центре города. Причем быстро выяснилось, что в случае подобного происшествия полиция приедет, посмотрит на происходящее... и преспокойно уедет обратно. Пожарная охрана, может, и вмешается, но не раньше чем пожар станет угрожать перекинуться на соседние здания. Все тот же глава правительства заявил, что все монастыри вместе взятые не стоят жизни и одного республиканца, так что гражданская гвардия на улицы не выйдет, пока он у власти. В связи с поджогами не было возбуждено ни одного уголовного дела; порой утверждалось, что церковники-де сами виноваты.
Только за последние пять месяцев существования республики сгорело более 200 храмов. А как только в той или иной части страны начинались народные волнения, гибелью зданий и произведений искусства дело не ограничивалось. Так, во время астурийской "шахтерской революции" в октябре 1934 года были убиты 25 монахов разных орденов и девять семинаристов.
Восемнадцатого июля 1936 года во многих городах Испании синхронно восстали гарнизоны. Страна раскололась надвое. Началась гражданская война. И вот тут-то оказалось, что хаос предвоенных лет можно превзойти. Сперва народу раздавали оружие только отдельные военные из тех, что остались на стороне республики, но через несколько дней и правительство распорядилось вооружить всех, кто готов сражаться. Новоиспеченные ополченцы, в основном марксисты и анархисты, принялись рьяно уничтожать «классовых врагов», а порой и просто кого попало - на свободе оказалось немало рецидивистов-уголовников, которые вдруг получили право делать все, что заблагорассудится. В испанский язык вошли позаимствованные из советских реалий слова "чека" и "чекист".
Если, однако, арестованных не расстреливали без суда, в конечном итоге это их судьбы не меняло. Военных убивали за отказ служить в республиканских войсках, богатых и образованных - из ненависти к их положению... Клириков же, - а часто вслед за ними и мирян, - убивали только за то, что они были католиками. «Мы ничего не имеем против вас как людей, - честно объясняли ополченцы кларетинским семнаристам в маленьком городке Барбастро. - Но мы ненавидим ваши обеты и ваши черные гадкие сутаны. Отбросьте все это - и мы освободим вас!» Мадридского доминиканца Хосе Гафо, известного и неутомимого борца за социальную справедливость, после двух месяцев заключения освободили - и расстреляли в упор, как только он покинул тюрьму.
Найти поводы для преследований, впрочем, было нетрудно. Еще до провозглашения республики священников и монашествующих со вкусом обвиняли во всех возможных формах разврата. В специальных антиклерикальных газетах регулярно появлялись сообщения о якобы обнаруженом где-то кладбище убитых монахинями младенцев, или же о найденых в каком-нибудь неназываемом монастыре несомненных следах оргий. В первые дни войны возникло новое обвинение: с колоколен-де стреляют по рабочим. Правды ни в одном, ни в другом не было ни на грош, но это никого не волновало.
В наше время, кстати, часто встречается третье обвинение: Церковь-де всегда была на стороне богатых и власть имеющих, забывая о бедняках, и была наказана именно за это. Однако, статистика - упрямая вещь, а она свидетельствует о том, что больше всего мучеников как раз в тех конгрегациях, которые служили бедным. Антиклерикальная пресса тридцатых годов регулярно нападала на монахинь за то, что они-де отнимают работу в социальной сфере у «нормальных женщин, знающих, что такое материнская любовь».
Андрес Нин, глава одной из марксистских партий, открыто говорил 8 августа 1936 года: «В Испании было множество проблем, в том числе проблема церковная. Ее мы решили полностью: мы отменили священников, церкви и богослужения.»
Тем временем только в промежутке с 19 по 31 июля в Испании были таким образом «отменены» 733 человека, в августе же - более 1650, в том числе девять епископов. 26 июля барселонская газета «Рабочая солидарность» открыто сокрушалась, что-де хотя и не осталось в городе ни одной неповрежденной церкви или монастыря, «едва ли два процента попов и монашек выведены к настоящему моменту из строя. Религиозная гидра не умерла, необходимо это учитывать и не терять из виду в последующей борьбе».
«Они сами напросились!» было постоянно повторяющимся лозунгом. Даже те левые газеты, которые стремились успокоить читателей и убедить их, что разгул террора скоро прекратится, в вопросе преследования Церкви компромиссов не признавали: монастыри непременно должны быть распущены, а епископы расстреляны. Министр Мануэль де Ирухо в начале 1937 года докладывал правительству, что на республиканской территории, за исключением Страны Басков, алтари осквернены и разбиты, все без исключения церкви закрыты и превращены где в склад, где в общественную столовую, где в рынки или гаражи, богослужения запрещены, и также категорически запрещено держать «предметы культа» в частных домах.
В разных епархиях кровавый урожай был тоже разным. В столице был убит каждый третий священник (всего 334 человека - и это не считая монашествующих), в Барселоне, Куэнке и Хироне - каждый пятый. В маленьких епархиях могло получиться так, что по абсолютным цифрам жертв оказывалось вроде бы меньше - вот только проценты выходили совсем уж страшные. Так, в уже упомянутом Барбастро, где и было-то всего шесть с половиной тысяч человек населения, были расстреляны 123 священника... из ста сорока. Из толедского клира выжила ровно половина - а ведь Толедо оставался на республиканской территории всего два месяца.
Носить хабит или сутану было равносильно самоубийству; священники и монашествующие прятались у друзей - но эти друзья сами рисковали при этом жизнью. Те, кто не мог бежать, были обречены. Пожилой брат-доминиканец Гумерзиндо Сото в Каланде, под Теруэлем, просто вышел на площадь и сел на лавочку, решив отдать себя в руки Провидения. Его немедленно препроводили в тюрьму, судили и расстреляли вместе с теми собратьями, которых удалось поймать. Среди них оказался двадцатилетний послушник Хоакин Прат, половину своей недолгой жизни мечтавший о священстве; другой послушник - Ламберто де Наваскуэс, аристократ, юрист, намеренно от священства отказавшийся, желая стать простым братом и иметь возможность служить, как прежде служили ему; Хосе Мария Муро, пришедший в орден уже священником всего за год до гибели, Антонио Лопес, над которым в общине давно уже подшучивали, говоря, что для святости ему только мученичества не хватает... Если хотя бы просто перечислить всех - список, пожалуй, займет газету целиком.
В общей сложности за три года войны погибло почти семь тысяч клириков. Мучеников-мирян, по понятным причинам, подсчитать куда труднее; но и среди них Церковь уже прославила многих. Так, в августе в 1936 г. в Барбастро был расстрелян старый цыган по имени Зеферино Хименес, у которого при обыске нашли в кармане розарий. В сентябре того же года жительница городка Хилет под Валенсией Эрминия Мартинес спросила, за что арестовывают ее родственника; когда же ей ответили, что уничтожают всех «попов, монашек и святош», женщина возразила, что тогда несправедливо не забирать и ее: она, слава Богу, тоже католичка и от веры не отрекалась. В октябре расстреляли Терезу Феррагуд и ее четырех дочерей-монахинь; последние дни жизни этой бесстрашной восьмидесятитрехлетней женщины напоминают о ветхозаветной матери сыновей маккавейских. В январе 1937 в Торренто - тоже под Валенсией - была сожжена заживо Кармен Гарсия, портниха, посоветовавшая клиентке пока не шить себе свадебное платье, а подождать, пока все успокоится и станет возможно обвенчаться. Счет подобных случаев шел на тысячи.
В первую очередь в опасности оказались те миряне, чьи имена можно было найти в каком-нибудь церковном списке, даже просто в перечислении тех, кто хочет организовать ночную адорацию. Под удар попали и матери священников - вырастить сыновей не «для народа» сделалось непростительным преступлением.
«Похули Бога и умри» - советовала когда-то библейскому Иову жена. В «красной зоне» Испании, охваченной войной, было наоборот: похули Бога - и останешься жив. Даже явственно антицерковно настроенные историки признают, что одним из надежнейших способов сохранения жизни и свободы было как-нибудь публично доказать свою антирелигиозность. На множестве фотографий ополченцы гордо позируют в криво накинутых священнических облачениях, или же целятся в статую Христа. Чем более почитаемым был тот или иной образ, тем более торжественно его разбивали и жгли.
Удивительным образом среди испанских мучеников гораздо меньше женщин,чем мужчин: на восьмерых убитых монахов приходится одна монахиня. Это, однако, объяснимо, если обратиться к антирелигиозной пропаганде того времени: традиционным был образ несчастной девушки, которую злые родственники или же вероломные священники запирают в монастырь насильно. Таким образом, монаха или священника следовало наказать, а вот монахиню защитить. Неудивительно, что революционеры частенько врывались в женские монастыри со словами: «Мы пришли сжечь вашу тюрьму и освободить вас!» Велико же было их удивление, когда сестры явственно не оказывались этому рады... Некоторых монахинь, правда, оскорбленные «освободители» расстреливали на месте - за то, что те решительно отказывались прямо сейчас и немедленно выйти за них замуж.
О том, что в Испании речь идет о настоящем мученичестве, говорил уже Папа Пий XI, принимая в Кастельгандольфо беженцев из «красной зоны» 14 сентября все того же 1936 года. До начала официального прославления оставалось еще полсотни лет. Первая беатификация испанских новомучеников - трех молодых кармелиток - состоялась в 1987 году. Сейчас тех, кто погиб за Христа в тридцать шестом, в святцах уже не менее полутысячи; больше двухсот человек признал мучениками уже нынешний Папа (правда, дата их беатификации еще не объявлена), еще сотни процессов ждут своего часа.