Сталин любил интригу
Красное-красное солнце
В пустынной дали... Но леденит
Безжалостный ветер осенний.
Барамия и Чичнадзе, которые несмотря на предупреждение, прибыли в Москву, разозлили Сталина. Было обсуждение - какого они заслуживают наказания. Чарквиани сказал, что нужно подвергнуть их партийному наказанию. Сталин говорил «наверное они должны были с кем-то встретиться. Не хочешь ошибиться, но кажется их следует арестовать». Потом он встал и вышел (он имел привычку резко вставать и выходить), а после возвращения, будто уже придумав, сказал: «Обоих нужно поймать! Как можно, так предупрежденный человек поехал в Москву, вероятно здесь с кем-то связывались». Берия, который до того молчал, сказал «да, верно, товарищ Сталин, кому они нужны эти негодяи, их надо арестовать».
Чарквиани считал Сталина образованным и одаренным человеком и с неодобрением высказывался о Яковлеве, назвавшем Сталина «полуграмотным»: Яковлев Сталина никогда не видел.
Сталин был очень одаренным человеком, особенно в гуманитарных сферах, а то что он не учился в школе, это ничего не означает, от этого он ничего не потерял.
Белогвардеец рассказывал, что в тюрьмах было наказание, когда били прикладом, Сталин прошел это наказание с книгой в руке.
Когда Чарквиани приходил к нему, он почти всегда был с книгой в руках, ближе к концу жизни - чаще с художественной литературой. Он прочел почти всех грузинских писателей. Он изучал историю древнего Ближнего Востока, Рима, Греции, у него была феноменальная память.
Сталин не очень любил вспоминать детство и родителей.
Рядом никого кроме Поскребышева не было, а говорили на грузинском. Иногда, когда , переходил на русском.
У этого священника были дети, старшего звали Котэ.
Его отец ходил по всей Грузии, выпрашивая работу и сразу пропивал деньги.
Сталин очень переживал, что Вася много пил и во всем обвинял чекистов, которые его растили.
Чарквиани воспринимал Сталина именно как грузина, хотя и находящегося на высокой ступени в стране, где грузины не играли решающей роли. Сталин говорил на прекрасном грузинском языке. Если рядом русских не было, то разговор обычно шел на грузинском, а если были люди других национальностей, то он говорил «говорите на общепонятном языке».
Помимо русского и грузинского, он еще пытался выучить немецкий язык.
Он очень высоко оценивал Давида Клдиашвили как писателя. Большее внимание он уделял художественному аспекту по сравнению с социальным.
Когда Сталин был в Грузии в 1951 году, он так отправился из Боржоми в Хашури, что не заехал в свой родной Гори. Говорили, что хотел заехать, но передумал. Чарквиани его просил заехать в Тбилиси, но он сказал, что если я приеду в Тбилиси, тогда скажут «а почему в Ереван не приехал, или в Баку?»
Когда был издан первый том его сочинений, в нем была подпись на русском. Чарквиани попросил это сделать на грузинском, но тот отказался, сказав, что «тогда все республики попросят подписать на своем языке, придется на узбекском, армянском подписывать».
В 2006 году президент России в рамках кулуарной встречи высказал недовольство его открытием, напомнив Саакашвили, что многие деятели советской власти, включая Сталина и Берию, были грузинами. Тот вспылил и принялся язвить в своей манере, предложив открыть «музей грузинской оккупации в Москве».
А зря: «оккупация России» кем-либо - довольно токсичная идея, произносить которую в присутствии любого русского человека непродуктивно, можно и по голове получить. Чем всё это закончилось - мы помним.