(no subject)
... Лаура опустилась на колени перед кроватью. Пока она возилась со шнурками, сенатор разглядывал ее с пристальной задумчивостью, размышляя о том, кому из них двоих эта встреча принесет несчастье.
- Ты еще ребенок, - сказал он.
- Вовсе нет, - возразила она. - В апреле мне исполнится девятнадцать.
Сенатор пошевелился.
- Какого числа?
- Одиннадцатого, - сказала она. Сенатор почувствовал себя свободнее.
- Мы оба Овны, - сказал он и добавил, улыбаясь: - Это знак одиночества.
Лаура не отреагировала на его слова, потому что никак не могла решить, что следует делать с ботинками. В свою очередь, и сенатор находился в нерешительности, потому что, как это ни странно, не имел опыта в случайно возникающих связях и смутно сознавал, что эта его любовь замешана на чьих-то гнусных намерениях. Чтобы выиграть время и еще раз обо всем подумать, он сжал Лауру коленями, обнял ее за талию и откинулся на спинку кровати. Тут он понял: она совершенно голая под платьем, уловил неясный запах горного животного, испускаемый ее телом, и почувствовал трепещущее от испуга сердце и выступивший на ее коже прохладный пот.
- Нас никто не любит, - вздрогнув, сказал он.
- Ты еще ребенок, - сказал он.
- Вовсе нет, - возразила она. - В апреле мне исполнится девятнадцать.
Сенатор пошевелился.
- Какого числа?
- Одиннадцатого, - сказала она. Сенатор почувствовал себя свободнее.
- Мы оба Овны, - сказал он и добавил, улыбаясь: - Это знак одиночества.
Лаура не отреагировала на его слова, потому что никак не могла решить, что следует делать с ботинками. В свою очередь, и сенатор находился в нерешительности, потому что, как это ни странно, не имел опыта в случайно возникающих связях и смутно сознавал, что эта его любовь замешана на чьих-то гнусных намерениях. Чтобы выиграть время и еще раз обо всем подумать, он сжал Лауру коленями, обнял ее за талию и откинулся на спинку кровати. Тут он понял: она совершенно голая под платьем, уловил неясный запах горного животного, испускаемый ее телом, и почувствовал трепещущее от испуга сердце и выступивший на ее коже прохладный пот.
- Нас никто не любит, - вздрогнув, сказал он.