(no subject)
У Лилы трое братьев -- Кирилл, который ушел за три моря и, по слухам, придумывает письменность каким-то варварам; Лев, который умер еще ребенком; и Ян, который сейчас стучится в наш дом.
Я сижу на кухне и не открываю.
Лила идет откуда-то из глубины дома, сначала весело и быстро, но, чем ближе к двери, тем все неувереннее и безрадостнее становятся ее шаги.
-- Ох, -- говорит она, держась рукою за мой стул. -- Ох, Янек пришел.
Я молча встаю и ухожу.
Мне совсем не нужно видеть то, что будет происходить. Лила откроет дверь, сначала загородив собой вход в дом, словно защищая его от нападения. Затем она посторонится и худой высоченный Ян войдет в тепло, привычно пригибаясь, чтобы не стукнуться круглым лбом о притолоку. Морщины на лбу, наверное, стали еще глубже.
Она накормит его, будет рассказывать всякие глупости; она всегда надеется, что он однажды просто улыбнется в ответ на ее незатейливые истории. Но он будет молчать, сосредоточенно дуть на слишком горячий суп, ломать свежий хлеб на глупые мелкие ошметки; пальцы у него длинные и ногти обломаны. Сомневаюсь, что он замечает то, что ест.
Когда с едой будет покончено и Лила уберет со стола, он глухо скажет "Мне надо поговорить с тобой, Лила" и она чересчур спокойным голосом ответит "Что же; пойдем, я постелю тебе на чердаке. Там и поговорим"
Раньше она всегда заходила ко мне и просила меня не тревожиться и не тревожить их, теперь и этого не нужно -- я знаю, что они закроют дверь на чердак и будут разговаривать вполголоса всю ночь. Может, Лила будет плакать. Как-то раз она даже начала подвывать, как воют от страха и боли звери. Я стучался тогда, кричал; но Лила вышла, глаза ее были сухи, и сказала, что с ней все в порядке, и пожалуйста, не мог бы я их оставить.
Назавтра он уйдет -- выберет момент, когда я не попадусь ему на пути, тихо хлопнет дверью -- и все. До следующего раза.
Я поднимаюсь на чердак. У меня в руках поднос с горячим молоком, терпким яблоком и свежими цветами.
Лила, как мертвая, лежит поперек своего лоскутного одеяла и невидяще смотрит в потолок. Я ставлю поднос на шаткую табуретку около Лилы и ложусь рядом, обнимая.
-- Бедная моя девочка.
-- ...
-- Давай я попрошу его, чтобы он больше не приходил.
-- Не надо.
-- ...
-- Я и сама могу, понимаешь? Он очень одинокий. Если я прогоню его, у него не останется никого.
Лила кусает пальцы и плачет.
Где-то, уже далеко, по пыльной дороге идет Янек, у которого никого нет на всем белом свете, кого он мог бы любить.
Я сижу на кухне и не открываю.
Лила идет откуда-то из глубины дома, сначала весело и быстро, но, чем ближе к двери, тем все неувереннее и безрадостнее становятся ее шаги.
-- Ох, -- говорит она, держась рукою за мой стул. -- Ох, Янек пришел.
Я молча встаю и ухожу.
Мне совсем не нужно видеть то, что будет происходить. Лила откроет дверь, сначала загородив собой вход в дом, словно защищая его от нападения. Затем она посторонится и худой высоченный Ян войдет в тепло, привычно пригибаясь, чтобы не стукнуться круглым лбом о притолоку. Морщины на лбу, наверное, стали еще глубже.
Она накормит его, будет рассказывать всякие глупости; она всегда надеется, что он однажды просто улыбнется в ответ на ее незатейливые истории. Но он будет молчать, сосредоточенно дуть на слишком горячий суп, ломать свежий хлеб на глупые мелкие ошметки; пальцы у него длинные и ногти обломаны. Сомневаюсь, что он замечает то, что ест.
Когда с едой будет покончено и Лила уберет со стола, он глухо скажет "Мне надо поговорить с тобой, Лила" и она чересчур спокойным голосом ответит "Что же; пойдем, я постелю тебе на чердаке. Там и поговорим"
Раньше она всегда заходила ко мне и просила меня не тревожиться и не тревожить их, теперь и этого не нужно -- я знаю, что они закроют дверь на чердак и будут разговаривать вполголоса всю ночь. Может, Лила будет плакать. Как-то раз она даже начала подвывать, как воют от страха и боли звери. Я стучался тогда, кричал; но Лила вышла, глаза ее были сухи, и сказала, что с ней все в порядке, и пожалуйста, не мог бы я их оставить.
Назавтра он уйдет -- выберет момент, когда я не попадусь ему на пути, тихо хлопнет дверью -- и все. До следующего раза.
Я поднимаюсь на чердак. У меня в руках поднос с горячим молоком, терпким яблоком и свежими цветами.
Лила, как мертвая, лежит поперек своего лоскутного одеяла и невидяще смотрит в потолок. Я ставлю поднос на шаткую табуретку около Лилы и ложусь рядом, обнимая.
-- Бедная моя девочка.
-- ...
-- Давай я попрошу его, чтобы он больше не приходил.
-- Не надо.
-- ...
-- Я и сама могу, понимаешь? Он очень одинокий. Если я прогоню его, у него не останется никого.
Лила кусает пальцы и плачет.
Где-то, уже далеко, по пыльной дороге идет Янек, у которого никого нет на всем белом свете, кого он мог бы любить.