Цикл «Смертные грехи»: Зависть - самопожирающее чудовище
Видеть. Вот где ужасное проклятье. Уметь видеть и понимать какая удача, какое сокровище досталось другому. Несправедливо. И кому? Карикатуре на меня - ферзю, у которого уже всё есть или напротив пешке, что даже не оценит. Осознание этого накатывает волнами как тошнота - и будь я хамелеоном, то точно бы позеленел. Впрочем, иные видят это чувство чёрно-белым. Оно, заставляющее бледнеть, поглощающее изнутри непроницаемой чернотой - кажется далёким от сведения личных счётов. Напротив, завидуя, я несчастен как ревнивец, которому отказал весь мир. И в самом деле почему он так устроен, что всегда не мне?!
Безвольный мазохизм истязания себя чужим успехом почти всегда внезапно открывает обратную сторону - непроизвольную радость садиста, питающегося знанием чужого провала. Торжество завистника ни с чем не сравнить - разве что с триумфом непричастного. Парадоксальная справедливость, возникающая ценой падения другого. Нет, мне не любы твои заслуги и фуроры, я ликую, когда ты вернёшься в ноль, в грязь и ничтожество. Но поскольку глубоко в себе я меряю себя другим, то втайне я желаю и того, и другого - и злящего меня успеха двойника, и радующего краха.
Я оставил этот грех на десерт, во многом потому, что именно с его пониманием испытываю наибольшие затруднения. В повседневной жизни я часто гневаюсь и ленюсь, предаюсь гордыне или злоупотребляю удовольствиями, и даже могу признаться себе в наличии жадности, но зависть - мне не характерна. Однако это связано с тем, что зависть принято понимать не просто феноменологически, а несколько карикатурно - как состояние, при котором благополучие другого настолько болезненно переживается, что не радует ни солнышко, ни монета, ни мёд.
Но я считаю, что зависть - не столько порок, сколько неизбежный опыт, который, впрочем, можно проживать как-то иначе, чем чернея от успехов другого. Всё дело в том, что структурно зависть - всего лишь обратная сторона желания. Любого человеческого желания, которое по своему устройству всегда включает в себя неких другого/других. Иными словами, зависть имеет тысячи проявлений, некоторые из которых могут выглядеть даже как добродетели. Сильное соперничество, порождаемое завистью, легко заставит чем-то жертвовать или делать дополнительные усилия по контролю - в таком ракурсе она может скрываться и за трудолюбием, и за терпением, и за умеренностью.
Меж тем зависть или invidia - сложный комплекс чувств и выборов, заставляющий обращать внимание на то, что есть у другого. В каком-то смысле без крупицы зависти мы бы просто никогда не открыли для себя, что есть некие другие, в чём-то подобные нам, а в чём-то цепляющие и даже ранящие нас своим отличием.
Эту раннюю форму зависти отметил ещё Августин в известном фрагменте из «Исповеди»: «Младенцы невинны по своей телесной слабости, а не по душе своей. Я видел и наблюдал ревновавшего малютку: он ещё не говорил, но бледный, с горечью смотрел на своего молочного брата». Там же он формулирует и вопрос, позволяющий обнаружить структуру зависти: «Зависть ведёт тяжбу за превосходство, - что превосходит Тебя?». Мы же можем добавить, что здесь же возникает что-то вроде шаблона для ценного объекта, объекта желания - и да, довольно часто это именно грудь, а затем внимание матери, на которые претендует другой (сиблинг).
Христиане считают, что уравновесить зависть должна кротость, только важно понимать её не столько как смирение, сколько как пожелание другим блага. Поэтому в христианской системе ей противостоит кроткая доброта (humanitas), иногда понимаемая более конкретно как чувство благодарности (gratia) или сочувствие. Как отмечал Иоанн Дамаскин, великодушие и сострадание крайне схожи с завистью - в обоих случаях мы озабочены состоянием ближнего, просто в одном случае его горе вызывает в нас печаль, в другом - радость.
В этом плане нормативное отношение к зависти (зафиксированное уже в десятой заповеди Декалога Моисея) - во многом ошибочно - видит в ней лишь продолжение эгоизма. В то время как более вдумчивый подход видит единую структуру, правда тоже не обходится без нормативности. Ведь христиане считают естественной зеркальную реакцию (сострадая, я чувствую то же самое, что и другой), а значит, зависть - это извращение нормы и естества. Также в религиозной литературе встречается необычное объяснение зависти через лень: впавший в акедию не радеет об исполнении долга перед ближним своим, что по итогу приводит к формированию безразличия или недоброжелательного взгляда (invidentia).
Учитывая выше сказанное, invidia определена диалектически точно в «Этике» Спинозы: завистлив тот, кто получает удовольствие от несчастья другого и тот, кто уязвлён чужим счастьем. В то же время остаётся крайне спорным статус ценного объекта в зависти. Ряд авторов, в т.ч. святые отцы, утверждают, что зависть - это ревностное стремление получить то, что есть у другого. Однако в такой логике неизбежны смешения: либо зависть и жадность - практически одно и то же (с тем лишь отличием, что жадность больше сконцентрирована на удержании объекта), либо зависть - логичное следствие эгоизма и гордыни.
Напротив, есть мыслители (среди них Спиноза и Лакан), что утверждают принципиальную ненужность объекта завистнику - приобретения или лишения другого интересны лишь как маркеры его счастья/несчастья. Объект же, делавший другого счастливым, только в моём воображении сделает и меня таким - в реальности же можно смело делать ставки, что нет. Дело в том, что зависть тесно сплетена с диспозицией взгляда (начиная с этимологии, где «завида» - то, на что засматриваются), поэтому, владея объектом, завистник выпадает из взгляда со стороны, что моментально лишает объект ценности.
Безусловно следует коснуться и повторяющейся темы разведения «белой» и «чёрной» зависти. Нечто подобное формулирует не только народная молва, но и многие мыслители - например, Аристотель, Иммануил Кант, Френсис Бэкон, Ойген Рега (Eugène Raiga). Все они пытаются оправдать что-то вроде публичной, социально полезной или просто восхищающейся другими версии зависти. В некотором смысле и христианский взгляд иногда выделяет первую стадию смертного греха зависти - конкуренцию, которая теряет границы. Но по большому счёту святым отцам не характерно оправдание никакой зависти, скорее напротив - очень резкая её критика. Иоанн Златоуст сравнивает завистника с навозным жуком, свиньёй, а затем и вовсе говорит, что тот «хуже демона» - демон вредит людям поскольку такова его природа, человек же против своей природы отвергает добро и творит зло в отношении себе подобных. Не отстаёт в инвективах и Иоанн Кассиан Римлянин: «завистник завистью показывает, что он малоумен и мелочен. Ибо когда завидует, то тем свидетельствует, что тот больше его, о чьём счастье он скорбит».
Кстати именно Иоанн Кассиан считает зависть одним из ключевых грехов в устройстве мироздания: у него не гордыня, но зависть движет Сатаной в форме змея. Зависть к уникальному статусу человека заставляет его желать грехопадения, более того, Еву он также соблазняет тем, чего не дано людскому роду («Будете как боги…»). И снова этот же грех толкает Каина на братоубийство. Богослов отмечает и тот факт, что завистника не соблазняет добродетель: получая добро от ближнего, он только озлобляется. Казалось бы, при такой проницательности он должен предложить более разумное средство для борьбы с данным грехом, но единственное, что он считает действенным противоядием - это молитва. Неясно только как сделать такую молитву искренней в покаянии, видимо перед этим достаточно сильно наругать завистника. Хотя в самой зависти есть доля справедливости, ведь она наказывает страданием уже при жизни.
Я не разделяю подобного злопыхательства в адрес завистливых, но сильно сомневаюсь и в ценности выделения «белой зависти». На мой взгляд такой вещи просто не существует: вы либо захвачены другим (чертой в другом), подчёркивающим ваше несовершенство, либо нет. Тот, кто захвачен, может обходиться с этим сотнями способов: от бессильного самоедства до благородного предчувствия «славной битвы с достойным противником», от пассивной зависти-боли до бодрящего зубоскальства и злорадства. Когда эта структура оказывается задействована, вы уже внутри зависти, даже если красиво говорите об этом, сохраняя лицо. Её невозможно очистить от враждебности: внутри напряженного отношения с другим всегда отношения с собственным двойником, полные притяжения/любви и отторжения/агрессии. Поэтому приписывание себе «белой зависти» - скорее маркер гордыни (мол, я не такой как все).
Стоит чётко понимать, что злорадство и злопыхательство, а часто и осознанное злословие, возникают лишь при завистливом взгляде. Или иными словами, там, где образ другого позволяет нам обнаружить потерю/нехватку в себе. Собственно, именно обхождение с этой «раной» и есть все те многочисленные формы наслаждения завистью, которые мы видим. В то же время злорадство присуще практически всем принципиальным людям: сложно не испытывать удовлетворение чужой неудачей, если она вписывается или напрямую подтверждает твои идеи, принципы и суждения. Злопыхательство (как интенсивная придирчивость к другому) - обычная феноменология негативного переноса, неизбежного для невротиков в структурах власти и подчинения. А злословие - относительно безобидная форма компенсации удовольствия там, где нам приходится сталкиваться лицом к лицу с нашим несовершенством.
Отдельно подчеркну этот момент: зависть всегда тесно переплетена с дискурсом несправедливости - и это сложное явление. Моральное осуждение просто отбрасывает всю эту сложность, но на деле, мысль о несправедливости (другого) работает как защитный механизм, который не стоит просто запрещать или отбирать. Воображая несправедливость других, мы защищаем своё ранимое Эго, это буквально бальзам для нарциссизма. Ведь если нет этой уловки, то вам придётся постоянно взирать на свои ошибки и слабости, признавая их заслуженными и правильными. Лично я не уверен, что человек может сохранить свою нормальность в таких условиях. Поэтому общество, где фундаментально исключены несправедливость и зависть - это что-то вроде версии ада, в котором человек мечется между рессентиментом и тягой к суициду.
Кстати говоря, у Данте завистники помещены не в аду, а на втором уступе горы Чистилище. Они бредут по скользкой дороге в серой местности, одетые во власяницу, а веки их зашиты. В других же сюжетах их погружают в ледяную воду. Внутренний холод, а также самопожирание - наиболее устойчивые идеи о страдании завистника. Пожалуй, самый известный образ греха предложил Овидий в «Метаморфозах»: «… худоба истощила всё тело, Прямо не смотрят глаза, чернеют зубы гнилые; Желчь в груди у неё, и ядом язык её облит». На его основе будут созданы классические европейские аллегории зависти.
Чаще всего это иссохшая женщина или старуха с покрытой головой или напротив растрёпанными волосами, похожими на змей, которая кусает яблоко (видимо намёк на Еву). Иногда яблоко заменено на сердце, в ряде языков Европы есть соответствующая идиома - например, английское eat your heart (out) изначально имело смысл «изводить себя завистью» (затем приобрело более широкое значение «беспокоиться по поводу чего-либо»). Также соседствуют с завистью терновник или шиповник (символ (само)истязания), иногда сеть. Классическими животными-знаками зависти или её спутниками являются: собака (часто с костью), скорпион и рак (жалящие/поедающие себя), змея или лягушка, иногда другой гад или чудище (как например, на мозаике в базилике Нотр-Дам-де-Фурвьер).
Важную роль в символике invidia также играют глаза/взгляды и цвета. По своей этимологии «ин-видиа» (т.е. «не-(на)-виденье») указывает либо на лицо, отвращенное от чего-то, либо на внутреннее ослепление. Этот момент изображали и в фигуре, отвернувшейся от символа добродетели или от любовной пары (близко к ревности), и добавляя косоглазие аллегорической фигуре.
Что же до цветов, то с подачи античных авторов, а затем через средневековые тексты к Возрождению и Шекспиру, за завистью закрепились зелёный и жёлтый. Оба цвета ассоциировались то с «дурным глазом», скрываемой враждебностью (зелёный - так же цвет ядов), то с ревностью, то с фальшью и ненавистью. Так итальянцы вместе с чёрной завистью иногда говорят о зелёной, устойчивое выражение «зелёная зависть» есть у финнов и испанцев. А вот французы, венгры и немцы представляют зависть жёлтой (например, jaune de l`envie - пожелтевший от зависти). Для сравнения: я встречал информацию о том, что в китайском языке идиома, означающая сильный приступ зависти, звучит как «красные глаза».
Гравюра Брейгеля Invidia открывается назиданием: «Зависть - чудовище, которого надо бояться как чумы» (Invidia horrendum monstrum, suavissima pestis). Дублирующее высказывание на фламандском (Een onsterffelijke doot es nijt en wreede peste Een beest die haer seluen eet met valschen moleste) ещё более поэтично, оно гласит: «Зависть - это вечная смерть и ужасная болезнь, чудовище, которое пожирает само себя в воображаемой печали». Центральный образ гравюры - традиционный, женщина с яблоком. Однако многократно повторяющимся образом гравюры оказывается не она, не чума, болезнь или босховские чудища, а обувь. Деревянный крестьянский башмак, а также сапоги и кожаные туфли. Ключ к пониманию образа - поговорка «Каждому человеку - свой башмак». Вероятно, именно понимание разницы людей представляется Брейгелю противоядием от зависти. Причём перевёрнутые сапоги выглядят как дурацкий колпак.
Изучая детали, можно обнаружить следующие образы. Женщина с яблоком указывает пальцем на индюка (символ зависти, иногда тщеславия). На дереве растут перья павлина (ещё один близкий к индюку символ). Две собаки не могут поделить кость - вероятно, отсылка к фламандской пословице «Две собаки и одна кость - значит не будет согласия». По мосту движется похоронная процессия: лица монахов и гроб полностью закрыты тканью. Общий смысл неясен, возможно здесь обыгрывается второе значение слова invidia - враждебность, недоброжелательство. Ведь монахи не обращают никакого внимание ни на пожар в церкви, ни на тонущих в лодке. И совсем сложно понять образы на большой лодке слева - мы видим голову, яйцо, конечность, то ли туловище, то ли мешок, набитый хворостом. Есть версия, что это буквальный распад человека изнутри, «заразившегося» завистью.
Собаки отсылают и к сюжету Босховской картины на ту же тему. У него более точный образ зависти, ведь собаки бросили свои кости и глядят на ту, что держит мужчина. Другие персонажи также читаются посредством взглядов: мужчина и женщина (вероятно владельцы ломбарда) с завистью смотрят на человека в дорогих сандалиях с ручным ястребом. Есть версия, что человек с мешком - его слуга. В левой части идёт разговор мужчины и женщины, однако взгляд последней устремлён на его кошелёк.
***
Что же делать с завистью, по крайней мере с её острыми формами?
Бессмысленно пытаться залечить зависть успехами и приобретениями. Не возымеют эффекта и просто мантры на тему «прими себя таким какой ты есть и не думай о других». Умение «сравнивать себя с собой же, а не другими» не тренируется, а является пост-эффектом от каких-то иных изменений в личности. Как замечали многие пси, атака в лоб на зависть заканчивается только усилением вины, поскольку вы точно проиграете. Всё дело в том, что, во-первых, нельзя устранить нехватку (главный источник зависти), а во-вторых, в краткой и среднесрочной перспективе реальность всегда проиграет воображению (и это второй источник зависти). Нет простых средств, с помощью которых можно убедить себя в том, что вы лучше других или вам не нужно себя ни с кем сравнивать, если ваше воображаемое приучено выстраивать защитные эшелоны, от обратного подтверждающие глубокую уязвлённость.
То, о чём обычно говорят люди под именем зависти - это малая доля, верхушка громадного айсберга бессознательной, структурной зависти. Внутри этого конгломерата есть врождённый элемент животной справедливости (тот, что отлично описан у Франца де Вааля), но наибольшая часть принадлежит пространству наших идентификаций и социальных представлений. Быть социальным - значит, в том числе уметь испытывать зависть. Если быть точным, то просоциальные ценности предполагают сочетание: как способность быть задетым за живое другими (чужим статусом, ценностью, похвалой/порицанием), так и способность контролировать негативную сторону такой мотивации. Но в таком случае совершенно ясно, что первично, а что лишь косметическое, желаемое дополнение. И, кстати, следуя линии рассуждений Лакана, можно отметить то, что зависть тесно связана с признанием, а оно - условие появления чисто человеческой формы коммуникации (не обмен сигналами, а бытие в языке).
В современной науке феномен зависти довольно активно исследуется, в том числе потому что в секулярном обществе проще признать не только её широкое распространение, но и стремление многих воспользоваться ею. Плюс к тому она действительно заставляет страдать очень многих, а потребительское общество грезит анестезией, хотя и провоцирует ту самую зависть. Яркие примеры современной зависти - реклама, гламурные образы успешных людей и, конечно, социальные сети. И прямые, и косвенные измерения (в т.ч. словесные отчёты опрошенных) легко обнаружат, что подавляющее большинство пользователей, видящих успех других пользователей, получат ощутимую дозу стресса и эмоций, портящих настроение. Некоторые, впрочем, получают парадоксальное удовольствие от этого (так называемый hate watching), но и в этом случае присутствует элемент стресса или тревоги.
Кроме того, стоит отметить, что в производстве чувства зависти наш мозг использует очень глубинные (древние) структуры, отвечающие за ощущения первичной важности - голод и жажду, боль, перенесение телесного дискомфорта. Зависть и другие социальные неудачи для нас реальны как и физическая боль (локализованы в передней части лимбической извилины), а злорадство - одна из форм удовольствия, создаваемого системой награды (вентральная область покрышки). Последняя является изобретением, компенсирующим дискомфорт от переживания собственных недостатков.
При этом, как отмечают учёные, зависть - одно из самых осознанных и предсказуемых чувств. Например, силу активизации зависти или злорадства можно хорошо предсказывать как на основе замеров (например, в экспериментах Хидехико Такахаси степень неудовольствия от чтения о чужих успехах позволяла предсказать активность вентральной покрышки при чтении о провалах людей с теми же качествами), так и на основе тех качеств, которые сами испытуемые назвали важными для себя.
Любопытный вывод, который также можно сделать из исследований мозга, состоит в том, что благодарность и сострадание - вообще не антагонисты зависти, это параллельные процессы. Уровень эмпатии обычно у человека постоянный и связан с развитием нескольких центров, а также с количеством зеркальных нейронов. Факторы, влияющие на её возникновение, в целом схожи у людей (это конкретные визуальные, звуковые и обонятельные сигналы). А вот зависть имеет эпизодический характер и её факторы крайне специфичны от личности к личности. То есть те темы или черты, по которым мы завидуем другим - зависят от биографии и крайне вариативны. Поэтому одно точно не уменьшает другое. Да и совершенно непонятно действительно ли эмпатичные люди мало завидуют или просто мы замечаем/запоминаем проявления завистливости у тех, кто меньше сочувствует нам?
версия образа греха от Джотто
Таким образом, мне кажется полезным в отношении зависти прежде всего признать её - и её участие в структурах желания и признания, и существование скрытой/бессознательной зависти, и бессмысленность понятия «белая зависть». Принимая реальность зависти и даже учась у неё (познавая себя), можно попробовать сделать следующий шаг - увидеть те формы, в которых она реализуется в твоём бытии. И возможно - сделать выбор, например, выбор «Не страдать».
Пока субъект не откроет своё участие в создании собственного страдания, зависть всегда будет тем самым господином, что является как бы сам собой и помыкает человеком. Все искренние попытки справиться с завистью-болью ничего не дадут без такого осознания - это то же самое, что одной рукой снимать одежду, а второй тут же натягивать обратно. В итоге появятся только более скрытые, рефлексивные формы проявления зависти (и надо сказать: отнимающие ещё больше сил).
Кому-то в такой попытке научиться завидовать через другой симптом (т.е. без избыточного страдания) помогает жизненный опыт и самопознание, если вместе с ними уменьшилась и гордыня. Особенно если произошло это через принятие своих несовершенств и развитие более спокойного интереса к другим. В некоторых случаях, особенно в соответствующих культурах, сработает и картина мира, признающая неравенство людей как естественное (и даже желаемое) положение дел. Впрочем, для современного мира этот путь практически закрыт.
Лично мне кажется, что для осознания глубинного механизма зависти нам нужен другой человек - наставник, духовный учитель или психоаналитик. Сердцевина зависти - это воображаемая сцена, в которой есть взгляд и другой, получающий/теряющий ценный объект. Без взгляда со стороны, мы почти всегда будем загипнотизированы объектом, в редких случаях сможем распознать чёрточки и лекала, по которым сшит этот «другой». И только в исключительных случаях завистник способен осознать, что всё дело именно во взгляде, в том, чего на сцене нет - именно взгляд создаёт зависть через другого и объект, до которых по большому счёту нам нет никакого дела. Именно взгляд управляет наслаждением зависти - без изменения своей субъективной позиции к нему, практически нет возможности изменить и симптом.
Каким будет изменившийся симптом - нельзя предугадать, но обычно он открывает либо чуть больше свободы (от амбиций, завязанных на мучительные догонки за другим) и места для желания, либо больше удовольствия (пусть и несколько злорадного), либо меньше прессинга идентификации (когда постоянно нужно спрашивать с себя за соответствие то ли другому, то ли нарисованному по его шаблону внутреннему идеалу). Так что дело стоит того, чтобы попытаться.