Нацдем о русском языке
Язеп (Иосиф) Лёсик:
«Российский литературный язык… Сколько мы слышали о нём дифирамбов, всяких хвалебных гимнов! “О, великий и могучий русский язык!“ в восхищении молился ему их писатель Тургенев. Можно было бы привести сотни таких гимнов, и интересно, что все они в подавляющем большинстве выходят из уст самих российцев.
Тем временем, научное знакомство с российским литературным языком не позволяет так восхищаться. Слишком влюблённые [замілаваныя] в российский литературный язык раньше или позже, а придётся узнать, что влюблены [замілованы] они в мёртвое творение, в красиво убранную мумию, которую никакой бальзам не спасёт от гниения. В лучшем случае он станет тем, чем стал некогда ц[ерковно]-славянский язык, построенный на древнем болгарском языке и искусственно (литературно, через книги и богослужения) перенесённый на территорию восточных славян - современных белорусинов (кривичей), украинцев и великорусов.
Современный литературный российский (великорусский) язык создан великорусскими высшими правящими сословиями [вышэйшымі каманднымі станамі] и их прислужниками [паслугачамі], оторванными от народных масс, на основе ц[ерковно]-славянского языка с элементами древнего белорусского (и украинского) литературного языка, тоже искусственного и далёкого от живого народного языка. И не обращая внимания на определённую примесь в нём элементов великорусского московского говора (диалекта), этот российский литературный язык с одинаковым правом можно назвать белорусским и украинским мёртво-литературным языком, как некогда был таким языком для этих народов ц[ерковно]-славянский язык. И, глянув на российский лит[ературный] язык с исторической стороны, трудно сказать с уверенностью, кто был её зачинателем - сами великорусы или белорусско-украинские выходцы? Кстати, не подлежит сомнению, что такие личности, как Симеон Полоцкий, Феофан Прокопович и другие, далее - славянская грамматика Мелентия Смотрицкого, что служила примером Ломоносову, потом Гоголь, Булгарин, про которого наша поэма говорит, что он был «редактор всех газет» (российских, разумеется), и много и много других, имена которых «ты, господи, веси», - немало поработали над российским литературным языком. Также немало поработал над ним и немец Грот; Грот плохо даже говорил по-российски, а тем временем дал российцам своё, всем известное, правописание, которое господствует у них и до сих пор.
Всё это, огулом взятое, не могло, разумеется, способствовать настоящему великорусскому литературному языку и сделало то, что он стал языком академическим, кабинетным, языком книжным в наихудшем значении этого слова. А в конце [з рэштай], как бы оно там не было, а факт остаётся фактом: современный российский литературный язык чужой и малопонятный широким великорусским народным массам. Его синтаксические, фразеологические обороты, десятки сотен таких ц[ерковно]-славянских слов и оборотов в языке, как - одежда, надежда, рождество, хождение, расписавшийся, идущий, говорящий, удивительно, поразительно, противоречащих живому языку, каменной стеной стоят между языком народным и языком литературным. Нужно надеяться, что уже недалеко то время, когда пробуждённые к культурно-общественной жизни широкие народные великорусские массы отбросят этот, искусственно построенный литературный язык, как язык господский, который сознательно отрывался от народного, чтобы не быть похожим на мужицкий, - отбросят да выработают свой, настоящий великорусский, а не российский литературный язык».
отсюда
«Российский литературный язык… Сколько мы слышали о нём дифирамбов, всяких хвалебных гимнов! “О, великий и могучий русский язык!“ в восхищении молился ему их писатель Тургенев. Можно было бы привести сотни таких гимнов, и интересно, что все они в подавляющем большинстве выходят из уст самих российцев.
Тем временем, научное знакомство с российским литературным языком не позволяет так восхищаться. Слишком влюблённые [замілаваныя] в российский литературный язык раньше или позже, а придётся узнать, что влюблены [замілованы] они в мёртвое творение, в красиво убранную мумию, которую никакой бальзам не спасёт от гниения. В лучшем случае он станет тем, чем стал некогда ц[ерковно]-славянский язык, построенный на древнем болгарском языке и искусственно (литературно, через книги и богослужения) перенесённый на территорию восточных славян - современных белорусинов (кривичей), украинцев и великорусов.
Современный литературный российский (великорусский) язык создан великорусскими высшими правящими сословиями [вышэйшымі каманднымі станамі] и их прислужниками [паслугачамі], оторванными от народных масс, на основе ц[ерковно]-славянского языка с элементами древнего белорусского (и украинского) литературного языка, тоже искусственного и далёкого от живого народного языка. И не обращая внимания на определённую примесь в нём элементов великорусского московского говора (диалекта), этот российский литературный язык с одинаковым правом можно назвать белорусским и украинским мёртво-литературным языком, как некогда был таким языком для этих народов ц[ерковно]-славянский язык. И, глянув на российский лит[ературный] язык с исторической стороны, трудно сказать с уверенностью, кто был её зачинателем - сами великорусы или белорусско-украинские выходцы? Кстати, не подлежит сомнению, что такие личности, как Симеон Полоцкий, Феофан Прокопович и другие, далее - славянская грамматика Мелентия Смотрицкого, что служила примером Ломоносову, потом Гоголь, Булгарин, про которого наша поэма говорит, что он был «редактор всех газет» (российских, разумеется), и много и много других, имена которых «ты, господи, веси», - немало поработали над российским литературным языком. Также немало поработал над ним и немец Грот; Грот плохо даже говорил по-российски, а тем временем дал российцам своё, всем известное, правописание, которое господствует у них и до сих пор.
Всё это, огулом взятое, не могло, разумеется, способствовать настоящему великорусскому литературному языку и сделало то, что он стал языком академическим, кабинетным, языком книжным в наихудшем значении этого слова. А в конце [з рэштай], как бы оно там не было, а факт остаётся фактом: современный российский литературный язык чужой и малопонятный широким великорусским народным массам. Его синтаксические, фразеологические обороты, десятки сотен таких ц[ерковно]-славянских слов и оборотов в языке, как - одежда, надежда, рождество, хождение, расписавшийся, идущий, говорящий, удивительно, поразительно, противоречащих живому языку, каменной стеной стоят между языком народным и языком литературным. Нужно надеяться, что уже недалеко то время, когда пробуждённые к культурно-общественной жизни широкие народные великорусские массы отбросят этот, искусственно построенный литературный язык, как язык господский, который сознательно отрывался от народного, чтобы не быть похожим на мужицкий, - отбросят да выработают свой, настоящий великорусский, а не российский литературный язык».
отсюда