Весенний каннибализм
Даже в Юрге очень редко бывает, когда под два мероприятия, пусть и объединенных галерейным полем, на языке вертится только одна фраза. Да, они полярны по своему материалу, обернуты не повторяющимися людьми, по-разному эстетически преподнесены. Но что на открывающейся лишь завтра выставке наследия Рерихов в музее детского изобразительного искусства, где экспонируются не копии, а подлинники, что на выставке студенческих работ выпускников детской художественной школы, на вернисаже которой забыли про авторов произведений, хочется воскликнуть одно. 
«Ну сколько уже можно!»
Утомленные Рерихом | Работами Николая Рериха этот город удивить нельзя - в копиях и в репродукциях его изобразительное творчество здесь выставлялось многократно, на всех возможных площадках. А ведь абсолютно не намазано, и если бы не странное рвение отдельно взятой организации «Мир через культуру» и ее руководителя Бориса Биказакова, то того эффекта переедания, ощущения тотальной сытости, которые естественным путем успели сложиться, сейчас не было бы.
Творчество Рериха принято делить на два этапа, по большому счету есть два разных Николая Рериха. Первый - ученик Куинджи, перенявший у своего учителя мастерское владение цветом и светом, строящий осмысленные композиции, увлекающий сюжетом, полотна которого хранятся в музеях мирового масштаба; «Гонец» и «Заморские гости», например, были куплены Третьяковым, лично комплектовавшим коллекцию. И другой - отказавшийся от всех ранее полученных знаний художник-примитивист, выдавший тысячи одинаковых по структуре и настроению работ, ныне сосредоточенных в музеях и центрах имени самого автора. Раздвоение, впрочем, обусловлено географическим нахождением художника - это русский и «гималайский» периоды. Для всех многочисленных рериховских обществ, начавших активно куститься в постперестроечное время, первого Рериха почти не существует - для них он гений, рожденный из ничего, не имевший наставников, недостижимый в повторениях, «великий сын России», о котором нельзя спорить, нужно лишь молча восхищаться. Что делать крайне трудно, потому что более противоречивой фигуры в изобразительном искусстве и вправду не сыскать. Рерих, бесспорно, феноменальная личность; он смог себя проявить в необъятном количестве сфер - занимался живописью, стал соавтором религиозно-философского учения, писал стихи, практиковал спиритизм и мистицизм, проводил археологические раскопки, устраивал экспедиции, совершил открытия в области медицины, психологии, антропологии... Перечень, разумеется, неполный - он всегда достается на свет, когда активные сторонники, так называемые «рериховцы», оказываются загнаны в дискуссионный тупик, когда художественная несостоятельность произведений Рериха становится слишком явной и сложно обойтись без поддержки иными культурологическими средствами.
Надо ли все это проецировать на только лишь его живопись? Вряд ли. Но в стране, где на подмене понятий построено практически все, иначе и быть не может. Даже в юргинском музее детского изобразительного искусства народов Сибири и Дальнего Востока, который сейчас принимает передвижную выставку «От России до Гималаев», не смогли удержаться от соблазна, и окутали пресс-релиз в вуаль псевдохудожественных проекций.
Разговаривать же с «рериховцами» как с нормальными людьми у меня не получается. В каждом его мазке они видят перебор смыслов; находят то, чего там не только нет, но и не быть не может. Якобы проступающие абрисы и зашифрованные символы, сакральные послания и множество инкарнаций несут эти плоские холсты - ну, понаблюдайте, как поклонники творчества могут часами стоять перед любой из работ (даже отвратительного качества репродукцией); от нелестного сравнения с медитированием баранов на новые ворота сложно себя избавить. Лет десять назад я честно пытался понять то, что так легко открыто им - по совету плотно всосавшегося в рериховское движение знакомого взял в руки «Живую этику». Так, полистать. Пошуршал страницами и очень быстро забросил, потому что ничего нового для себя узнать не смог - в конце концов, идея слить воедино все религии, впрыснуть туда мистическую струю духовных практик от йоги до вуду плюс идеи коммунизма, и до Рериха была не нова, однако ни один из ранее подобных трудов такого глобального распространения не получил. Понятно, впрочем, почему - салат Оливье как культурологическая константа сам по себе отвратителен. А Рерих смог объединить необъединяемое, выдав учение, в котором каждый найдет что-то знакомое. Глубина от этого, конечно, пострадала, зато получился хороший продукт для массового потребления, а поп-культура всегда на мели, поверхностна. И когда Рериха называют «Филиппом Киркоровым изотерики (мистики, философии etc.)», я этих людей, в общем-то, понимаю. Нет ничего хуже, чем отсутствие хребта.
Выставку «От России до Гималаев» заманил в Юргу Борис Биказаков - на культурном фронте города личность крайне неоднозначная. Многократно приходилось с Борисом общаться, это общение каждый раз заходит в тупик. Свободу мысли и творчества Рерих декларировал чуть ли не в каждом своем труде, а вот его последователям это удается плохо. Вернее, дозволено лишь «своим» - и вот Биказаков, открывший в себе талант художника, берет в руки кисть и сползает в чудовищный наивизм, но все равно выставляет; у каждого свои духовные практики. Или активно продвигает в городе уже давно отъехавшего за рубежи якобы пейзажиста Владимира Богера, который толком рисовать не умеет так же, привозит в Юргу выставки фотографов Изразцова и Светлакова - до одури банальные и скучные (но иногда бывают и удачи - персоналки Черноволецкого и Широва здесь скорее исключение, чем правило), устраивает встречи с деятелями лженаук. Его критерий духовности в его торговле духовностью - работа должна быть заряжена позитивом. Она может быть бездарно реализована, художественно порочна, бессмысленна, вторична идеей - какой угодно, но за вычетом черного. Зритель не должен раздражаться, а должен сохранять спокойствие, утонуть в спорной волне доброты - думать ему, выходит, нельзя. То есть задача искусства здесь максимально упрощена, первично и единственно важно лишь эстетическое наслаждение красотой ради красоты; художнику-мыслителю предложено писать в стол. Задача искусства менять зрителя им, похоже, и вправду всерьез не воспринимается - а изменять оно может, и опыт человечества это подтверждает, только через боль. Не физическую - увольте! - головную. А то, что возит в Юргу Биказаков, менять не может - попробуйте спустя месяц вспомнить хотя бы пару увиденных ранее образов; я это называю «фотообоями» - салонным набором работ фотографов и художников, открытками-фантиками, но с тугрой триединства на большинстве, обеспечивающей вход в касту якобы посвященных.
«От Гималаев до Гималаев».
Между тем, открывающуюся завтра под вечер выставку Николая и Святослава Рерихов можно в определенной мере считать большой музейной удачей - экспонируется не живопись, а графика, которая у Рериха-старшего является более сильной. Но заявленного пути из России в Непал пройти не получится - «русский» период отражают лишь пять работ, и выполненных в уже знакомой примитивистской стилистике. Что немудрено: московский Международный центр-музей им Н.К. Рериха, в чьей собственности находятся представляемые произведения, просто не обладает подлинниками раннего периода творчества художника; они сосредоточены в Третьяковке, в Русском музее и в Музее Пушкина, в Эрмитаже.
Байки из склепа | С выставкой «Надежды нашей школы», работающей сейчас в актовом зале ДХШ №7, ситуация иная. Студенческие (не школьные!) работы художников сами по себе всегда интересны - это другой уровень, здесь видна огранка таланта, уже чувствуется уверенная набитость руки, заметен автор, отстаивающий свой взгляд. При этом стилистически и технически разбежаться ему некуда - высшая школа требует академического подхода к произведениям, эксперименты по определению не приветствуются. Имена, чьи работы легли в основу экспозиции, известны в городе только узкому кругу - самыми яркими из них, бесспорно, являются Павел Плотников и Вадим Зайцев, которые как художники уже состоялись, и Павел Загревский, пока лишь раскрывающий свой талант. И такие выставки здесь в принципе редкость - «Ну сколько уже можно!» относится исключительно к презентации материала, на который я, сам того не ведая, случайно попал в прошлый четверг.
Павел Загревский, «Перекур».
Екатерина Васильева, «Песня».
Павел Плотников, «Мужской портрет».
Вадим Зайцев, «Фигура человека».
Мария Маркелова, «Женский портрет».
Как в Юрге могут превратить любое стоящее мероприятие в фарс, мне хорошо известно. Как натягивается на лицо дежурная маска №6, имитирующая радость, как настраиваются связки, не допускающие человеческих интонаций, - наблюдал не раз. На вернисажи - даже в музей изо - я не хожу уже давным-давно, потому что пропитанных лицемерием лиц мне хватает и в повседневной жизни. Зал художественной школы, являющийся в определенной мере закрытым сегментом галерейного поля, нацелен прежде всего на наглядный учебный материал, но ярмарки тщеславия, как оказывается, вписываются и сюда.
С первых минут стало понятно, что выставка является лишь декорацией, тщательно подготовленной для главного героя дня - организаторы вернисажа пригласили на открытие Николая Черкасова. Пока педагоги расставляли полукругом детей перед почтенным старцем, пока суетились директор с завучами, позволил себе Черкасова рассмотреть; ничего, кроме жалости, здесь испытывать невозможно. Дряхлый старик, выдранный в ДХШ практически с больничной койки, потому как за три дня до мероприятия перенес инсульт, должен был символизировать... Не знаю, что - впишите самостоятельно. Тут вообще все слишком непросто: я в курсе - в школе настаивали, чтобы Черкасов присутствовал на открытии, оборвав телефоны. Что его родные были против - и так понятно. То есть одним нужно спасти вернисаж, а второй слишком тщеславен, чтобы отказать; звезды сошлись.
Лишенным элементарного обаяния голосом методиста Елены Красильниковой мероприятие наконец запустили, быстренько сместив акценты на перечисление всех мыслимых и немыслимых заслуг того, кого в зал ввезли. На словах «основатель художественной школы», переглянувшись со Щербининой, мы аудиторию на время покинули, чтобы не услышать, что и город был основан им же. Вернувшись, застали Черкасова уже читавшим свои стихи - жалость меняется на стыд. Чуть позже Черкасов, даже не двигаясь с места, чуть не падает, потому что директор школы Вадим Кель успевает подхватить его за руку, - стыд меняется на ужас. Слово дают Володичеву, и он тут же начинает рассказывать про своих бездарных дочерей (второй темы никогда не дано!) - ладно, это просто клоунада. Но когда поприветствовать публику выходит Андрей Кухарь и начинает целовать Черкасову руки, здесь уже не до жалости-стыда-ужаса.
Даже в диких африканских племенах о своих стариках заботы и того больше - их, больных и немощных, разбитых маразмом, перед ритуальным съедением безболезненно умерщвляют. Здесь же просто фантастический каннибализм - спасая мероприятие, жрут заживо. Обоюдовыгодно, впрочем. Отскребать мэтра с линолеума в тот день почти не пришлось - в следующий раз придется. Фальшивые традиции надобно чтить.
Из выпускников школы, которых в тот день и вправду было невозможно собрать всех вместе, присутствовал лишь Александр Михайлюк (свои работы еще зачем-то выставил Андрей Кухарь - единственный из педагогов), из скромности от слова отказавшийся. Ведущая вечера восприняла жест гораздо дальше - и решила вообще публике не представлять. Хотя именно его работы держат на себе экспозицию. Исправляю эту вопиющую антипедагогическую глупость.
Александр Михайлюк, «Городской пейзаж с трамваем».
Александр Михайлюк, «Натюрморт».
Александр Михайлюк, «Весна».
Сюжет Раисы Даниловой, думаю, тоже не помешает.
Вот, казалось бы, такие разные люди - Рерих и Черкасов. Их много чего объединяет, от соблазна провести параллели сложно себя удержать: хорошие ранние работы и одинаково плохие поздние, оба неважнецкие поэты и канонизировали себя при жизни. У первого - мировая известность, у другого она, к счастью, за пределы города не вышла. Именем одного названы локальные музеи и культурные центры, фамилию второго хотят всерьез увековечить на фасаде художественной школы - затея уже озвучена вслух. Дерзайте! В стране, где государство поставило культуру на колени, у ее деятелей, как мне кажется, еще должна остаться профессиональная честность, которая обязана ограждать дело жизни от посягательства ложных форм. Это нетрудно. Если, конечно, они уже не встали раком.
Поздний дебют | И чтобы дважды к галерейному полю не обращаться, отмечу и персональную выставку Виктора Егоренко «Просвети очи мои», открывшуюся сегодня днем в городском краеведческом музее. Имя для Юрги не новое - в прошлом году Виктор дебютировал на отчетных выставках в изостудии «Радуга», но это пространство уже давно отпугнуло от своих стен любителей живописи, и получается, что широкому кругу заинтересованных лиц творчество автора представлено впервые.
Живописью Егоренко увлекался с детства, но серьезно взялся за кисть в уже зрелом возрасте, учился в реставрационной мастерской при храме Покрова Богородицы в Москве. Думаю, разница между художником-реставратором и просто художником понятна каждому, и по большому счету живопись Виктора спасает именно эта его творческая составляющая. Полотна хорошо прописаны, с обилием тщательно выведенных деталей, порой работающих на отвлечение внимания. Сюжетно же и композиционно (а также колористически) - это очень посредственная живопись, которая тем не менее может очень хорошо продаваться в Юрге в силу соответствия интерьерному вкусу большинства.
Виктор Егоренко, «Черное море».
Виктор Егоренко, «Фрукты».
Виктор Егоренко, «Се, стою и стучу».
Религиозная тематика также представлена в экспозиции - реставрационное прошлое определенно дало о себе знать, и автор представил свою иконопись. Достаточно вольную, со свободным отходом от канонов, местами сползающую в лубочность и в карикатуру; церковь здесь является скорее не элементом веры, а частью поп-культуры.
Итак: Рерихи в музее изо (пр. Победы, 15, ближайший месяц), Егоренко - в краеведческом (пр. Победы, 1, весь март), молодые художники - в ДХШ (ул. Максименко, 14, еще от силы неделю).
«Ну сколько уже можно!»
Утомленные Рерихом | Работами Николая Рериха этот город удивить нельзя - в копиях и в репродукциях его изобразительное творчество здесь выставлялось многократно, на всех возможных площадках. А ведь абсолютно не намазано, и если бы не странное рвение отдельно взятой организации «Мир через культуру» и ее руководителя Бориса Биказакова, то того эффекта переедания, ощущения тотальной сытости, которые естественным путем успели сложиться, сейчас не было бы.
Творчество Рериха принято делить на два этапа, по большому счету есть два разных Николая Рериха. Первый - ученик Куинджи, перенявший у своего учителя мастерское владение цветом и светом, строящий осмысленные композиции, увлекающий сюжетом, полотна которого хранятся в музеях мирового масштаба; «Гонец» и «Заморские гости», например, были куплены Третьяковым, лично комплектовавшим коллекцию. И другой - отказавшийся от всех ранее полученных знаний художник-примитивист, выдавший тысячи одинаковых по структуре и настроению работ, ныне сосредоточенных в музеях и центрах имени самого автора. Раздвоение, впрочем, обусловлено географическим нахождением художника - это русский и «гималайский» периоды. Для всех многочисленных рериховских обществ, начавших активно куститься в постперестроечное время, первого Рериха почти не существует - для них он гений, рожденный из ничего, не имевший наставников, недостижимый в повторениях, «великий сын России», о котором нельзя спорить, нужно лишь молча восхищаться. Что делать крайне трудно, потому что более противоречивой фигуры в изобразительном искусстве и вправду не сыскать. Рерих, бесспорно, феноменальная личность; он смог себя проявить в необъятном количестве сфер - занимался живописью, стал соавтором религиозно-философского учения, писал стихи, практиковал спиритизм и мистицизм, проводил археологические раскопки, устраивал экспедиции, совершил открытия в области медицины, психологии, антропологии... Перечень, разумеется, неполный - он всегда достается на свет, когда активные сторонники, так называемые «рериховцы», оказываются загнаны в дискуссионный тупик, когда художественная несостоятельность произведений Рериха становится слишком явной и сложно обойтись без поддержки иными культурологическими средствами.
Надо ли все это проецировать на только лишь его живопись? Вряд ли. Но в стране, где на подмене понятий построено практически все, иначе и быть не может. Даже в юргинском музее детского изобразительного искусства народов Сибири и Дальнего Востока, который сейчас принимает передвижную выставку «От России до Гималаев», не смогли удержаться от соблазна, и окутали пресс-релиз в вуаль псевдохудожественных проекций.
Разговаривать же с «рериховцами» как с нормальными людьми у меня не получается. В каждом его мазке они видят перебор смыслов; находят то, чего там не только нет, но и не быть не может. Якобы проступающие абрисы и зашифрованные символы, сакральные послания и множество инкарнаций несут эти плоские холсты - ну, понаблюдайте, как поклонники творчества могут часами стоять перед любой из работ (даже отвратительного качества репродукцией); от нелестного сравнения с медитированием баранов на новые ворота сложно себя избавить. Лет десять назад я честно пытался понять то, что так легко открыто им - по совету плотно всосавшегося в рериховское движение знакомого взял в руки «Живую этику». Так, полистать. Пошуршал страницами и очень быстро забросил, потому что ничего нового для себя узнать не смог - в конце концов, идея слить воедино все религии, впрыснуть туда мистическую струю духовных практик от йоги до вуду плюс идеи коммунизма, и до Рериха была не нова, однако ни один из ранее подобных трудов такого глобального распространения не получил. Понятно, впрочем, почему - салат Оливье как культурологическая константа сам по себе отвратителен. А Рерих смог объединить необъединяемое, выдав учение, в котором каждый найдет что-то знакомое. Глубина от этого, конечно, пострадала, зато получился хороший продукт для массового потребления, а поп-культура всегда на мели, поверхностна. И когда Рериха называют «Филиппом Киркоровым изотерики (мистики, философии etc.)», я этих людей, в общем-то, понимаю. Нет ничего хуже, чем отсутствие хребта.
Выставку «От России до Гималаев» заманил в Юргу Борис Биказаков - на культурном фронте города личность крайне неоднозначная. Многократно приходилось с Борисом общаться, это общение каждый раз заходит в тупик. Свободу мысли и творчества Рерих декларировал чуть ли не в каждом своем труде, а вот его последователям это удается плохо. Вернее, дозволено лишь «своим» - и вот Биказаков, открывший в себе талант художника, берет в руки кисть и сползает в чудовищный наивизм, но все равно выставляет; у каждого свои духовные практики. Или активно продвигает в городе уже давно отъехавшего за рубежи якобы пейзажиста Владимира Богера, который толком рисовать не умеет так же, привозит в Юргу выставки фотографов Изразцова и Светлакова - до одури банальные и скучные (но иногда бывают и удачи - персоналки Черноволецкого и Широва здесь скорее исключение, чем правило), устраивает встречи с деятелями лженаук. Его критерий духовности в его торговле духовностью - работа должна быть заряжена позитивом. Она может быть бездарно реализована, художественно порочна, бессмысленна, вторична идеей - какой угодно, но за вычетом черного. Зритель не должен раздражаться, а должен сохранять спокойствие, утонуть в спорной волне доброты - думать ему, выходит, нельзя. То есть задача искусства здесь максимально упрощена, первично и единственно важно лишь эстетическое наслаждение красотой ради красоты; художнику-мыслителю предложено писать в стол. Задача искусства менять зрителя им, похоже, и вправду всерьез не воспринимается - а изменять оно может, и опыт человечества это подтверждает, только через боль. Не физическую - увольте! - головную. А то, что возит в Юргу Биказаков, менять не может - попробуйте спустя месяц вспомнить хотя бы пару увиденных ранее образов; я это называю «фотообоями» - салонным набором работ фотографов и художников, открытками-фантиками, но с тугрой триединства на большинстве, обеспечивающей вход в касту якобы посвященных.
«От Гималаев до Гималаев».
Между тем, открывающуюся завтра под вечер выставку Николая и Святослава Рерихов можно в определенной мере считать большой музейной удачей - экспонируется не живопись, а графика, которая у Рериха-старшего является более сильной. Но заявленного пути из России в Непал пройти не получится - «русский» период отражают лишь пять работ, и выполненных в уже знакомой примитивистской стилистике. Что немудрено: московский Международный центр-музей им Н.К. Рериха, в чьей собственности находятся представляемые произведения, просто не обладает подлинниками раннего периода творчества художника; они сосредоточены в Третьяковке, в Русском музее и в Музее Пушкина, в Эрмитаже.
Байки из склепа | С выставкой «Надежды нашей школы», работающей сейчас в актовом зале ДХШ №7, ситуация иная. Студенческие (не школьные!) работы художников сами по себе всегда интересны - это другой уровень, здесь видна огранка таланта, уже чувствуется уверенная набитость руки, заметен автор, отстаивающий свой взгляд. При этом стилистически и технически разбежаться ему некуда - высшая школа требует академического подхода к произведениям, эксперименты по определению не приветствуются. Имена, чьи работы легли в основу экспозиции, известны в городе только узкому кругу - самыми яркими из них, бесспорно, являются Павел Плотников и Вадим Зайцев, которые как художники уже состоялись, и Павел Загревский, пока лишь раскрывающий свой талант. И такие выставки здесь в принципе редкость - «Ну сколько уже можно!» относится исключительно к презентации материала, на который я, сам того не ведая, случайно попал в прошлый четверг.
Павел Загревский, «Перекур».
Екатерина Васильева, «Песня».
Павел Плотников, «Мужской портрет».
Вадим Зайцев, «Фигура человека».
Мария Маркелова, «Женский портрет».
Как в Юрге могут превратить любое стоящее мероприятие в фарс, мне хорошо известно. Как натягивается на лицо дежурная маска №6, имитирующая радость, как настраиваются связки, не допускающие человеческих интонаций, - наблюдал не раз. На вернисажи - даже в музей изо - я не хожу уже давным-давно, потому что пропитанных лицемерием лиц мне хватает и в повседневной жизни. Зал художественной школы, являющийся в определенной мере закрытым сегментом галерейного поля, нацелен прежде всего на наглядный учебный материал, но ярмарки тщеславия, как оказывается, вписываются и сюда.
С первых минут стало понятно, что выставка является лишь декорацией, тщательно подготовленной для главного героя дня - организаторы вернисажа пригласили на открытие Николая Черкасова. Пока педагоги расставляли полукругом детей перед почтенным старцем, пока суетились директор с завучами, позволил себе Черкасова рассмотреть; ничего, кроме жалости, здесь испытывать невозможно. Дряхлый старик, выдранный в ДХШ практически с больничной койки, потому как за три дня до мероприятия перенес инсульт, должен был символизировать... Не знаю, что - впишите самостоятельно. Тут вообще все слишком непросто: я в курсе - в школе настаивали, чтобы Черкасов присутствовал на открытии, оборвав телефоны. Что его родные были против - и так понятно. То есть одним нужно спасти вернисаж, а второй слишком тщеславен, чтобы отказать; звезды сошлись.
Лишенным элементарного обаяния голосом методиста Елены Красильниковой мероприятие наконец запустили, быстренько сместив акценты на перечисление всех мыслимых и немыслимых заслуг того, кого в зал ввезли. На словах «основатель художественной школы», переглянувшись со Щербининой, мы аудиторию на время покинули, чтобы не услышать, что и город был основан им же. Вернувшись, застали Черкасова уже читавшим свои стихи - жалость меняется на стыд. Чуть позже Черкасов, даже не двигаясь с места, чуть не падает, потому что директор школы Вадим Кель успевает подхватить его за руку, - стыд меняется на ужас. Слово дают Володичеву, и он тут же начинает рассказывать про своих бездарных дочерей (второй темы никогда не дано!) - ладно, это просто клоунада. Но когда поприветствовать публику выходит Андрей Кухарь и начинает целовать Черкасову руки, здесь уже не до жалости-стыда-ужаса.
Даже в диких африканских племенах о своих стариках заботы и того больше - их, больных и немощных, разбитых маразмом, перед ритуальным съедением безболезненно умерщвляют. Здесь же просто фантастический каннибализм - спасая мероприятие, жрут заживо. Обоюдовыгодно, впрочем. Отскребать мэтра с линолеума в тот день почти не пришлось - в следующий раз придется. Фальшивые традиции надобно чтить.
Из выпускников школы, которых в тот день и вправду было невозможно собрать всех вместе, присутствовал лишь Александр Михайлюк (свои работы еще зачем-то выставил Андрей Кухарь - единственный из педагогов), из скромности от слова отказавшийся. Ведущая вечера восприняла жест гораздо дальше - и решила вообще публике не представлять. Хотя именно его работы держат на себе экспозицию. Исправляю эту вопиющую антипедагогическую глупость.
Александр Михайлюк, «Городской пейзаж с трамваем».
Александр Михайлюк, «Натюрморт».
Александр Михайлюк, «Весна».
Сюжет Раисы Даниловой, думаю, тоже не помешает.
Click to viewВот, казалось бы, такие разные люди - Рерих и Черкасов. Их много чего объединяет, от соблазна провести параллели сложно себя удержать: хорошие ранние работы и одинаково плохие поздние, оба неважнецкие поэты и канонизировали себя при жизни. У первого - мировая известность, у другого она, к счастью, за пределы города не вышла. Именем одного названы локальные музеи и культурные центры, фамилию второго хотят всерьез увековечить на фасаде художественной школы - затея уже озвучена вслух. Дерзайте! В стране, где государство поставило культуру на колени, у ее деятелей, как мне кажется, еще должна остаться профессиональная честность, которая обязана ограждать дело жизни от посягательства ложных форм. Это нетрудно. Если, конечно, они уже не встали раком.
Поздний дебют | И чтобы дважды к галерейному полю не обращаться, отмечу и персональную выставку Виктора Егоренко «Просвети очи мои», открывшуюся сегодня днем в городском краеведческом музее. Имя для Юрги не новое - в прошлом году Виктор дебютировал на отчетных выставках в изостудии «Радуга», но это пространство уже давно отпугнуло от своих стен любителей живописи, и получается, что широкому кругу заинтересованных лиц творчество автора представлено впервые.
Живописью Егоренко увлекался с детства, но серьезно взялся за кисть в уже зрелом возрасте, учился в реставрационной мастерской при храме Покрова Богородицы в Москве. Думаю, разница между художником-реставратором и просто художником понятна каждому, и по большому счету живопись Виктора спасает именно эта его творческая составляющая. Полотна хорошо прописаны, с обилием тщательно выведенных деталей, порой работающих на отвлечение внимания. Сюжетно же и композиционно (а также колористически) - это очень посредственная живопись, которая тем не менее может очень хорошо продаваться в Юрге в силу соответствия интерьерному вкусу большинства.
Виктор Егоренко, «Черное море».
Виктор Егоренко, «Фрукты».
Виктор Егоренко, «Се, стою и стучу».
Религиозная тематика также представлена в экспозиции - реставрационное прошлое определенно дало о себе знать, и автор представил свою иконопись. Достаточно вольную, со свободным отходом от канонов, местами сползающую в лубочность и в карикатуру; церковь здесь является скорее не элементом веры, а частью поп-культуры.
Итак: Рерихи в музее изо (пр. Победы, 15, ближайший месяц), Егоренко - в краеведческом (пр. Победы, 1, весь март), молодые художники - в ДХШ (ул. Максименко, 14, еще от силы неделю).